Суп из топора

Путешествуя по храмам, мы имели прекрасную возможность познакомиться с национальной тайской кухней. Не с тем, что готовят в ресторанах специально для туристов, а с блюдами, которые тайцы делают сами для себя. Ими они делятся с монахами, а те, в свою очередь, с нами.

Если переговоры по поводу ночлега были исключительно моей прерогативой, то организацией ужина занимался обычно Дима Становов. Его техника была основана на классическом примере «супа из топора». Когда мы приходили в монастырь, Дима (вероятно, «шестым чувством») выбирал одного из монахов. Общение между ними проходило с помощью языка жестов. Но если его перевести в слова, то получился бы примерно такой диалог.

Дима начинал издалека:

– У нас все здорово, прямо отлично. Вот только чайника не хватает.

– Ну, чайник – это не проблема, – успокаивал монах.

Вскоре он приходил с чайником.

– И что мы с ним будем делать? У нас ведь ни заварки нет, ни кофе, ни какао, ни сгущенного молока, я уж не говорю о печенье.

На то, чтобы найти и принести что-нибудь из этого списка или все сразу, монаху требовалось немного больше времени. Но и с этим, как правило, он справлялся легко. И тут Дима его ошарашивал:

– Так что же мы будем на голодный желудок кофеи распивать? Надо бы для начала поесть что-нибудь посущественнее.

Монахам после обеда, а тем более по вечерам, когда мы обычно и приходили в очередной монастырь, в соответствии с монастырским уставом есть не положено, поэтому первая реакция была стандартная:

– Вон там ресторан (или продуктовый магазин).

Ответ на нее тоже стандартный:

– Ноу мани.

Это понятно любому, даже без перевода. Говорить же, что в монастыре вообще нет ничего съедобного, значит соврать, – а это для буддистов один из самых тяжких грехов, за которые в следующем перерождении попадают в ад.

В одних монастырях монахи питаются тем, что собрали с местных жителей во время утреннего обхода (в обед доедают то, что осталось с завтрака). В других ее готовят «гражданские», работающие на монастырских кухнях. В любом случае сами монахи теоретически не должны иметь никакого отношения ни к приготовлению пищи, ни к ее хранению. Однако на практике это оказывается не совсем так.

В вопросе, что считать едой, а что – нет, царит полная неразбериха. Самые консервативные – пьют только воду; более либеральные – сок, молоко, чай, кофе, какао со сгущенным молоком; а самые неортодоксальные – в «не еду» включают также печенье, вафли, конфеты… Все это, естественно, можно найти как на общих кухнях, где любой монах в любое время может выпить чаю или кофе, так и в кельях.

Казалось бы, рис должен быть исключением. Это «еда» с любой точки зрения (для тайских крестьян зачастую единственная еда). Однако когда мы голодными приходили в какой-нибудь монастырь переночевать, монахи приносили из своих келий не только сухой паек (консервы, печенье, чай, кофе, какао, сгущенное молоко и т. д.), но и вареный рис. И мне, честно говоря, до сих пор не дает покоя вопрос: «Для чего по вечерам держат в кельях вареный рис, если на завтрак будет свежий?»

Вначале мы заходили в монастыри только по вечерам, проситься на ночлег. Но вскоре разведали, что днем, в самую жару, там же можно отдохнуть в тени, принять душ, попить…

Чем больше я узнавал жизнь тайских монахов, тем больше удивлялся. Например, среди них очень много курящих. Как известно, Будда Шакьямуни составлял монастырский устав еще в V веке до н. э. О запрете на алкоголь он упомянул, а вот о курении, естественно, не было сказано ни слова. Вот и в монастыре, в который мы зашли переждать дневную жару, монахи как раз устроили перекур. Или… медитацию? Это с какой стороны посмотреть.

В одной буддистской притче говорится о том, как два монаха обратились к своему настоятелю с просьбой разрешить курить. На следующий день один из приятелей увидел, как его товарищ смело расхаживает по монастырю с сигаретой в зубах, а ему настоятель это строго-настрого запретил.

– А что ты говорил? – спросил монах, выпустив клубы дыма изо рта.

– Я спросил: «Можно ли курить во время медитации?» И получил ответ: «Нет».

