В 1708 г. некрасовцы вообще передались в подданство крымского хана и турок. Из них состояла личная гвардия хана и султана, в татарских набегах на Русь они шли в авангардах, показывали дороги, рубили и захватывали в рабство соплеменников. Внутри общины сохраняли «старую веру», а ради этого признавалось совсем не грешным служить врагам Отечества, убивать русских. В 1807 г. на Дунае некрасовцы учинили даже массовую резню старообрядцев-липован, которые жили в эмиграции, но в очередной Русско-турецкой войне доброжелательно встретили царские войска. Участвовали и в подавлении восстаний православных балканских народов…

Кроме бунтарских и изменнических сект, раскол породил другие гиблые течения вплоть до самосожженчества. Оно имело с «неповрежденной верой» еще меньше общего, чем предательство: ни одна христианская конфессия не приемлет самоубийство. По христианским канонам, это самый страшный грех, страшнее убийства ближнего. Самоубийца сам, своей волей отвергает душу, дарованную ему Богом. Причем жуткие «гари» вовсе не были спасением от гонителей, от карательных экспедиций. Дело обстояло с точностью до наоборот. Сначала начались самосожжения, и именно они заставили власти всерьез взяться за раскольников.

Это была особая теория, близкая к манихейству. Людям внушали, что Церковь погибла, наступило «царство антихриста», он стал хозяином всего материального мира. Значит, надо высвободить душу из погибшего мира, в том числе из собственного тела. Задолго до раскола, в 1630-х, некий «старец» Капитон проповедовал необходимость «самоуморения». Подобные учения получили дальнейшее развитие. А реформы Никона, призывы протопопа Аввакума к противодействию «никонианам», добавившиеся «западные» нововведения Федора Алексеевича и Софьи создали благодатную почву для их распространения. Люди были сбиты с толку, теряли духовные ориентиры, ударялись в «богоискательство» по собственному разумению, чем и пользовались изуверские учителя.

Был выработан сложный ритуал, к самосожжениям готовились задолго, в несколько этапов. Первая ступень предполагала бегство от мира. Учителя собирали большую общину желающих «спастись». Вторая ступень – крещение «в Ердане». Каждого, кто приходил в общину, обязательно перекрещивали. Иногда по мере прибытия, иногда коллективно, большими партиями. А третьей ступенью становилось «крещение огненное». Для этого совместными усилиями возводили строение, чтобы вместило всех. Иногда оно требовалось очень большое – так, в 1677 г. в Тобольском уезде сжигались 1700 человек, «добродетельные мужие, девы и отрочата». Строение обкладывали соломой и хворостом, участники обряда полностью раздевались, как для обычного крещения, и с молитвами и песнопениями предавали себя огню. Причем учителя-подстрекатели нередко уклонялись от общей участи – ведь они «обязаны» были еще задержаться в «антихристовом» мире, чтобы помочь «спастись» другим.

Раскол единого духовного целого, разброд в умах позволяли набирать последователей не только проповедникам самоубийства. В это же время, в конце XVII в., на Руси стали распространяться секты хлыстов. Их происхождение теряется в незапамятных глубинах прошлого, но раньше они ютились где-то в глухомани, небольшими группами, незаметненько, потихонечку, а теперь получили подпитку. Хлысты использовали христианскую терминологию, однако все их «христианство» одной лишь терминологией и ограничивалось. Они сохранили остатки языческих учений и обрядов. В качестве «священной» литературы использовались та же «Голубиная книга» и прочие подобные произведения. Бог отождествлялся с «красным солнышком», Богородица – с «матерью сырой землей».

