2

Прошла неделя. Вся эта история в памяти Глеба и Ольги уходила на второй план. Она, правда, до сих пор все еще видела перед собой лицо парня в зеленой рубашке и его удивленные глаза, когда тот наткнулся взглядом на ствол пистолета. Особенно в тот момент, когда его ударила пуля. Куда ударила, Ольга не обратила внимания – не до того было, но это и неважно теперь. Его лицо надолго отпечаталось в ее памяти, хотя с каждым днем становилось менее страшным. В этой истории было много непонятного для Акламина. Одно лежало на поверхности: что покопаться придется основательно, чтобы распутать преступление. Вопросы вызывало изначальное поведение парня в зеленой рубашке. Ведь было бы проще из кустов выстрелить в Римму – пистолет для этого имелся. Она на площадке находилась совершенно одна. Практически он ничем не рисковал. В доме шло веселье – никто бы не услышал выстрела. Он мог скрыться абсолютно незамеченным. Однако вместо этого парень пошел на риск и выскочил с ножом, обнаружив себя. В общем-то, нелогичное поведение. Навскидку получалось, что для него важнее было ударить ножом, нежели выстрелить. Так Римма воочию видела своего убийцу, что-то открывая для себя. А выстрел… что выстрел? Неизвестно кто, за что и откуда. Стало быть, пострадавшая на этот вопрос вполне может ответить нечто определенное. Если, конечно, захочет. И если эта версия имеет под собой почву. А если такой почвы нет? Тогда доставай мочало и начинай сначала. Информации пока минимум. Как ни перекручивай ее слева направо или справа налево, ничего больше не выжмешь. И все же прежняя мысль не давала покоя. Ведь парня в зеленой рубашке не остановило даже появление на крыльце Глеба и Ольги. Наоборот, он как будто специально делал все на виду у чужих глаз. Конечно, если бы Корозова с женой случайно не оказалось в этот момент на крыльце, это могло бы все равно произойти. И, может, с летальным исходом. Римму просто позже обнаружили бы с ножевыми порезами, возможно, другие люди. Но случилось то, что случилось. Он засветился. Глеб помешал парню. У него сорвалось, и он был вынужден предпринять еще одну попытку. Такое упорное желание во что бы то ни стало прикончить Римму настораживало Акламина. И все вопросы, которые возникали в связи с этим, он обратил к Римме, когда пришел к ней в больницу. Ждал хотя бы некоторой ясности. Надеялся, что ясность появится. После операции Римма лежала в четырехместной палате. Была еще слаба, но говорить понемногу уже могла, правда, быстро уставала от разговоров. Поэтому врач – подвижный молодой человек в очках с лукавым огоньком в глазах, – войдя вместе с Аристархом, предупредил:

– Вы покороче. Только самое главное.

– Хорошо, – сказал Акламин.

Подойдя к кровати Риммы, врач бодро спросил у нее:

– Ну, как настроение сегодня, больная?

– Нормально, – отозвалась та, пытаясь улыбнуться, но улыбка не очень получилась.

– Соседки по палате не шумливые? – спросил еще и посмотрел на женщин, сидевших в халатах на своих кроватях.

– Нет, – однозначно ответила Римма, поправив руками легкое одеяло сверху.

Три женщины поднялись, как по команде, одергивая свои халаты, и неторопливо зашаркали подошвами тапочек по полу к выходу. Одна из них, с сединой в волосах и полным лицом, проговорила:

– Да вы что, доктор, мы тут как мышки-норушки. Она у нас на попечении. Что ж, мы не знаем, как бывает после операции? Почитай все здесь проходили эту науку.

– Это точно, – подтвердила вторая, чуть сутуловатая, с пучком волос на затылке и серьгами в ушах.

У третьей, пухленькой и шустрой на вид, вдруг тапочка соскочила с ноги. Женщина ойкнула, наклонилась за нею. Сунула ногу, выпрямилась и смущенно обронила:

– А как же? Смотрим за нею. Не думайте, доктор, с нами она не пропадет, мы вам подсобим, можете положиться на нас.

И одна за другой они вышли за двери.

