– Вы знаете, – полушёпотом заговорила Ольга Михайловна, беспокойно теребя край халата, – пока ему не исполнилось пяти лет, всё было нормально. Ну, эти детские болячки, болезни – всё как у всех. А тут. Я даже побоялась рассказать соседке. Иначе узнает весь дом, будут показывать пальцем. Сумасшедший! – нервно выдохнула она. Слезинка покатилась по её щеке.
– Пятилетнего мальчика назвать сумасшедшим. Что же он такого натворил, Ольга Михайловна? – улыбнулся Эо. – Если это шалость.
– Какая шалость, Господь с вами, Эо! – Ольга Михайловна замахала руками. – Если бы шалость. Это, видимо, началось уже давно, но я обнаружила… вот… буквально на днях. Он… сидел в своей комнате… играл, как всегда, в свои игрушки. Я замечала, конечно, что ему скучны его сверстники, соседские мальчики. Ну, так скучны, как будто он уже старше их, гораздо старше. Но страшного-то в этом ничего нет. Он всегда был необщительным ребёнком… даже в свои пять лет. Ну и пусть себе играет один, если ему не скучно, если ему так нравится. Так вот, подхожу я к двери в его комнату: дверь закрыта. Чтобы не испугать его случайно, тихонечко приотворяю её и осторожно заглядываю. Вот опять, как тогда, волосы на голове зашевелились. Коленька сидит на полу в центре комнаты один, а больше никого нет, вернее, я не вижу, но такое ощущение, что комната полна детьми. Игрушки вокруг него движутся, кубики поднимаются в воздух, кто-то невидимый ставит их друг на друга, паровозики едут в разные стороны, как если бы кто их двигал руками. Но даже не это меня поразило. Коленька сидит, смеётся, вертит головкой и разговаривает, понимаете… разговаривает с кем-то. И тут я слышу имена: он называет их по именам. Таких имён, Эо, я ни разу не слышала, это неземные какие-то имена. И у меня возникло ощущение, что он видит тех, с кем разговаривает, и они, я думаю, отвечают ему, но я не слышу их. И всё это показалось мне таким странным… страшным… что закралась мысль: а не безумие ли это?.. Потом мне стало плохо.
– А мальчик? – спросил Эо, поднимаясь.
– В том-то и дело, что мальчик совершенно спокоен, ему… это… интересно. Он играет. Я даже никогда его не видела таким весёлым… полным сил.
Эо встал с дивана, подошёл к окну и несколько минут молча глядел в наступающие сумерки. Потом обернулся к женщине и посмотрел ей прямо в глаза:
– Что вы собираетесь делать?
– Но… но это же невозможно! – заторопилась Ольга Михайловна. – Я боюсь привести гостей… соседи… скажу, что мальчик сошёл с ума, его надо лечить. Это надо вылечить!..
– От чего? – спросил Эо серьёзно.
– Ну, как от чего? – оторопела Ольга Михайловна. – Это ведь ненормально.
– Почему? – спросил Эо.
Ольга Михайловна сжала губы.
– Значит, вы не поможете. А если… сейчас много сенсов. – сложив умоляюще руки, женщина смотрела на Эо.
– Ваш мальчик видит, значит, он необычный мальчик, может, ему уготована особенная судьба.
Эо нервно заходил по комнате.
– Мне нужен обыкновенный ребёнок, – перебив Эо, Ольга Михайловна отвердела в словах, – я не готова. Если никто не поможет, то я сама.
– Господа присяжные заседатели, здесь отсутствует лист в рукописи, и, чем закончилось дело. Впрочем, мы можем узнать это у самого обвиняемого.
Возгласы неодобрения в зале.
– Любимая, ты похожа на цветок, – сказал Эо, закрывая входную дверь.
– Эо, почему так трудно жить здесь, на Земле? – широко открытые глаза Принцессы были как синие озера.
