Государь Алексей михайлович

Царевич Алексей родился 19 марта 1629 г. Как велось на Руси, до пятилетнего возраста воспитывался на «женской» половине дворца под опекой мамок и нянек, потом перешел на «мужскую». Получил неплохое для своей эпохи образование. Его обучением занимались В.Н. Стрешнев, дьяк В.С. Прокофьев, подьячий В.Г. Львов. Он освоил чтение, письмо, основы географии и арифметики, церковное пение. Много читал, уже в 10 лет его личная библиотечка насчитывала 13 томов – там была православная литература, «Букварь» Василия Бурцева, изданные на русском языке в Польше «Грамматика» и «Космография». Позже это собрание непрестанно пополнялась. А руководил его воспитанием «дядька» (иностранцы называют его гофмейстером) боярин Борис Иванович Морозов.

Он являлся одним из богатейших людей России и считался «западником». Охотно общался с чужеземцами, принимал из у себя, а свой дом обставлял по европейским образцам. Выписывал заграничную мебель, книги, механические диковинки, украшал стены картинами голландских мастеров. Впрочем, стоит иметь в виду, что никакой российской самоизоляции и ксенофобии в действительности не существовало. Уже и в XVII в. в нашей стране жило и служило множество иностранцев, и «западничество» Морозова никого не смущало. В противном случае разве оставили бы его «дядькой» наследника престола? Он и для царевича заказал немецкий костюмчик и детские доспехи европейского образца. Это тоже никаким грехом не считалось. Хотя не воспринималось и идеалом, к которому зачем-то надо стремиться. У них – свое, у нас – свое. Само собой подразумевалось, что немецкое платье – лишь забава, маскарад. Алексею и в голову не пришло бы, что в таком костюмчике можно пойти в церковь или на официальные торжества.

Но Морозов умел не только развлекать наследника – он также учил его военному делу, основам дипломатии и русского права. Развивал самостоятельное мышление, ввел метод бесед, обсуждая с ним те или иные вопросы и настаивая, чтобы он сам находил ответы. И Алексей рос умным и энергичным юношей. Как и его отец, любил верховую езду и охоту. Очень интересовался религиозными делами. Другом его детства стал постельничий Федя Ртищев – он был на два года старше Алексея и рос вместе с ним. Его современники называли «священномудрым» и «евангельским» человеком. Он и впрямь был необычной личностью – не имел врагов, прощал любые обиды, был начисто лишен алчности и честолюбия. Через Федора Алексей приглашал и любил слушать странников, паломников в святые места, ученых священников и монахов.

1 сентября 1643 г., на праздновании Нового года, Михаил Федорович официально «объявил» народу сына в качестве преемника. А в июле 1645 г. ему уже пришла пора заменить на троне отца. Кстати, полный титул царя был тогда очень длинным. «Великий государь, царь и великий князь Алексей Михайлович, всея России самодержец, Владимирский, Московский, Новгородский, царь Казанский, царь Астраханский, царь Сибирский, государь Псковский, великий князь Тверской, Югорский, Пермский, Вятский, Болгарский, и иных, государь и великий князь Новагорода Низовыя земли, Рязанский, Ростовский, Ярославский, Белозерский, Удорский, Обдорский, Кондинский и всея северныя страны повелитель, государь Иверския страны, Карталинских и Грузинских царей и Кабардинския земли, Черкасских и Горских князей и иных многих восточных, западных и северных государств и земель отчичу, дедичу и наследник, государь и обладатель».

Тут, правда, надо учитывать, что в XVII в. не только в России, а и во всем мире титулам придавалось первостепенное значение. От титула монарха зависел и рейтинг всего государства. Казалось бы, мелочь на сегодняшний взгляд – имя какого правителя в договоре должно стоять первым, а какого вторым? Чей посол сидит «выше», а чей «ниже» на приемах? А в ту эпоху на подобных «мелочах» строилась вся система международных отношений. Уступить первенство в «чести» одному значило тут же вызвать аналогичные претензии со стороны других государств, считающих себя не ниже тех, кому уступили. И уже твоя держава, глядишь, скатится далеко вниз в дипломатической иерархии.

Титул был неотъемлемой частью политики. Так, владетель крохотного Шлезвиг-Гольштейна именовался «герцог Шлезвигский, Гольштейнский, Стормарнский и Дитмарсенский, граф Ольденбургский и Дельменгорстский». И пропустить в официальном документе, скажем, «графа Ольденбургского» означало усомниться в правах на обладание Ольденбургом. Это было смертельное оскорбление, такого повода вполне хватало для войны. Точно так же и у французского короля титул включал все его провинции – он был одновременно дофином Дофине, дофином Валентинуа, графом Прованским, графом Барселонским и т. д. и т. п. Как нетрудно увидеть, титул русских царей сложился исторически – он «рос» по мере присоединения к Москве Твери, Новгорода, Рязани. При Иване III, на начальном этапе подчинения сибирских племен, добавлялись «Обдорский», «Кондинский». Потом поняли, что уж слишком длинно получится, и закруглили общей фразой насчет «иных восточных и северных земель». Хотя то, что уже успели включить – оставили. Некоторые части титула не означали реальных владений, а были символическими или выражали претензии государств. Отсюда осторожная формулировка насчет «западных земель». А властители Грузии при Федоре Иоанновиче уступили царю титулы в обмен на материальную помощь. Претендовать на суверенитет над Грузией Москва в обозримом будущем не собиралась, но титулы приняла – запас карман не тянет, авось пригодится. Аналогичным образом, например, герцог Туринский носил титул короля Кипрского, купленный у наследников Кипра, давно принадлежащего туркам (и благодаря этому котировался в дипломатии выше «просто» герцогов).

