Глава вторая

Москва, Петровка 38; август 1945 года

– …Да пойми ты, Саня, бесполезно! Уговоры, штрафы, несколько суток в камере для профилактики… Отсидит этот обормот, вернется, и вся бодяга начнется по новой.

– Но он же ее в конце концов забьет до смерти.

– Скорее всего, так и будет, – пожал плечами Иван.

– Ты так спокойно об этом говоришь! – искренне подивился Васильков. – Она все-таки человек, гражданин нашей страны.

Старцев повернулся к товарищу:

– Ты у нас, Саня, без году неделя работаешь, поэтому у тебя и реакция на все слишком прямолинейная. Честная, но прямолинейная. Да, она – человек, гражданин. Возможно, в прошлом комсомолка, а ныне член партии. Только ничем в этой ситуации помочь не получится, потому что она сама того не желает. Да что я тебе рассказываю – ты сам все видел. Разве что отправить ее в лагерь за что-нибудь и спасти таким чрезвычайным образом…

Фронтовые друзья, а ныне сотрудники Московского уголовного розыска майоры Старцев и Васильков возвращались пешком в Управление из Большого Каретного переулка. Несколько дней назад оперативно-разыскная группа Старцева разобралась с чередой загадочных убийств, прокатившихся по северу Москвы. Преступник был найден и обезврежен. Начальник Управления комиссар Урусов^[7] премировал оперативников выходным днем, после чего приказал привести в порядок отчетную документацию, чем они и занимались вторые сутки.

А сегодня вдруг новый приказ: двум сотрудникам группы прибыть в Большой Каретный и оказать посильную помощь милицейскому наряду. Наряд состоял из сержанта и молодого стажера. «Что за белиберда? – подивился Васильков. – Разве в милиции не хватает своих кадров?» «Случается, – спокойно парировал Старцев. – Тут у нас, брат, такие запарки бывали! Не хуже армейских операций – с засадами, боями и потерями. Много народу в борьбе с бандами полегло. Потому и помогаем друг дружке чем можем».

– …В девяти из десяти подобных случаев бабы отказываются снимать побои и писать на драчливых мужей заявления, – продолжал объяснять Иван. – Спросишь почему? Отвечу. Потому как у них пламенные чувства и планы на будущее. А у этой, – Иван мотнул головой в сторону Каретного, – еще и эйфория в башке не проветрилась после возвращения с войны буйного муженька. В общем, так и будут жить-поживать. Пить горькую, петь песни под гармошку да драться, покуда не образуется один из двух вариантов.

– Это каких же?

– Либо он забьет ее до смерти, либо она, устав терпеть, ткнет его кухонным ножичком. При любом раскладе один отправится на встречу с архангелом, второй – на нары. Ну, а ребятишки – в детдом.

Полквартала Васильков шел молча, опустив голову и размышляя. Затем с печалью в голосе спросил:

– Неужто все так черно и нет выхода?

– Нет, – вздохнул Старцев. – Бывает, что участковый уговаривает такую часами. И факты приводит в виде живых примеров. А те стоят на своем – хоть тресни! И ни в какую…

Дальше развивать тему Сашка не стал. К чему? Он и сам несколько минут назад стал свидетелем подобной ситуации. Точь-в-точь, как описал опытный, послуживший в МУРе товарищ. Простоватая, но вполне интересная тридцатилетняя женщина с разбитой бровью и с синяками на теле божилась, что ничего ужасного и противозаконного не произошло. Что кричала и звала на помощь вовсе не она. А излишне нервные соседи напрасно побеспокоили доблестную советскую милицию. Старцев пытался мягко воздействовать, убеждать. Бесполезно. Так и откланялись, несолоно хлебавши.

За разговорами дошли до Управления. Время было обеденное, оба проголодались.

– Заглянем в кабинет и айда в столовку, – предложил Старцев.

Но не тут-то было. Остававшийся за старшего капитан Егоров «обрадовал»:

– Иван, Урусов звонил по твою душу.