– Потому что мы мало любим друг друга, – ответил Эо.
– Ты пишешь большую вещь? – спросила Она.
– Я черпаю из себя, поглядим, что получится, – потягиваясь, Эо встал из-за стола и прошёлся по маленькой комнате.
– Всё уже сказано, зачем говорить ещё, милый? – два стебелька обвили шею Эо.
– Понимаешь, – сказал он, глядя в синюю бездну её глаз, – это зов изнутри. Похоже на бомбу или молитвенный крик ужасающей мощи. Вот ты живёшь тысячелетия, и внутри тебя всё это складывается, уплотняется, прессуется: время, пространство, события, знания, птица, слова, тысячи восходов и закатов, шум древнего моря и танец облаков, – а потом всё это доходит до какого-то предела, когда этот ком нужно выбросить, отдать, подарить, освободиться от него, иначе он может разорвать тебя – и… вдруг получается маленький стишок, один-единственный, или сказка, но очень красивая. Такие вещи должны помогать жить другим. Это не для себя. Не для денег. Для денег или для славы – мертворождённое. Ты помнишь, Пушкин говорил: «Бесславья бойся.» Если ты меня простишь, то я бы уточнил: не бойся бесславия среди людей, славу искать для Бога и во Имя Его – вот дело, достойное поэта, человека.
– Ты говоришь красивые вещи, – прошептала Принцесса.
– Это не я, – ответил Эо, – это мой внутренний.
[Из протокола допроса обвиняемого]
Следователь. Ваше имя?
Обвиняемый. Эо. Вообще-то, у меня много имён. Но это – самое последнее и близкое мне.
Следователь. Допустим. Время и место вашего рождения?
Обвиняемый. Я рождён в лоне Отца. Это было давно, так давно, что не исчисляется земными знаками.
Следователь. В данное время, повторяю, в данное время вы живете на Земле. Ваши родители?
Обвиняемый. Да, это земное тело дали мне физические мать и отец в 19… году от Рождества Христова.
Следователь. Национальность?
Обвиняемый. Я не понимаю вашего вопроса, господин следователь.
Следователь. Русский, немец, еврей, американец?..
Обвиняемый. До того, как я был камнем.
Следователь. Прекратите, обвиняемый! Это похоже на издевательство. Ну, хорошо. Каково ваше вероисповедание? В вашей книге это как-то неуловимо.
Обвиняемый. Отчего же? Я исповедаю Единого Бога, Который есть Всё во всём, Который есть весь этот проявленный Космос и Который одновременно отличен от него.
Следователь. Слишком длинно. Достаточно. Вы сектант?
Обвиняемый. Нет. Я не понимаю границ, сект, паспортов. Мне ближе воробьи.
Следователь. Что?
Обвиняемый. Я за свободу передвижения мысли, души и тела в Пространстве и во Времени, то есть в Боге.
Следователь. Что за чушь вы несёте, обвиняемый? Это невозможно.
– В лучшем случае вас убьют. В худшем – объявят сумасшедшим, отнимут Принцессу и Зайца. Вы останетесь один на один с самим собой, в одиночестве, в окружении непонимания. Это гораздо мучительнее. Ведь так уже было, вы сами мне об этом рассказывали. Поймите же, что я хочу помочь вам. Всё, что им нужно, – это просто отречение и признание собственных ошибок.
– Отречение от чего?
– Ну, мягко говоря, от всех этих несвоевременных мыслей. Если рассуждать глобально, люди ещё не готовы к подобному размаху. Посмотрите, что они читают, о чем говорят. Вы волей-неволей окажетесь в пустоте, даже без карающей руки государства. Но эта Машина требует определённых правил… поведения, и, пока вы живете в этом Механизме.
– Я живу в Боге. «Живу, двигаюсь и существую», как сказал Павел. При чём здесь государство?
