Глава 7

Я шагнул с крыльца внутрь, переступил порог и не торопясь двинулся вперед. Только не к крючку и не в сторону уборной, а туда, где на стене висела фотография. Старая, еще черно-белая, и к тому же выцветшая чуть ли не до сепии, хоть чьи-то руки и заботливо поместили ее за стекло и в рамку.

Оттуда на меня смотрели двое пареньков. Один – рослый и крепкий, уже почти юноша, облаченный в форму Тифлисского кадетского корпуса. Второй – совсем мальчишка лет восьми-десяти, уменьшенная копия меня нынешнего. Одетый в короткие брючки и простенькую рубаху – видимо, забыл подготовиться к фото заранее. Казалось, из-за этого старшему будто бы даже чуть неловко стоять рядом с младшим братом.

Или дело было в возрасте. Разница в семь лет: почти незаметная в зрелости, но огромная пропасть, когда один еще не вырос из детских штанишек, а второй уже примерил первые в жизни солдатские погоны.

Дядя Костя. И мой отец.

Я вдруг заметил, что даже про себя почему-то называю их именно так, а не братьями Острогорскими. Мальчишки на старом фото были мне абсолютно чужими, однако и они, и старая усадьба, и сам дядя…

– Папка твой, – тихо проговорил он. – Помнишь?

Нет. Невозможно.

Если в безупречные протоколы проекта каким-то образом не закралась ошибка, тогда, в две тысячи четвертом, сердце в этой груди не билось восемь с половиной минут. Мозг умер, и серое вещество в голове годилось исключительно в качестве сырья для работы хитроумных Конфигураторов, которые в конечном итоге вылепили из него почти совершенную аналитическую машину. Мощную, производительную, лишенную большей части человеческих слабостей… и пустую. Личность Володи Острогорского исчезла. Окончательно и бесповоротно.

Должна была исчезнуть.

– Помню, – буркнул я.

Наверняка со стороны это выглядело ничуть не сентиментально, а то и вовсе невежливо, но дядя в очередной раз истолковал все по-своему. И снова то ли засмущался, то ли вдруг почувствовал себя виноватым – и поспешил сменить тему.

– Так. Давай бегом руки мыть – и на веранду, – проговорил он. И, набрав воздуха, во всю мощь майорских легких гаркнул: – Марья Васильевна! Чаю!

С прислугой в усадьбе было так себе: стол накрывала не соблазнительная юная горничная, а весьма взрослая дама. Она же, судя по всему, экономка, завхоз, повариха, уборщица, а по совместительству и нянька для восьмилетней Настасьи. Вряд ли дядя совсем уж бедствовал, обладая родовым достоянием и пенсией, положенной кавалеру двух орденов, однако и содержать полноценный штат, похоже, не мог. Или просто не хотел, ограничиваясь всего парой-тройкой человек.

Да уж. Не к такому я привык, совсем не к такому. Для человека моего положения… прежнего положения роскошь с самого младенчества была чем-то самим собой разумеющимся. Наверное, поэтому я никогда и не ценил ее сверх меры. В отличие от почти безграничных ресурсов, обладание которыми подразумевает сам факт принадлежности к древнему и могущественному роду. Острогорские же ничем подобным не располагают.

Пока не располагают. Прихваченных из колумбария на Краснослободском кладбище капиталов вряд ли хватит сделать из нас с дядей финансовых магнатов, однако начало они положат. Для начала стоит инвестировать хотя бы пару тысяч в прибыльное дело, потом перевезти семейство в столицу, а потом…

– Так ты это, Вовка, – дядя будто прочитал мои мысли, – надолго к нам? Совсем останешься или?..

– Или. – Я отодвинул наполовину опустевшую чашку. – Нечего без дела сидеть – поступать буду. В Петербургский Морской корпус, на десантное отделение.

Я ответил сразу, не задумываясь. Хотя до этого даже не пытался заглянуть в будущее дальше, чем на пару-тройку дней вперед, – слишком уж оно казалось непредсказуемым. Но теперь, когда дядя поинтересовался, я почему-то сразу понял, что, в сущности, и не вижу иных вариантов, кроме как вернуться в свою альма-матер.