Утверждалось, что Бог живет «на седьмом небе», «пиво варит», рисовалось подобие языческого рая – на небе стоят «грады, сады зелены». При покаяниях обращались о прощении грехов как к Господу, так и ко всей природе: «Прости, солнце и луна, небо и звезды, и матушка сыра земля, пески и реки, и звери и леса, и змеи и черви». У хлыстов запрещались воровство, блуд, пьянство, требовались дружба, гостеприимство. Но активисты сект богохульно именовались «христами» и «богородицами», утверждалось, что в них воплощается «святой дух». В секте чтили какого-то одного земного «христа», при нем обреталось двенадцать «апостолов», на роль «богородицы» выбиралась «девица краснолична», могли добавляться и «пророки». «Богослужения» представляли собой радения: люди доводили себя до экстаза плясками, кружением, били себя прутьями, палками, цепями. В некоторых сектах радения исполнялись вполне по-язычески, в чем мать родила.

Но и в целом главные ритуалы во многом повторяли древние мистерии «великих матерей» Востока, Малой Азии – например, темные магические таинства «матери богов» Кибелы, справлявшиеся когда-то в ее святилище на горе Ида. В обрядах сохранились даже следы человеческих жертвоприношений, ритуального канибализма: в незапамятные времена так поступали с избранницей, олицетворявшей богиню, хотя у хлыстов жертва стала уже символической. Ночью, около праздника Троицы, они плясали при свечах вокруг большого чана с водой, бичевали себя до крови, взывали в песнях к «богородице – матери земле сырой». Она выходила снизу, из погреба, выносила блюдо с дарами: изюмом, сладкими ягодами. Угощала собравшихся, помазывала водой. Ее саму торжественно омывали, срезали сосок и, измельчив его на частички, кощунственно «причащались плотью и кровью». Это считалось высшей хлыстовской «святыней».

А запрещение блуда ничуть не распространялось на общие оргии – после радений свечи гасились, и в темноте месились кто с кем. Забеременеть от неизвестного отца признавалось «от бога». Такая женщина объявлялась новой «богородицей», а зачатые в ритуалах дети должны были стать «христами» и «пророками». Сектантов обнаружили. Первое судебное дело прошло в 1716–1717 гг. Не помогло. В 1732–1733 гг. возникло новое большое дело, 3 человека было казнено, 116 бито кнутом и сослано. Но в 1745 г. секту вскрыли в Москве. К ответственности привлекли аж 416 человек, из них 62 учителя и «пророка». Среди подсудимых оказались все монахини Ивановского и Варсонофьевского монастырей. Развернулись поиски по стране. Хлыстов выявляли, пороли, целыми «кораблями», т. е. сектантскими общинами, ссылали в места не столь отдаленные, но тем самым разносили заразу на новые территории.

Однако в этот же самый период, в XVIII в., верхушка российского общества стала заражаться западным «просвещением». Часть дворян задрала носы, совершенно оторвалась от «сиволапого мужичья», околачивалась по столицам, заграницам и не обращала внимания на своих крестьян. По деревням бродили не пойми какие «старцы» и «старицы», образовывались секты неведомых направлений. Другие дворяне, наоборот, понесли приобретенную «мудрость» простонародью. Например, уже позже, в XIX в., отец известного историка Костомарова, ярый атеист, принялся учить крепостных, что Бога нет. На этом поприще он сумел достичь заметных успехов – собственные дворовые убили его и ограбили. Рассудили: если Бога нет и после смерти «ничего не будет», так зачем же себя ограничивать? Хотя, в отличие от барина, они все же сохранили православную душу. Совесть их замучила, они вышли на церковную паперть перед односельчанами и покаялись, сдались с повинной.

Многие помещики ударились и в масонские учения. Делились полученными «откровениями» с приближенными крепостными, и вдруг выяснилось, что они четко сходятся с… хлыстовскими! Впрочем, ничего сверхъестественного в таком совпадении не было. Ведь масонские теории родились на базе древних гностических и каббалистических учений, черпали «тайную мудрость» из тех же языческих мистерий Востока, Египта, античного Средиземноморья. В общем-то, смычка «просвещенных» дворян-масонов и полуграмотных крестьянских сектантов вышла очень любопытной. Самые низкопробные масонские журнальчики и брошюрки мистического содержания, попадая в хлыстовскую среду, начинали играть роль «священных писаний». Бывало и так, что сам барин или барыня примыкали к секте, становились ее руководителями и «духовными» иерархами.