– Опять? Что же это такое?.. Я ж только утром к нему заходил, – беспомощно развел тот руками.

– Приказал прибыть, как освободишься.

– Давно звонил?

– С полчаса.

– Понятно. – Старцев почесал за ухом. И кивнул товарищу: – Обедай, Саня, без меня. Я попозже…

* * *

– …Да, товарищ комиссар, Барон – фигура известная. Но по нашим сводкам, в последние два года он не проходил, – напомнил Старцев.

– Все верно, – кивнул Урусов. – Полагаю, залег на дно после удачного грабежа или вооруженного налета. Вот и не было о нем весточек.

Иван насторожился:

– Вооруженного налета? Я знаком с материалами последнего уголовного дела, в котором фигурировал Барон. Там была попытка взлома и ограбления продовольственного магазина…

– Напомните, Иван Харитонович.

– Конец 1943-го. Зима. Армянский переулок. Попытка двух бандитов влезть через окно коммерческого продовольственного магазина. Сотрудник военизированной охраны открыл огонь и воспрепятствовал ограблению. Один бандит был убит, второго – Павла Баринова – он узнал и довольно точно описал оперативникам.

Затушив в пепельнице папиросу, комиссар поднялся из-за стола и подошел к ближайшему окну. Сдвинув в сторону тяжелую портьеру, раскрыл створки, вдохнул полную грудь свежего воздуха.

– Хорошая у вас память, Иван Харитонович. Но, к сожалению, мы знаем далеко не все, что происходит в криминальном мире. Где-то не успеваем, ошибаемся, в какие-то моменты не хватает опытных сотрудников.

– Так точно, Александр Михайлович. Но ведь и многое получалось. Помните, как в ноябре 1944-го зачистили Тишинский рынок?

– Как такое забыть? – устало улыбнулся тот. – Столько нечисти вытравили! Думали все – конец организованному бандитизму в столице. А оно вон как вышло – опять словно тараканы из-под плинтуса полезли…

Комиссар только что сообщил Старцеву, что на северо-востоке столицы в Аптекарском переулке найдено тело убитого Павла Баринова, носившего в криминальной среде кличку Барон. Минувшей ночью главаря небольшой банды кто-то выследил и ударил ножом. Сзади, под левую лопатку. Судя по всему, Барон умер сразу, не мучаясь. При убитом не нашли ничего, кроме коробка спичек, мятой пачки папирос, нитки с серебряным нательным крестиком и трех рублей мелочью. Опознал его один из оперативников, прибывших на место сразу за милицейским нарядом.

– В общем, так, Иван Харитонович, – похлопал ладонью по зеленому сукну столешницы Урусов. – Покуда нет у вашей группы серьезных дел, займитесь убийством Баринова. Мы же с вами понимаем, что известных воров просто так, для забавы, на тот свет не отправляют. Выясните, что это – очередные разборки, передел территорий или дележ бандитской власти. А заодно разузнайте, чем он промышлял в последнее время. Не мог же Паша Барон почивать на лаврах и жить по совести. Как думаете?

– Согласен, товарищ комиссар, не по его характеру это занятие – жить по совести. Займемся.

– Приступайте. Если накопаете что-то серьезное – немедленно докладывайте.

– Слушаюсь…

Глава третья

Москва, Лефортово – железнодорожный переезд на Басманной; 16 октября 1941 года

Полуторка пробиралась к северу столицы, старательно объезжая площади и оживленные магистрали. Кое-где приходилось протискиваться между палисадниками и облезлыми стенами старых домов; разок повернули не туда, заплутали и, посовещавшись, вернулись на пару кварталов назад. Народу в проулках встречалось мало, редкие прохожие спешили по своим делам, не обращая внимания на грузовик.

У банды имелось несколько укромных местечек, где можно было до поры припрятать украденный сейф. Но на северо-запад, в Тушино, соваться не хотели – туда сейчас для обороны города стекались части со всей округи. В Люберцах проживала одна знакомая бардачка^[8], но туда мылиться – надо быть полным бажбаном^[9]. Левина хаза в Духовском переулке не подходила по той же причине – слишком далеко. Вот и настоял Барон рулить в Безбожный переулок, тянувшийся вдоль сада, именуемого «Аптекарский огород».

