Царь уходил из жизни по-православному. Приказал освободить из тюрем всех узников, простить все долги и недоимки. Благословил на царство Федора, но позаботился и о четырехлетнем Петре. Назначил наставниками его деда Кирилла Нарышкина, окольничих Прозоровского, Головина и Головкина. 29 января 1676 г. Алексей Михайлович отошел в мир иной.

Народное горе было безутешным. Массы людей, невзирая на лютую зиму, шли и ехали в Москву попрощаться с государем. Провожали как отца родного для всех русских. Он защищал и оберегал каждого из подданных. После себя государь оставлял могучую державу. Оставлял богатую казну, мощную армию. Оставлял нереализованные планы и мечты. Создать флот, открыть дорогу в Черное и Балтийское моря. Обрывалось великое и славное правление – а вместе с ним обрывалась целая эпоха. Наступала иная, хотя об этом еще никто не догадывался…

На трон взошел 16-летний Федор Алексеевич. У него опухали ноги, при ходьбе ему приходилось опираться на палку, он одевался с посторонней помощью, а во время приступов его носили на руках. Помогали ему двое сверстников, постельничий Иван Языков и стольник Алексей Лихачев. Они росли вместе с Федором, все время были рядом – и стали ближайшими друзьями. Но теперь двое зеленых мальчишек оказались в роли советников царя! А рядом с ними очутилась сестра Софья. Энергичная, умная, властолюбивая. Она тоже была близка к Федору, их вместе воспитывали, они вместе сидели на уроках у Симеона Полоцкого.

Вокруг трона сразу же закипел клубок интриг. Подняли головы Милославские – родственники первой жены Алексея Михайловича. Они проявили себя людьми мелочными, злопамятными. Родственников второй жены, Нарышкиных, они ненавидели. Считали, что те оттеснили их от самых выгодных должностей. А главным врагом видели боярина Матвеева! Воспитателя царицы Натальи. В последние годы властвования Алексея Михайловича он фактически возглавлял правительство.

Теперь Милославские взялись мстить. Отца и братьев царицы Натальи отправили в ссылки. Матвеева назначили воеводой в глухое Верхотурье. Но этого показалось мало. Состряпали донос, обвиняя его в казнокрадстве и колдовстве, добивались смертной казни. Федор Алексеевич был добрым юношей, не утвердил приговор. Но у Матвеева конфисковали имущество, и вместо воеводства он угодил в ссылку в Пустозерск.

Овдовевшая Наталья всего-то пять лет наслаждалась семейным счастьем – и очутились в атмосфере общего отчуждения. Обнаглевший Языков прямо объявил царице: во дворце слишком тесно, пусть переселяется куда хочет. Но Наталья была женщиной не из робких, решила стоять за себя. Для несмышленого Петра написали специальную речь, мальчик выучил ее наизусть. Пошел к царю и произнес перед ним, сравнивал себя с изгнанным и убитым царевичем Дмитрием Угличским, а Языкова – с Борисом Годуновым. Федор был не только старшим братом, но и крестным отцом Петра, он устыдился. Языкова на время отдалил от двора, заставил извиняться.

Впрочем, эта «осечка» стала исключением. Победители спешили вознаградить себя. Поделили между собой руководящие посты. Расхватали имения, конфискованные у опальных. «Под шумок» прибирали к рукам казенные земли.

Одним из тех, кто возвысился при новой власти, стал Василий Голицын. Он служил при дворе уже 17 лет, но оставался в невысоких чинах. Алексей Михайлович не отмечал за ним каких-либо заслуг и способностей. Но Голицын был клевретом Милославских! Кроме того, он хорошо знал Симеона Полоцкого. Он в частном порядке изучал те же предметы, которые преподавал Симеон в Заиконоспасской школе – очевидно, пользовался его уроками. По убеждениям Голицын был ярым «западником», а галантные европейские манеры, которым он не преминул научиться, очень понравились Софье. Это обеспечило стремительный взлет Голицына! Из стольников его одним махом пожаловали в бояре, передали под его руководство два приказа.

Но теперь пролезали наверх именно такие! Ведь именно сейчас стали бурно прорастать семена, посеянные Симеоном Полоцким. Польскими влияниями оказались заражены сам царь, его сестра, их ближайшее окружение. Они взялись переделывать по своим вкусам всю Россию! Федор Алексеевич издал указ, рекомендовавший подданным брить бороды. Для государственных служащих официально вводилось польское платье. В «старорусской» одежде вход в Кремль был вообще запрещен. Волосы начали стричь по-польски, в кружок. Современник писал: «На Москве стали… бороды брить, сабли и кунтуши польские носить, школы заводить». В высшем свете распространялись польское вольнодумство, сомнительные учения, западное изобразительное искусство, вечеринки с танцами.

Это встревожило патриарха Иоакима, он предупреждал царя об опасности необдуманных преобразований. Но не тут-то было. Полоцкий великолепно владел западным искусством богословских споров, опровергал перед Федором доводы Иоакима. А окружение внушало государю, что патриарх попросту отстал от жизни и ничего не смыслит. В результате царь недвусмысленно велел Иоакиму не вмешиваться в светские дела. Мало того, увеличил подати с Церкви.