Это получалось выгодно для обеих сторон. Для барина его крепостные оказывались теперь «духовными чадами» – значит, будут послушными, не убегут, воздержатся воровать и отлынивать от работы. А если секта была еще и «экзотической», с прыганиями и дрыганиями в голом виде, с общими «священными» блудилищами, хозяин имел полный набор пикантных развлечений в собственном поместье. Ну а сектанты приобретали в лице масонствующих помещиков надежных покровителей. Да и сельский священник не посмеет идти против барина, посылать жалобы церковному начальству. В результате к началу XIX в. всевозможные секты расплодились самым невероятным и причудливым букетом: «христовцы», скопцы, богомилы, монтане, контовщики, молельщики, купидоны, ханжи, вертуны, прыгуны, телеши, ляды, дырники, фармазоны, наполеоновы дети, духоборцы, иконоборцы, жидовствующие и т. д.

И тут уж остается только подивиться, из каких стран и каких эпох все это понабралось в Россию! Скажем, монтане – раннехристианская ересь, осужденная еще во II в. Она проповедовала некий третий «завет святого духа», полное безбрачие, отрицала покаяние, а путь к «спасению» видела через самоистязание и добровольное мученичество, то бишь через садомазохизм. Иконоборцы – византийская ересь VIII–IX вв. О богомилах и жидовствующих уже говорилось. Телеши продолжали установки адамитов, чешской секты XV в., обходились на молениях без какой-либо одежды. Прыгуны были близки к гюпферам, голландской секте XVI в. Уральские дырники объединили христианство с митраизмом древних гуннов, тюрков, монголов, отождествляли Бога с митраистским культом неба – Тенгри, молились под открытым небом или «дырой» – окном или отверстием в стене. Фармазоны напрямую восприняли масонские «мудрости» в качестве «божественных откровений».

Самой изуверской сектой были скопцы. Для мужчин они практиковали посвящение «за одной», «за двумя» и «за тремя печатями», что соответствовало частичному или полному лишению детородных органов. Для женщин одна или две «печати» означали удаление молочных желез. Еще более высокой ступени «посвящения» и «святости» достигали те, кто принимал «печати огненные», выжигание груди раскаленным железом. Кстати, и эти обряды пришли из глубин веков, из языческих культов «великих матерей». Служителями той же малоазиатской Кибелы являлись скопцы, фанатики посвящали себя богине, жертвуя ей мужское достоинство. Другим богиням, олицетворявшим девственную природу, служили безгрудые жрицы, скреплявшие таким образом обет безбрачия.

А в России, невзирая на омерзительные ритуалы, секта стала самой могущественной и многочисленной. Причина была чисто материальной. Скопцы подмяли под себя меняльный, то бишь ростовщический, бизнес. Изощренный ум и жадность евнухов помогали наживать капиталы, а наследников заведомо не было, деньги всех «посвященных» оставались в секте, концентрировались в руках ее тузов. Богатства собирались колоссальные (так, при аресте скопца Плотицына было изъято наличными более 18 млн рублей – тогдашних! В пересчете по нынешнему курсу он считался бы мультимиллиардером).

Именно это обстоятельство обеспечивало успехи скопцов. За согласие «посвятиться» они выкупали на волю крепостных, предлагали желающим деньги для открытия своего дела. Окручивали и вовлекали должников, угрожая по суду засадить их в тюрьму. У скопцов действовала собственная разведка. Выискивала разорившихся хозяев, промотавшихся игроков или людей, мечтающих о дорогом приобретении. Через подставных лиц им выделяли нужные суммы и вроде бы «забывали», пока не нарастут проценты. А потом человек или его наследники целиком оказывались в паутине сектантов. Сократить долг можно было по определенной таксе: за ту или иную цену «посвятиться» самому, уговорить родных, знакомых.