– Вы опять о своём. Это казённое учреждение, казённое. Я лишь маленький винтик в этой громаде. Если вы мешаете, вас сломают. Я уже говорил. В лучшем случае убьют. Впрочем, решайте сами. Я был искренен с вами.
Поговорив с воробьями, Принцесса закрыла окно и обернулась к мужу:
– Снежанец в последнее время стал какой-то рассеянный. Сегодня цитировал одного своего друга: «Трудно быть Храбрым, когда ты всего лишь Очень Маленькое Существо». К чему бы это?..
Она смешно сморщила носик. Эо поднял глаза от рукописи и облокотился о стол:
– Если он затевает революцию, – сказал он серьёзно, – скажи ему, что сегодня уже ничего не выйдет. Почти одиннадцать.
Эо улыбнулся, отодвинул рукопись в сторону и поманил к себе Принцессу.
– У меня от Нового года осталась одна шоколадка. Устроим праздник?
Принцесса захлопала в ладоши, подбежала к двери в соседнюю комнату и заглянула в проём:
– Снежанец, ты примешь участие?.. Спит, – обиженно произнесла она, обернувшись. Потом прикрыла дверь, подбежала к столу, за которым сидел Эо, и примостилась на коленях мужа.
– Как может быть так, что я люблю тебя всё сильнее и сильнее? – спросил Эо.
– А разве любовь – это не бесконечность? – вопросом на вопрос ответила Принцесса. – Куда движется твой роман?
– Наверное, как и все последние стихи, в стол, – Эо грустно улыбнулся.
– И всё же это будет детектив? – Принцесса прищурила глаза.
– Нет, я пишу о сумасшедшем.
– Зачем?
– Просто захотелось рассказать, что этот мир меняется и что ему нужно помочь. Хотя бы не мешать этой перемене. Ведь сумасшедшие – это первые ласточки. Но этими ласточками переполнены больницы. Люди не знают, что с этим делать. Приходит нечто иное, чем ум. Высший Разум пытается пробиться через нашу телесную темноту и одарить Радостью. Кукла тела ещё не готова, поэтому, когда Сила нисходит, она иногда повреждает мозг. Отсюда эти странности: хождение босиком по снегу, пророчества полуграмотных, детский смех. Так называемые нормальные люди называют это болезнью. А это весть о Новом мире, где ум уже не будет работать на разделение и обособление, где высшее безумие будет объединять. Это весть о грядущем Единстве. Здесь, на Земле, мы сделали слишком большой упор на страдании, хотя каждый атом блажен. Это будет роман о запрете на страдание. Роман о сострадании, о Великой Радости Всеблагого Существования.
– А мы? – после некоторого молчания вдруг спросила Принцесса.
– Что мы? – увлечённый Эо спустился с розоватых облаков, притушил блеск глаз и внимательно посмотрел на жену. – Ты чем-то смущена? У тебя такой виноватый вид. Что-то случилось?
Принцесса поднялась с колен Эо и встала, опустив глаза перед ним:
– Вчера я включала этот серебристый ящик, который ты не разрешаешь трогать. Сначала была реклама, а потом. Потом там показывали… мужчина и женщина. Они. Эо, они делали это, как собаки.
По щеке Принцессы катилась слеза.
На следующий день он отвёз рукопись в редакцию. Ещё через день в дверь к ним позвонили двое невысоких мужчин в мягких серых шляпах и мягких серых плащах.
[Защитная речь обвиняемого]
«Господа, я и не предполагал, что мой роман закончится так быстро, так печально. Мастер Платон говорил, что есть некая память о будущем. Поэтому я знаю, что завтра мир с лёгкостью и при вашей внимательной помощи, господа, отнимет у меня Принцессу, отнимет Зайца. И всё это мне нужно будет пережить, как настоящему поэту. Я вижу ваши улыбки – это сейчас не модно, даже стыдно – поэт. Но кто сказал вам, что поэт – это обязательно
О проекте
О подписке