Глава 2

Николай проснулся в начале одиннадцатого. На работу он уже опоздал. На протяжении последнего месяца ему лишь дважды удавалось приезжать вовремя. Опоздания составляли от десяти минут до часа. Один раз его даже поймали, перелезающим через забор. Начальник отдела кадров строго предупредил Николая:

– Ещё раз повторится, получишь выговор с предупреждением! А пока снимем 50 % премии!

Когда Николай выходил из кабинета, начальник буркнул:

– И скажи спасибо своему шефу! Он всегда за тебя заступается. Была бы моя воля, я бы… давно уже уволил бы тебя!

– Странные они люди, эти кадровики, – подумал Николай, – для них важнее режима нет ничего! Приходи и уходи вовремя, и ты – передовик! А делаешь ты свою работу или не делаешь, – это не важно!

Николай работал в этом институте уже четвёртый год. До этого он три года тянул лямку в Институте высоких температур АН СССР, куда распределился после защиты диплома на тему, связанную с изучением свойств низкотемпературной плазмы инертных газов. Работая над дипломом, он проявил изобретательность, которая произвела сильное впечатление на заведующего лабораторией. Во время одного из экспериментов неожиданно лопнуло смотровое стекло в третьем окошке плазмотрона. Его герметизация была нарушена, и в поток аргона стал проникать воздух. Эксперимент был под угрозой срыва. Руководитель работы дал команду погасить плазмотрон. Николай, не долго думая, вскрыл аварийное окно, вынул лопнувшее стекло, а образовавшееся отверстие заткнул простым карандашом, грифель которого надёжно закрывал узкий (основной) канал. Эксперимент под дружный и одобрительный смех продолжился. Распределение на работу в эту лабораторию ему было обеспечено. Многие сокурсники завидовали Николаю. Институт занимался реализацией модной в те времена идеей прямого преобразования тепловой энергии в электрическую. Идея красивая: нагреваем газ до плазмообразного состояния, когда атомы распадаются на положительно заряженные ионы и отрицательно заряженные электроны, подаём плазму в магнитное поле, в котором заряды разделяются на разнонаправленные потоки, снимаем их на электродах и замыкаем эту цепь на потребителя электрического тока. Комплекс работ по созданию магнитогидродинамического (МГД) генератора возглавлял Первый заместитель Председателя Совета Министров СССР, академик Кириллин. Пользуясь своим положением в правительстве и под флагом суперпривлекательности физической идеи, он создал новый институт с финансированием, соизмеримым разве что с финансированием космических программ. Правда, довольно быстро даже рядовому физику стала понятна несбыточность реализации этой идеи, по крайней мере, в обозримом будущем. Связано это с тем, что не был ещё найден токопроводящий материал для изготовления токосъёмных электродов, который бы выдерживал температуру рабочей плазмы. А охлаждение электродов приводило к такому увеличению электрического сопротивления в приэлектродной зоне цепи, что коэффициент полезного действия всей установки в целом становился удручающе низок. Во всех странах финансирование разработок стационарных МГД-генераторов было довольно спешно свёрнуто, и только в СССР работы продолжались, деньги из бюджета текли рекой, сотнями исчислялись кандидатские диссертации, десятками – докторские, в Академии наук росло число членкоров и академиков из числа сотрудников института. Периодически в центральной прессе и научно-популярной литературе появлялись восторженные статьи о блистательных перспективах нашей энергетики на базе новых принципов прямого преобразования тепловой энергии в электрическую, и мыльный пузырь идеи «фикс» приобретал всё более и более неприличные размеры. Справедливости ради надо отметить, что далеко не все исследования попали в конечном итоге в мусорную корзину. Многие из них были использованы в прикладных целях в разных отраслях промышленности. Так или иначе, но работа в ИВТАНе считалась не только престижной, но и перспективной в отношении научной карьеры.