В политике сектанты традиционно поддерживали антигосударственные, разрушительные силы. В частности, хлысты провозгласили очередным «христом» Пугачева. Скопцы тоже признали за ним столь высокий ранг, хотя взаимопонимания не достигли. Емельян Иванович выслушал делегатов, но он был несколько иного мнения о плотских радостях, и всех попавшихся скопцов, начиная с самих делегатов, приказал вешать. Зато с законными властями сектанты умели находить общий язык. Деньги ростовщиков помогали подмазывать администрацию взятками, кого-то из чиновников держали «на крючке» за долги, вынюхивали о них компрометирующие сведения. Честных служак могли дискредитировать, купив обвинителей и лжесвидетелей. Поддерживались и прочные контакты с уголовным миром. Воры как раз через менял сбывали краденое, им предоставляли убежище, а за это они опекали сектантов, которым все-таки случится загреметь за решетку.

Особенно плодотворными стали связи скопцов с масонствующими аристократами. Как уже отмечалось, в учениях тех и других было много общего. Но не секрет, что сила масонов в разных странах заключалась вовсе не в учениях и не в совершенстве их организаций. Они стали «всемогущими», сомкнувшись с кругами крупных банкиров, в основном иудейского происхождения, – Ротшильдами, Варбургами, Мильнерами и пр. В России в конце XVIII – начале XIX в. таких банкиров еще не было. В нашей стране подобную публику заменили не кто иные, как скопцы. Они взялись финансировать масонские издания, клубы. А при этом сами получали высокопоставленных титулованных покровителей.

Имея столь мощную опору в «верхах», они раскинули свою деятельность очень широко. Их секты распространились по Тульской, Тамбовской, Орловской губерниям, угнездились в Костроме, Саратове, Самаре, Томске, Москве. Влезли и в Санкт-Петербург. При Павле I в столице проживало несколько ростовщических тузов, сюда переместилась резиденция скопческого «христа» Селиванова. Скопцы проникли даже ко двору, завербовали в секту царского лакея Кобелева. Но Павел, узнав о подобных поползновениях, церемониться не стал, Селиванова и его присных отправил в тюрьму. «Вольных каменщиков» царь тоже не жаловал, издал указ о категорическом запрете их организаций. Хотя из масонов уже состояло ближайшее окружение Павла. Стоит ли удивляться, что это окружение вскоре убило его, возвело на престол Александра I…

Новый государь в угоду облепившим его приближенным во многом изменил политику. Объявлял амнистии, выпустил на свободу «политических», вроде масона Радищева. Освободил и Селиванова, с 1802 г. он открыто жил и проповедовал в столице. Да и питерские финансовые воротилы Ненастьев, Костров, Солодовников ничуть не скрывали своей принадлежности к секте. Молва о «пророчествах» скопческого «христа» распространялась в «высшем свете». Сам Александр I при вступлении в коалицию против Наполеона не побрезговал посетить его, получить предсказания о будущем. Селиванов убеждал его не воевать с Бонапартом. Когда война обернулась поражением под Аустерлицем, и «пророчество» сбылось, авторитет евнуха подскочил еще выше.

В тяжелом 1812 г. к Селиванову потянулись люди, чтобы узнать о собственном будущем, о судьбах близких, получить советы. Тянулись в горе родственники погибших, надеясь обрести в откровениях еретика утешение и поддержку. Не мудрено, что на послевоенные годы пришелся наивысший пик сектантских успехов. Они снова проникли в придворную сферу, в их ряды «посвятился» камергер двора Елянский. Обнаглели до того, что в 1814 г. через Елянского царю был представлен проект «церкви таинственной». Предлагалось учредить в России «божественную канцелярию» и установить «феократический образ правления», при котором скопцы станут секретными советниками всех отраслей управления.