Рушилось не только единство государственной и духовной власти. Рушилась сама система земской державы – ее переделывали в аристократическую, как в Польше. Дворяне стали называть себя «шляхетством», а для черни переняли польское выражение «подлый люд». Налоги взвинтили. Вместо посошной системы (по количеству обрабатываемой земли) ввели подворную – с любого двора, богатого и бедного, стали брать одинаково. Земские самоуправления в городах лишили почти всех полномочий, передали их власть воеводам. А на воеводства и прочие теплые места назначались любимцы царя и царевны, их друзья. Они ринулись хищничать и обогащаться, а связь государя с простым народом постарались пресечь. Больной Федор почти не покидал дворец, бедноту в русской одежде даже в Кремль перестали пускать. «Челобитное окно» во дворце ликвидировали, упразднили Приказ тайных дел – вельможам, дорвавшимся до кормушек, не требовалось ведомство, которое будет их контролировать.

В разгар этих реформ, в 1677 г., вынырнул и прятавшийся Сильвестр Медведев. Полоцкий не забыл его, ввел в придворные круги. Причем он предназначил для своего помощника чрезвычайно важную задачу! Предложил назначить его наставником царевича Петра. Таким образом, подрастающего претендента на престол тоже захватывали под католическое влияние. Но против такого назначения выступил патриарх. Он уже заподозрил, что обработка государственной верхушки осуществляется отнюдь не случайным образом. Без патриаршего благословения кандидатуру Медведева отвергла и мать Петра Наталья.

Ну что ж, если не удалось приставить его к царевичу, для Сильвестра нашли другую должность – поставили главным «справщиком», то бишь редактором для издания богослужебных книг. А кроме того, он полюбился Софье и вошел в круг ее друзей. Этот круг был особым. Царевна умела ладить с молодыми любимцами брата, Языковым и Лихачевым. Умела опереться и на клан Милославских. Но она понимала, что больной брат не вечен. Видела, насколько ограничены Милославские в своих мелочных амбициях.

Царевна смотрела дальше, в будущее. Постепенно она начинала играть в государстве самостоятельную роль. Даже стала появляться на заседаниях Боярской Думы. У Софьи сформировалась собственная группировка – Голицын, Полоцкий, Медведев. Те люди, кто мог поспособствовать ей в грядущей борьбе за власть. Софья уже сейчас создала себе подобие западного королевского двора. Полоцкий по-прежнему выступал наставником и советником. Голицын стал не только преданным помощником, но и фаворитом царевны. А молодой и галантный Медведев вел себя, как католический прелат – редко вспоминал о христианских устоях, зато оказался знатоком оккультных дисциплин, составлял для Софьи и царя астрологические прогнозы.

Но реформаторство проявилось не только в гороскопах и свободе нравов. Оно однозначно отразилось в государственной политике! Истекал срок Андрусовского перемирия с Польшей, развернулись переговоры о его продлении. И тут-то советники подбросили царю мысль, что в России имеется бесценный дипломат. Ордин-Нащокин! Тот самый специалист, который заключал прошлый договор, без толку пропадает в монастыре. Причем выяснилось, что бывший канцлер до сих пор не терял надежды вернуться в большую политику, сохранял обширный архив.

По приказу Федора Алексеевича Ордина-Нащокина быстренько переодели из монашеского платья в боярское, привезли в Москву. Он сразу же расцвел, загордился. Возомнил, что его мудрую линию наконец-то оценили. Выплеснул старые идеи, что с Польшей надо заключать тесный дружеский союз. Для этого необходимо вернуть ей Киев, да и судьбу остальной Украины перерешить заново. Собрать для этого конференцию всех заинтересованных держав – России, Польши, Турции и Крымского ханства.

Но кое-чего Ордин-Нащокин не понял. Невзирая на то, что молодой царь полюбил польские наряды и стихи, он оставался патриотом! Услышав предложение пожертвовать Украиной, за которую пролилось столько крови, он глубоко возмутился. Решил, что канцлер на старости лет повредился умом, что с него взять? Ордина-Нащокина увезли обратно в монастырь – так же быстро, как извлекли оттуда.

Однако тайных друзей Польши и Ватикана в Кремле хватало и без него. Перемирие продлили на очень своеобразных условиях. Речь Посполитая в прошлых договорах уже признавала Киев владением царя. Да если бы и не признавала, что она могла предпринять? Разгромленная, опустошенная, разоренная. Тем не менее, с ней достигли соглашения, что она подпишет перемирие, очередной раз «уступит» Киев, а ей в качестве «компенсации» отвалили колоссальную сумму, 200 тыс. рублей, да еще и отдали Невель, Себеж и Велиж с уездами. Три города с православным населением, которое уже четверть века жило в составе России! Федора Алексеевича сумели убедить, что это вовсе не преступление, не измена, а «успех» государевых дипломатов!

Да, реформаторы сохраняли нешуточное влияние на царя. Они чувствовали себя настолько уверенно, что Полоцкий и Медведев возглавили партию «латинствующих» среди духовенства, отстаивали католические взгляды по некоторым богословским вопросам (например, о времени пресуществления Святых Даров в ходе литургии). Добились от государя разрешения открыть новую типографию, не подконтрольную патриархии. Увлекли Федора Алексеевича проектами создания Славяно-греко-латинской академии. Изначально предполагалось, что это будет первый российский университет по западному образцу, а возглавит его Полоцкий.

Царь сам взялся сочинять устав. Писал, что выпускники получат преимущества в приеме на службу, в продвижении на руководящие должности. А выходцы из простонародья, закончив академию, смогут уравняться в чинах с «благородными». Нетрудно представить, каким рассадником чужеземных влияний могло стать подобное заведение, но в 1680 г. Полоцкий умер. Медведев без него все-таки не обладал достаточным весом, и патриарх затормозил эти проекты.