Разумеется, несмотря ни на какую подготовку, 16-летний мальчик, убитый горем после смерти отца, не смог бы сразу подхватить всю массу государственных дел. Но царь на Руси правил не единолично. При нем постоянно действовал коллегиальный законосовещательный орган – Боярская Дума. А в отличие, допустим, от британских или французских пэров, на Руси боярство было не титулом, а чином, который присваивался персонально. Представитель знатного рода начинал службу в звании новика или стряпчего. Достойных производили в стольники. Следующей ступенью были окольничие – они были «около» царя и уже входили в Думу. А уж дальше, если заслужили, жаловалось боярство. Выходцы из 16 самых высоких родов имели право стать боярами, минуя чин окольничего, а кого-то жаловали по родству с царем и его близкими. Но за особые заслуги боярами могли стать и не аристократы. И к тому же в Думу входили еще думные дворяне (выходцы из мелких помещиков) и думные дьяки – из служилых чиновников и простонародья. Такие чины достигались только персональными способностями. Так что в целом состав Боярской Думы был весьма компетентным и работоспособным. Например, в середине XVII в. в ней насчитывалось 29 бояр (5 не из знати), 24 окольничих, 6 думных дворян и 4 думных дьяка.

Конечно, орган из 60 с лишним человек был бы слишком громоздким для текущей работы. Поэтому существовала более узкая, «Ближняя» или «Малая» дума при царе. Она-то и выполняла функции правительства, прорабатывая вопросы и вынося их на обсуждение Боярской Думы. После чего выносилось решение с формулой: «Царь повелел, и бояре приговорили». Исполнительную власть осуществляли на Руси приказы, аналог «министерств и ведомств». В разные годы их насчитывалось от 30 до 50. Так, Посольский приказ ведал иностранными делами, Разбойный – уголовными, Большой Казны – финансами. Штаты этих учреждений были минимальными: два-три дьяка (старшие чиновники), несколько подьячих (их помощников) и писцов. Весь центральный «бюрократический аппарат» насчитывал 600 – 1000 человек. И ничего, справлялись! В административном отношении Россия делилась на уезды и волости. В уезды назначались воеводы, им подчинялись волостные тиуны. Вот так, в общих чертах, выглядела «вертикаль власти» – которая, как уже отмечалось, дополнялась земскими «горизонталями».

Алексею Михайловичу сразу же пришлось столкнуться с очень сложными проблемами. Несмотря на мирный договор с Турцией, крымцы не оставляли планов сокрушить донских казаков и потеснить русских. И в июле, когда еще звонили погребальные колокола по Михаилу Федоровичу, царевич Девлет-Гирей Нуреддин с войском из 5 тыс. всадников задумал прощупать наши рубежи. Россия в это время усиливала обороноспособность Дона. Здесь находились воеводы Кондырев и Красников с 4 тыс. стрельцов и «новых казаков», навербованных из добровольцев. Отстраивалась и укреплялась новая казачья столица, Черкасск. Его-то и решили разгромить крымцы. Скрытно подобрались к городку и внезапно напали на него. Но царские ратники и донцы быстро сумели сорганизоваться и дали отпор. Нуреддин отступил на Кагальник.

Атаманы Петров и Васильев с воеводами пришли к мнению, что налетчиков надо проучить. На татар выступило объединенное войско из 7100 человек. На стругах и берегом спустились по Дону, оставили суда, совершили бросок через степь и внезапно обрушились на вражеский лагерь. Неприятель стал откатываться к Азову, запросив оттуда подмогу. Из города выступил турецкий паша с 6 тыс. янычар и спагов (отборная поместная кавалерия). И теперь уже на нашу рать навалились почти вдвое превосходящие силы. Многие «новые казаки» и стрельцы были необстрелянными, набирались они из всякой вольницы. Часть их ударилась в панику, побежала. Достигнув стоянки стругов, беглецы захватили их, а некоторые порубили, чтобы турки не смогли ими воспользоваться, и удрали вверх по Дону.

Но остальное войско устояло, упорно отбивая атаки. Нуреддин понес большие потери и, выйдя из боя, повел своих всадников в Крым. После чего и паше осталось лишь повернуть обратно в Азов. Атаманы и воеводы бросили свою конницу на преследование татар и трепали их арьергарды до самого Перекопа, а пехота 6 августа возвратилась в Черкасск. С донесением в Москву поехала станица во главе с атаманом Васильевым. Молодой царь действия одобрил, в ответной грамоте похвалил «бившихся честно». И послал «нашему Донскому Войску, атаманам и казакам, нашего царского величества знамя». Дезертиров было велено бить кнутом, «чтоб такое воровство другим было не в повадку». А на будущее ставилась задача: «Крымцев и ногаев воевать, а с турскими людьми под Азовом жить мирно». То есть требовалось не провоцировать Османскую империю, но и ее хищным подданным Москва больше спускать не собиралась.