По наработанным методикам создавались экспериментальные установки, на которых, как пирожки, одна за другой выпекались кандидатские диссертации, похожие друг на друга, если уж не как близнецы, то – как родные братья. Николаю быстро наскучила рутинная работа, научное содержание которой было таким же сомнительным, как содержание мяса в котлетах институтской столовой. Режим в НИИ был строгим, и Николай старался не опаздывать на работу, но после бессонной ночи, проведённой за карточным столом или за написанием очередной песни, он поручал проведение эксперимента своему механику Серёге Пушкину а сам отсыпался где-нибудь в укромном уголке. Нельзя сказать, что это плохо отражалось на результатах работы. Нет, вовремя писались и сдавались отчёты, публиковались статейки и делались доклады.

Неприятности начались, как всегда, нежданно-негаданно. Приглашение в отдел кадров никогда не сулило ничего хорошего. А если с тобой хочет побеседовать сам начальник, жди грозы! В этот раз дело обстояло ещё тревожнее. Николай, вошедший в кабинет начальника, был расстрелян колкими взглядами трёх пар глаз, две из которых были абсолютно незнакомыми.

– Николай Петрович!?

Один из двух незнакомцев испытующе глянул на Николая, и в его мозгу молнией сверкнула догадка:

– КГБ!

– Расскажите нам, пожалуйста, как вы съездили на стажировку в Чехословакию? – продолжал первый незнакомец, назвавшийся Иваном Ивановичем, и все трое уставились на Николая.

– Как съездил? – хмыкнул Николай, – хорошо съездил!

– Что входило в программу стажировки?

– Как что? Ну, экскурсии всякие, посещения институтов…

– Вот перед нами отчёт руководителя этой поездки, доцента Филатова. Он пишет, что из двенадцати НИИ, которые вошли в программу стажировки, вы посетили только два. Почему? – строго спросил второй незнакомец, представившийся Юрием Серафимовичем, вскинув брови и ткнув пальцем в картонную папку, по всей видимости, с досье на Рябова Н. П.

– Вот иуда! – подумал Николай, и память на мгновение перенесла его в те времена.

Вспомнилась Фая, с которой он познакомился в Карловых Варах, а также Златка из Праги. До чего же красивые девчонки, особенно Златка! Она сама «сняла» Николая в баре «Ялта» на Вацлавской наместни. Каждый вечер он приходил туда часов в восемь вечера, выпивал стопку «Бехеровки» или виски с содовой, выкуривал пару сигарет и часов в девять отправлялся на какую-нибудь дискотеку. Вот и в тот день, в своём модном японском костюмчике, который достался ему, кстати, не без помощи родственников, имевших какое-то отношение к космонавтам, он появился в баре, где его уже ждал ставший знакомым бармен. Николай взгромоздился на высокий стул, небрежно достал пачку «Марльборо» и закурил.

– Как дела, Ник? – приветствовал его бармен на немецком языке.

Николая часто принимали за немца, и он, зная язык не хуже рядового чеха, даже не пытался никого разочаровывать, поскольку отношение к немцам в Чехословакии было весьма уважительное.

Бармен, очень начитанный парень, мог поддержать разговор на любую тему от светских сплетен и искусства до проблем современной физики.

– Тобой интересуется одна привлекательная дама! – выразительным взглядом он показал в сторону диванчика за спиной Николая, – не будешь возражать, если она составит тебе компанию?

Николай обернулся и встретился взглядом с красивой черноглазой…

– Так почему? – спокойный, но властный голос вернул Николая на землю.

– Вы знаете, – как бы подыскивая нужные слова, начал Николай, – двух посещений их НИИ мне стало достаточно, чтобы понять, что ничему полезному мы у них не сможем научиться.

– Как это? – в один голос удивились комитетчики.