До войны переулок цвел и развивался. По стальным рельсам бегали трамваи маршрута № 39, открылись новые современные бани, строители возвели добротный пятиэтажный дом с закрытым двором, со своей котельной в подвале, с красивым лепным декором по фасаду. В этом необычном доме, как ни странно, сохранились все те буржуазные «штучки», от которых советская власть на своей заре отчаянно избавлялась. Этими «штучками» были большие площади квартир, декор, высокие потолки, паркет, раздельные санузлы, дополнительные помещения под кабинет или библиотеку.

В двадцать семь просторных квартир дома заселились видные люди: Герои Труда, передовики производства, летчики, артисты, художники… Одну большую трехкомнатную квартиру на первом этаже отвели под коммуналку, поселив в ней обслуживающий персонал с семьями: управдома, дворника, слесаря. Так и жили – не тужили, покуда на третий месяц войны в угол последнего, пятого этажа не угодила немецкая бомба. Пострадавших не было, так как все жильцы заблаговременно спустились в ближайшее бомбоубежище.

На другой день наведалась комиссия. Осмотрев подъезд с разрушенными квартирами и развороченную крышу, специалисты признали дом для дальнейшей эксплуатации непригодным. Жителей расселили, здание вместе с двором до лучших времен обнесли высоким забором. Ни сторожей, ни караулов на огороженной территории не было, и со временем ее облюбовали беспризорники. Прознал об этом спокойном местечке и Паша Баринов.

– Дело Паша говорит. Я согласный, – поддержал тридцатилетний Лева, когда главарь предложил на время пристроить добычу в заброшенном доме.

Других членов банды никто и не спрашивал. Малограмотный Ибрагим – следующий по возрасту после Барона – рот раскрывал редко и безропотно принимал любые решения. А новичок Петруха, 1920 года рождения, права голоса вообще не имел.

* * *

Едва люди Паши Баринова разобрались с верным направлением и полуторка резво покатила на северо-запад, случилась новая напасть. Чтобы попасть в Безбожный, предстояло пересечь по Новой Басманной железнодорожную ветку. Навстречу плелся поток транспорта, за которым ни сидящий за рулем Лева, ни Барон не сумели разглядеть военный патруль, выборочно проверявший документы у покидавших город москвичей.

– Глянь, Паша! – обомлел водитель, заметив тормозивших автомобили военных.

– Едрена рать!.. – процедил тот и закрутил башкой.

Поздно. Свернуть было некуда, да и парочка бойцов уже с интересом поглядывала на приближавшуюся полуторку. Разве ее возможно не увидеть? Все драпают на восток, а она в одиночестве прет супротив потока в сторону центра.

– Без кипеша!^[10] – перекрикивая мотор, объявил подельникам Барон. – Я подаю ксиву и бухчу^[11] с винтовыми^[12]. При шухере палю первым. Ну а ты, – повернулся он в Леве, – даешь по газам и рвешь до Каланчевской.

– А дальше?

– Дальше переулками, Лева. Только переулками, не выезжая на Садовое. Там сейчас лютый шабаш: и мусорня и патрули на каждом перекрестке…

В душе Паша надеялся, что проверке подлежат только покидавшие столицу автомобили. Но он просчитался. Когда до охраняемого переезда оставалось около полусотни метров, трое бойцов из патруля поспешно перебежали дорогу и, остановившись на правой обочине, жестами приказали водителю принять вправо и встать. Двое из них – рядовые – держали винтовки наперевес. Третий в звании старшины приготовился проверять документы.

Пока Лева притормаживал, Барон вынул из нагрудного кармана бумаги, а левой ладонью поудобнее ухватил рукоятку «ТТ» убитого лейтенанта. При этом пересел так, чтоб патрульные не заметили на гимнастерке пятен крови.