– А я спросил: «Можно ли медитировать во время курения?»…

Американец в лесу

Когда едешь автостопом по Таиланду и просишь подбросить в сторону какого-нибудь определенного монастыря «сколько по пути», то никогда не высадят на повороте, а обязательно привезут прямо к храму. Вот и в знаменитый лесной монастырь Ват Пананачат Беунвай нам не понадобилось идти от трассы три километра пешком. Хотя водителю и пришлось для этого сделать крюк (зато он, видимо, сильно улучшил свою карму).

Хотя важность медитации известна в Таиланде любому школьнику, количество людей, действительно ее практикующих, там ничуть не больше, чем в западных странах. Даже среди монахов процент любителей этих умственных упражнений не больше, чем среди европейских профессоров и студентов. Большую часть мастеров медитации можно найти в лесных монастырях. Туда стремятся монахи, стремящиеся держаться подальше от людской суеты, и иностранцы, приезжающие в Таиланд учиться восточной мудрости.

Лесной монастырь Ват Пананачат Беунвай известен не только в Таиланде, но и за рубежом как один из крупнейших учебных центров. Именно поэтому здесь, в глухой тайской провинции, так много иностранцев. Европейцы-послушники носят белую одежду и живут в отдельных «кельях». Здесь это – разбросанные в беспорядке по густому лесу домики на сваях. На них для надежной защиты от надоедливых насекомых надевают перевернутые днищем вверх яркие пластиковые тарелки, резко контрастирующие с общим стилем дощатых строений.

На заросшей густым лесом территории монастыря мы встретили американца, приехавшего на трехмесячный курс медитации.

– Наш ум находится в постоянном движении. Чтобы его успокоить, нужно сосредоточить свое внимание на каком-нибудь объекте. Теория медитации существует уже третью тысячу лет. Согласно ей, нужно концентрироваться на чем-то до тех пор, пока не сможешь «видеть» выбранный объект «внутренним взором». В качестве такого объекта для медитации можно выбрать даже человеческий труп. Можно упражняться и на абстракциях, таких как Будда, Дхамма, Сангха или пространство, сознание, ничто; на эмоциях – любовь, сострадание, радость, единение.

– И вас учат здесь всем этим методам? – удивился я.

– Нет конечно. Это и не нужно. Все они, в конечном счете, ведут к одной цели – к Нирване. Здесь мы обычно практикуем самый популярный в Таиланде, и вообще у последователей буддизма тхеравады, метод «полное осознание». Его суть очень проста: чем бы ты ни занимался, ты должен постоянно отдавать себе полный отчет во всех своих действиях. Например, если при ходьбе нужно осознавать, как левая нога поднялась, правая опускается, касается земли, опирается на нее, начинает отрываться, приподнимается…

Как мы жили в «телефонной будке»

После затянувшейся на четыре недели поездки на север Таиланда мы опять вернулись в Бангкок. В поисках ночлега пошли по всем попадавшимся на нашем пути монастырям. Но везде, как сговорились, отказывались оставлять нас даже на одну ночь: «У нас места нет!»

Когда уже стемнело, мы забрели в ярко освещенный Ват Теприсинтаравас. Шли к нему напрямик, по каким-то темным закоулкам, поэтому и внутрь попали не сквозь центральные ворота, а через заднюю калитку. На веранде одного из коттеджей сидел солидный монах в окружении учеников – Срипай Кусарасито.

Как позднее выяснилось, мы случайно попали на настоятеля тайского монастыря в Чикаго – иерарха, имеющего ранг, примерно соответствующий христианскому епископу. По приглашению одного из своих американских учеников Срипай Кусарасито был и в Москве. Возможно, именно в благодарность за оказанный в России теплый прием он сразу же согласился нас приютить.

Оставалось найти свободное место. А в бангкокских монастырях это не такое простое дело. Однако решение все же нашлось. Нас поселили в библиотеке. Скорее ее можно было назвать огромной… телефонной будкой. Внутри одноэтажного домика на расстоянии вытянутой руки от зарешеченных окон стоят два телефона-автомата. Снаружи через прутья решетки можно дотянуться до трубки, опустить монеты, набрать номер. А вот расковырять монетоприемник, оторвать трубку и вообще как-то раскурочить сам автомат уже несподручно.