– Ну, во-первых, все они учились у нас, и вся их наука, если не топчется на месте, то семенит в шлейфе нашей науки. Во-вторых, что можно получить за восемь часов коллективных пробежек по этажам института? Да, приборное оснащение у них на высоте, да, мастерские – на уровне! Нам бы такие! Да я за это время прочесал всю Прагу, посмотрел несколько выставок…

Продолжая перечислять из дозволенного всё, что удалось сделать, Николай мысленно, вторым планом, автоматически вернулся к приятным воспоминаниям. Ему часто приходилось думать и говорить о разных вещах одновременно. Это умение помогало ему при игре в карты, когда разговорами он отвлекал внимание соперника, обдумывая в это время план и способы игры. Но иногда оно и мешало, например, в общении с девушками или с друзьями, когда на ум приходила какая-нибудь интересная идея, уединиться не было возможности, а идея требовала безотлагательного к себе внимания. Тогда он начинал даже нервничать и позволять себе разного рода недипломатические высказывания.

– Вы знакомы с Мирославом Мареком? – прервал череду воспоминаний Николая первый комитетчик.

– Да, – после некоторого раздумья, не без удивления ответил Николай.

– Вы переписываетесь с ним?

– Да… правда, редко.

– А вы знаете, что его отец был одним из организаторов путча в 68-м?

Второй комитетчик произнёс это как приговор.

– Я знаю, что его отец – профессор философии, – произнёс Николай, – и читал его труды по теологии. Мне показались интересными его размышления на тему христианской морали.

– Вот как? – вскинул брови Юрий Серафимович.

– Может быть, вам показались интересными и труды Солженицына? – Иван Иванович коварно глянул на Николая с явным намерением подловить его.

– Солженицына? Да нет, я практически и не читал этого автора.

Николай пожал плечами. Он уже успокоился, и ему стал надоедать весь этот разговор. На втором плане его воспоминаний уже заканчивалась история его знакомства со Златкой.

Виски с содовой, пара сигарет, лёгкие шуточки и советские анекдоты на немецком языке… Через час приятной беседы Златка пригласила его в свой номер отеля на втором этаже. На лестнице она спросила:

– Какими марками платить будешь?

– У меня нет марок, – Николай остановился, – я из Союза, – признался он на русском языке.

– Я подозревала, – улыбнулась Златка и тоже перешла на русский, – номер отменяется, беру выходной, едем на дискотеку.

За этим разоблачением последовало сказочное облегчение и…

– Как это вы не читали Солженицына? Но в общежитии вы хранили его книги! – оба комитетчика напряглись, а лицо кадровика вытянулось в изумлении. – И, кстати, кто дал вам их? Не Гершуни ли?

Разговор с чиновниками начал приобретать неприятный характер. Николай понимал, что его методично припирают к стенке. Чтобы поддержать в себе равновесное психологическое состояние, он на минутку отвлёкся от реальных событий и мысленно перенёсся на пражскую дискотеку «Ювентус», где они веселились почти всю ночь, а под утро на такси Златка привезла его к себе домой…

После бурно проведённого остатка ночи Николай хорошо выспался, пропустив, естественно, очередное посещение какого-то института, встал с постели, подошёл к зеркалу, чтобы полюбоваться на свою помятую морду, и вдруг ощутил приятное тепло нежных рук Златки, обхвативших его шею: «Папа приглашает тебя попить с ним кофе. Пойдём?» Знакомство с родителями в аналогичных ситуациях обычно не сулит ничего утешительного, и встревоженный Николай уже подобрал мысленно отговорку, но Златка успела открыть дверь в соседнюю комнату и увлечь за собой Николая, крепко держа его за руку: «Вот, знакомьтесь, это Ник. Он – учёный, приехал из Советского Союза. Он хороший человек и мой друг». Папаша представился: «Иржи. Инженер, присаживайтесь, прошу…». Беседа за столом носила формальный характер, но кофе и свежие рогалики с сыром были бесподобны…

– Почему молчите? – Иван Иванович с некоторым удивлением глянул на Николая, который не только не выказывал никакого волнения, но даже улыбался, – читали Солженицына?