– Здравия желаю. Старшина Богданович, военная комендатура, – козырнул служивый. – Предъявите документы.

На фоне творившейся вокруг суеты, паники и неразберихи старшина выглядел идеально. Это был не просто старшина, а образцовый старшина! Чистенькая отутюженная форма, начищенные до зеркального блеска сапоги. Сам коротко подстрижен, лицо выбрито до синевы и еще на пару миллиметров под кожей. Брезентовая кобура с револьвером висела на натертом подсолнечным маслом буром кожаном ремне.

Насупив брови, Барон подал удостоверение и временный пропуск, выписанный на ближайшие сутки на имя лейтенанта государственной безопасности Николаенко.

Документы были подлинными, но Паша Баринов не боялся попасть впросак. Отличить его серьезную физиономию от крохотного фотографического портрета настоящего владельца было крайне затруднительно.

Старшина изучал документы с минуту. Однако, покончив с изучением, отпускать автомобиль и его пассажиров не поторопился. Запрыгнув на подножку, он заглянул в кабину, затем осмотрел кузов.

– Почему груз везете обратно в Москву? – спросил он.

Барон недовольно поморщился, но все же ответил:

– Три небольших сейфа доставили на станцию Лефортово. Этот приказано передать на Савеловский.

– Что за гражданские с вами? Кто такие?

– Дали в подмогу. Мы же с бойцом не поднимем эту железную дуру.

Оценив габариты и примерный вес «дуры», старшина Богданович кивнул и спрыгнул на пыльный асфальт.

«Кажется, пронесло, – ликовал Барон. – Сейчас отдаст документы и распрощаемся».

Но не тут-то было.

– Я должен показать ваши бумаги помощнику коменданта, – буркнул старшина, направляясь к противоположной стороне дорожного полотна.

– У нас нет времени! – рявкнул вслед Паша. – Нам нужно эвакуировать секретные грузы!..

Служака из комендатуры руководствовался приказами своего начальства и, не отреагировав на возмущение лейтенанта, прошмыгнул между медленно ползущих легковушек. Возле полуторки остались два рядовых бойца. Оба были напряжены, держали наготове винтовки и не спускали глаз с лейтенанта и его помощников…

* * *

Вместе с главарем Пашей банда насчитывала четыре человека и переживала не самые лучшие времена. Всего месяц назад под Пашей числилось восемь проверенных корешей. За плечами каждого были десятки рисковых делишек и по несколько ходок. Взломщик, домушник, карманник, бывший конокрад, майданник^[13]… Каждой твари по паре. Все шло распрекрасно: сотрудников милиции с начала войны в городах заметно поубавилось, у государевых шишек головушки болели по другому поводу – мобилизация, эвакуация, оборона, снабжение фронта…

К середине октября 1941 года положение на фронтах сложилось скверное. Уже полмесяца шла битва за Москву, Красная армия оставила Калугу, под Брянском и Вязьмой в немецком плену оказались около семисот тысяч советских солдат и офицеров.

Пользуясь неразберихой, многие банды ринулись грабить и убивать. Не отставал и Паша Баринов, решив поживиться ценными деликатесами на одной из подмосковных продуктовых баз. Знал точно: по ночам ее охраняют три пожилых сторожа, вооруженные двумя винтовками и одним револьвером. Дельце не шибко сложное, ежели выгорит, то куш выйдет шикарный.

Не выгорело. Оказывается, незадолго до налета охрану базы усилили служебными собаками, а старенький револьвер заменили на «ППД»^[14]. Так что проникнуть за забор без шума не получилось, отчего и порушился весь план. А там и героические старички не сплоховали – отстреливались до последнего. В общем, положили кодлу. Невредимыми унесли ноги только Барон, Лева да Ибрагим. Они прихватили с собой двух раненых: один нынче находился на излечении у бардачки в Люберцах, другой вскорости отдал богу душу. А трое так и остались истекать кровью под фонарями продуктового хранилища.