В этой «телефонной будке» мы провели не одну ночь, как в других монастырях, а три ночи подряд. Каждый вечер к нам в гости заходили «американец» Срипай Кусара-сито и его друг Па Саней Фумпуанг (мы прозвали его Брежневым из-за удивительного сходства с прототипом). Они вместе учились в семинарии и поднимались по ступенькам иерархии.

В это время мы оказались в двойственном положении. С одной стороны, нам по-прежнему хотелось попасть в Австралию, причем с визами! А с другой – у нас оставалось примерно по 50 долларов – как раз на консульский сбор. Если нам опять откажут в визе, то не будет денег на то, чтобы вернуться назад домой (минимум 45$ нужно на визы Лаоса и Китая). Если же дадут, что маловероятно, будет не легче. Как мы сможем вообще без денег добраться из Таиланда до Австралии?

Несколько дней мы колебались, склоняясь то в одну, то в другую сторону. Была даже идея вообще отказаться от австралийских виз. Может, добравшись до Индонезии, искать пути через Тихий океан сразу в Америку? Или возвращаться назад в Москву? Однажды мы даже зашли в индонезийское посольство на разведку. Но… посольство оказалось закрыто, праздновался день рождения пророка Мухаммеда. Значит, не судьба.

По Таиланду мы разгуливали в желтых футболках с эмблемой «Школы автостопа». Но при входе в австралийское посольство все же пришлось их снять. Переодевались прямо перед удивленными охранниками. Рисковать было нельзя. Слово «автостоп», как я уже убедился, у чиновников вызывает определенные, совсем не нужные претендентам на визы, ассоциации.

В посольстве выяснилось, что Стасе с Эдиком визы дали (на Георгия тоже пришло разрешение, но он не дождался). Почему бы и нам не попробовать?

– А зачем посылать в Австралию сразу так много журналистов? – удивилась второй секретарь посольства Элизабет Джибс. – Троим мы визу дали, и хватит.

– Но я же главный! Как же они будут там без руководителя. А эти двое – со мной.

– Не знаю, не знаю, – в сомнении качала головой Элизабет. – Вы, конечно, имеете полное право подать на визы. Я вам запретить не могу, но и результат не гарантирую. Мы сами не решаем, кому давать бизнес-визу, а кому – нет. Ваши документы пошлем в Канберру и будем ждать ответ. На это потребуется не меньше месяца. Как у вас с тайской визой?

– Если нужно, продлим. Или выедем в Малайзию и вернемся назад с новыми двухмесячными визами, – заверил я. – Был бы результат!

Православная церковь в Бангкоке

Утром мы зашли в русскую православную церковь. Вернее, самой церкви пока нет. Священник Олег Черепанин приехал ее создавать. В Таиланде государственная религия – буддизм. Тайские чиновники в принципе не против христиан. Но они не понимают отличия православной церкви и предлагают присоединиться к уже зарегистрированной римско-католической. Так, например, уже сделали греки. Но Московская патриархия на это не пойдет. Получается тупиковая ситуация. Выход только один – пробиться на самый верх, на прием к королю.

Таиланд – конституционная монархия. Король вроде бы официально не руководит правительством, но в действительности он имеет огромное влияние. И не только на чиновников. Король очень популярен и среди простых тайцев. Он занимается фотографией, увлекается автогонками, разводит домашний скот и птицу, выращивает пробные сорта риса, играет в бадминтон, участвует в парусных регатах и даже собственноручно строит яхты.

Раньше простым смертным, в соответствии со специальным указом, строжайше запрещалось прикасаться к главе государства и членам его семьи. Ослушание каралось смертной казнью. Действовал также закон, по которому «не рекомендовалось» смотреть на королевских особ. Предписывалось закрывать ставни, двери и окна при их приближении. В «нарушителей» стража стреляла глиняными пульками. Поводом для отмены первого закона послужил трагический случай: однажды королева Сиама, прогуливаясь по реке, упала с ладьи в воды Чао Прайи и… утонула, поскольку ни один из присутствовавших не посмел кинуться ей на помощь и протянуть руку. Второй запрет был снят при короле Монгкуте (1851—1868), когда одному из любопытных глиняная пулька попала в глаз.