Николай понимал, что это уже – обвинение, и догадывался, что не самое главное. Хранение запрещённой литературы оправдать было невозможно, тем более, что книги эти принёс сам Володя Гершуни, славный малый, сын вошедшего в историю известного эсера, сам диссидент с большим стажем, отсидевший уже несколько лет в лагерях вместе с Солженицыным и с восторгом описывающий свои «университеты» под его руководством.

– Я пробовал читать, но это – мучение. Язык корявый, сюжет надуманный, да и неинтересный совсем. Правда, я до конца и не дочитал, бросил в самом начале. Неинтересно, одним словом!

После этих слов Николай мысленно плюнул себе в лицо и сделал рукой движение, как бы, вытираясь.

– Хорошо, – удовлетворённый ответом Николая, произнёс кадровик, – изложите нам в письменном виде своё отношение к сочинениям Солженицына.

– Но для этого мне надо прочитать их, – Николай развёл руками, – а мне не хотелось бы этого.

– Напишите, опираясь на прочитанное! Завтра принесёте в отдел кадров.

– Хорошо! – на миг Николаю показалось, что удавка, накинутая на него комитетчиками, начала ослабевать.

А на экране второго плана воспоминаний опять всплыли картинки бурно проведённой со Златкой ночи. Да, она была профи! Николай даже не предполагал, что в постели возможно такое! Его поразила «любовь по-французски», как выразилась Златка, пронизывающая всё тело сладчайшим током высокого напряжения. Николаю нестерпимо захотелось вернуться в те времена, но…

– Когда вы виделись с Гершуни последний раз? – Иван Иванович откинулся на спинку стула и недобро прищурил глаз.

– Да я уже и не помню, когда.

– Но ведь Солженицына-то он вам совсем недавно принёс, правда?

– Я не знаю, когда он приходил, меня не было в комнате. И я не уверен, что это он принёс мне эти книги, – Николай почувствовал себя в роли шахматиста, попавшего в цугцванг, когда любой ход, любое слово может привести к поражению.

– Но Виктор Мухин, который живёт в комнате рядом с комнатой ваших друзей, где вы иногда ночуете, сообщил, – Юрий Серафимович вытащил из дела листок бумаги и слегка потряс им, – что приходил мужчина, который назвался Володей Гершуни, и попросил передать вам эти книги! Именно, вам!

– Я не просил его об этом, – равнодушным тоном парировал Николай и подумал: «Какой же всё-таки иуда этот Мухин!»

– Кроме того, Мухин сообщает, что ещё летом вы пытались прорваться в комнату отдыха на закрытый вечер французских студентов. Зачем? Ищете знакомства среди иностранцев? – это уже Иван Иванович начал атаку с другого фланга…

– Да нет! Просто на вечере играла группа «Кардиналы». Хотелось послушать их, – Николай пожал плечами, а память воскресила события прошлого июля, когда целый этаж общаги на весь месяц был заселён французскими студентами, изучающими русский по обмену.

Как можно было упустить такой шанс познакомиться с интересными француженками? Не было среди них красавиц, но их улыбки, открытые взгляды, непосредственные манеры общения притягивали к себе, снимая все барьеры как при первом знакомстве, так и потом… Сутра они уходили на занятия, а вечером были в распоряжении Николая и его друзей, в том числе, кстати, и Мухина. Пели, танцевали, пили вино, играли в футбол на хоккейной площадке и покер (по маленькой). Николай снял Мари-Франс, невысокого росточка шуструю шатенку в длиннополом плаще с гитарой на плече. Одевалась она непривычно для советского глаза: джинсы, кеды, рваный свитерок и много золота (массивный браслет с висюльками типа Эйфелевой башни, массивные цепи и колье, серёжки в виде больших колец). И, конечно, пьянящий и будоражащий воображение парфюм! Ау Мари-Франс, как выяснилось потом, папаша был хозяином парфюмерной фабрики. К Николаю все друзья обращались запросто: «Отец!» И Мари-Франс стала звать его так же, а сама получила кликуху «Мать». В первое время она совсем не говорила по-русски, только: «Отец!» Другие французы были лучше подготовлены, и были среди них даже вполне сносно говорящие по-русски. Все усердно занимались, все, только не Мари-Франс! Со второго дня она перестала ходить на занятия и по утрам будила Николая:

– Отец! Вставай! Пойдём!