И снова открыть двери, через которые впервые прошел в сентябре шестьдесят первого.

Корпус и во времена моей молодости считался солидным заведением, куда принимали только отпрысков благородных семейств. А к концу девяностых его престиж и вовсе взлетел до небес, обогнав все прочие военные и пажеские училища. Тогда молодой император Александр, послушав моего совета, указом обязал всех представителей дворянского сословия нести государственную службу, и «золотым мальчикам» из княжеских и графских родов пришлось примерить форму. И многие поспешили выбрать Корпус, который я в те годы изрядно финансировал – в том числе и из собственных средств.

Отличный старт для карьеры… да и для новой жизни, если уж на то пошло. Особенно пока не приходится рассчитывать ни на капиталы, ни на старых друзей, если кто-то из них вообще еще жив. Отличный повод перебраться в столицу и посмотреть, как обстоят дела в высших кругах. Отличная возможность оказаться поближе к великой княжне Елизавете. И защитить – если потребуется.

И фактически единственная возможность быстро проложить себе путь в Совет и выше, если мне придется навсегда остаться Владимиром Острогорским.

– Ну ничего себе ты нацелился, Вовка – в Морской корпус! – Дядя усмехнулся и покачал головой. – Дело хорошее, конечно, но попробуй поступи… Туда и с княжеским титулом не всякого возьмут.

– Так я и не всякий. – Я пожал плечами. – Сдам экзамены, поступлю. Отучусь три курса, а оттуда в гардемарины.

– Куда-куда?! – На этот раз дядя удивился так, что едва не поперхнулся чаем. – В особую роту его величества?!

– Так точно, ваше высокоблагородие, – невозмутимо отозвался я. – Желаю служить отечеству, так сказать.

– Да сколько угодно желай! – Дядя махнул рукой с такой силой, что едва не зацепил блюдце с печеньем. – Но куда тебе в гардемарины-то? Там куда не плюнь, одни георгиевские кавалеры. Или владимирские, кресты с мечами… Боевые офицеры!

– Молодых тоже берут. И обычно как раз с десантного отделения.

– Ну и сколько их там берут, Вовка? – Дядя уперся ладонями в колени, расставив локти. – Сколько, ты мне скажи! Пять человек в год?

Обычно меньше. Одного-двух… иногда троих с выпуска – и то в порядке исключения. Во всяком случае, в моей памяти все осталось именно так. Попасть в гардемаринскую роту, самое крутое даже по меркам военной элиты подразделение в Империи, было мечтой чуть ли не всех пацанов, когда-либо переступавших порог Корпуса.

И в особенности тех, кому не повезло родиться с золотой ложечкой в интересном месте. Один год, проведенный в рядах личной гвардии его величества, давал такие возможности, которых на обычной военной и уж тем более гражданской службе порой приходилось ждать десятилетиями. Карьера, деньги, титулы, ордена, расположение императора… И, конечно же, возможность однажды получить право занять место среди всемогущих членов Совета имперской безопасности.

Погоны и форма гардемарина открывали любые двери.

Однако получить их удавалось лишь немногим. Даже среди титулованных аристократов и по-настоящему сильных и талантливых Одаренных, элиты курса, конкуренция была сумасшедшая. Но в стенах Корпуса она только начиналась, ведь потом юных десантников ждал встреча с противником извне. Каждый год в гардемарины метили офицеры из спецподразделений, армии или флота. Настоящие ветераны, у каждого из которых за плечами имелось по полдюжины боевых операций, а то и награды. Место в «Золотой роте» приходилось буквально выгрызать зубами.

Но награда определенно того стоила.

– Какая разница, сколько человек с курса возьмут? – Я потянулся за печеньем. – Главное, чтобы среди них был я.

– Я – последняя буква в алфавите, – проворчал дядя. – И та враскорячку стоит. Гардемарины… Там тебе и экзамен, и аттестат, и биография, и нормативы. А еще происхождение смотрят!

– А с происхождением-то что не так? – Я откинулся на спинку плетеного кресла. – Острогорские – род, может, и не самый древний, зато достоинство у нас имеется.