– Дай поспать! – бурчал Николай, но тем не менее продирал глаза и привставал с кровати, – куда пойдём-то?

– В кабак! – немного нараспев гнусавила Мари-Франс.

– Опять в кабак!? – делал недовольную физиономию Николай, – у меня нет денег на кабак!

– У меня есть! – отвечала она и усаживалась на стул, настраивала гитару и начинала петь.

Пела она замечательно, особенно грустную и красивую песню со словами, что-то типа «Но мо кито па!» Николай не понимал по-французски, но чувствовал, что поёт она для него. Потом они отправлялись в центр, гуляли по Красной площади, ходили в музеи, катались на речном трамвайчике. Но особенно нравилось им забегать к художникам, друзьям Николая. Мари-Франс приводили в восторг и «сюры» Оскара Рабина, и «фактуры» Владимира Янкилевского, и «еврейские примитивы» Михаила Гробмана, и изящные натюрморты Эдика Штейнберга. Буквально за бесценок она скупила у Зверева и Яковлева несколько акварелей, а у Юло Соостера – небольшой, но очень красивый абстрактный пейзаж. А вот рок-группы наши ей не понравились. Разве что Градский! Его голос произвёл на неё сильное впечатление. Месяц пролетел незаметно. Пришла пора сдавать зачёты. И выяснилось, что лучше всех с языком дела обстоят у Мари-Франс! Проводы французов были весьма эмоциональными. Слёзы, песни, смех, шампанское… А Мари-Франс рыдала и причитала: «Отец! Зимой будем жениться! Отец! Пиши! Будем жениться!» Когда поезд тронулся, она, стоя в тамбуре, затянула свою песню «Но мо кито па!».

Николай долго стоял на перроне, провожая взглядом уходящий поезд. Он понимал, что больше никогда не увидит её. В сентябре Мари-Франс прислала первое письмо. Почти без ошибок она писала, что родители не возражают и планируют женитьбу на весну. Николай читал это письмо с комом в горле. Не сразу ответил. Не знал, как объяснить ей, что он советский человек, работает в закрытом институте, и вообще… Через неделю так и написал, что женитьба невозможна, т. к. переехать во Францию он не может из-за работы, а она не сможет жить в СССР, т. к. никогда не привыкнет к советскому быту: «Мать! Ты же даже готовить не умеешь!» – писал он ей. Через три недели Николай получил ответ: «Отец! Я научусь готовить! Уже сейчас я умею жарить яичницу! Папа приготовил подарок, автомобиль, и уже договорился в посольстве!» Никому не рассказывал Николай обо всём этом, только двоюродному брату, полковнику из Генштаба, да и то – так, в виде шутки, по пьяному делу… Брат сразу протрезвел: «Что ты творишь! Ты погубишь всех нас! Мне и так генерала не дали из-за тебя! А знаешь, что братан твой, Лёха, из-за тебя замом министра энергетики Литвы не стал!?»

Беседа продолжалась до конца рабочего дня и закончилась для Николая «предупреждением без занесения» и его обещанием, во-первых, не иметь дела с иностранцами, несмотря на то, что у него не было формы допуска, и, во-вторых, написать о своём критическом отношении к «так называемым произведениям» Солженицына. А через неделю начались события, к которым Николай ну никак не был готов. После работы он вышел из института и направился к троллейбусной остановке. Ещё на крыльце института он обратил внимание на странную парочку, лысоватого мужичка в тёмных очках и совсем не гармонировавшую с ним женщину средних лет незапоминающегося вида. Оба они смотрели на Николая, а мужичок даже слегка улыбался.