– Хорошо, хорошо, – дважды повторил врач, глядя на Римму. – Температура нормальная, скоро на щеках румянец появится.

Опять стараясь улыбнуться, Римма настороженно опасливо глянула на Акламина. Врач поймал ее взгляд и пояснил:

– Это из полиции. К вам. Поговорите! – И быстрым шагом вышел из палаты.

Придвинув стул, Аристарх сел, глядя ей в глаза, достал записную книжку:

– Постараюсь коротко, – сказал и следом спросил: – Вы знаете того, кто напал на вас? Видели его прежде когда-нибудь?

– Нет, – ответила тихо Римма, вид ее по-прежнему был настороженным, будто она боялась вопросов. Холодность ее красоты особо подчеркивалась этой настороженностью.

– Да вы расслабьтесь, – посоветовал Аристарх. – Вопросы самые обычные.

– Я ничего, – отозвалась она, сжимая губы и не смотря ему в неулыбчивые глаза.

– Вы запомнили его внешность?

– Нет. Я не разглядела его.

– Хотя бы что-то.

– Когда было разглядывать и запоминать? Все так быстро произошло, – осторожно сказала она более длинную фразу, после которой несколько раз глубоко вздохнула, показывая, как неприятно и страшно вспоминать о том, что произошло с нею.

– Я вас понимаю, – проговорил он. – Но это моя работа. Я должен задать вам вопросы, чтобы найти того, кто покушался на вас. Вы ведь не хотите, чтобы он гулял на свободе?

– Мне все равно, – ответила она.

– Ну почему же все равно? Пока он не пойман, есть опасность, что он повторно совершит на вас покушение.

– Вы думаете? – прошептала она испуганно.

– Разве вы не убедились в этом, когда он напал на машину, в которой вас везли в больницу? – произнес Акламин, серьезно всматриваясь в ее лицо. – Может, все-таки что-то вспомните?

– Я ничего не помню, – тихо повторила Римма и сомкнула веки, словно его вопросы пугали ее и уже набили оскомину.

Видя, что разговора не получается, что она упорно уходит от ответов на вопросы, что нет смысла задавать другие, Акламин спрятал записную книжку в карман пиджака, сказал:

– Ладно. Выздоравливайте. Поговорим позже. – Поднялся со стула и шагнул к выходу.

Она проводила его тоскливым взглядом. Ее поведение показалось Аристарху довольно странным. Как будто она боялась говорить с ним. По словам Ольги, она хорошо видела, как Римма, обернувшись, смотрела во все глаза на парня, когда тот приближался к ней с ножом. Не разглядеть его, не запомнить какие-то детали внешности было просто немыслимо. Акламин был озадачен. Чего боялась Римма? Хотя Аристарх уже имел фоторобот на этого парня, но ответы Риммы могли дать более полную картину происходящего. Однако никаких ответов не последовало. Римма ничем не помогла.

После операции она быстро пошла на поправку. Через две недели уже передвигалась по палате и даже начала просить врача, чтобы тот выписал ее. Но получала отказы. Вела себя так, словно боялась находиться в стенах больницы. Всякий раз вздрагивала, когда открывалась дверь в палату и появлялся какой-нибудь посетитель к соседкам. Ее принимались успокаивать. Кивая в ответ, она продолжала оставаться в напряжении. И постоянно просилась на выписку. По ней видно было, что ее преследовал страх, и с каждым днем он нарастал. Особенно с наступлением темноты на улице. Никто не понимал, в чем дело. Она же молчала. Лечащий врач тоже обратил на это внимание и пытался внушить, что ничто в больнице ей не угрожает, что нельзя так изводить себя, что из-за этого хуже идет лечение. Римма кротко вздыхала и просилась домой. Врач пальцами опускал ниже на нос очки и смотрел поверх них, сомневаясь, что дом лучше больницы.

– Конечно, мой дом не крепость, – говорила она в ответ, – но мне кажется, что там я буду чувствовать себя лучше.

Врач возвращал очки на переносицу, видя, что убедить Римму не удается. И отходил от ее кровати. Несколько раз Римму посетил Млещенко. Он всем говорил, что чувствовал перед Риммой моральную ответственность за то, что случилось в его доме. Хотя, если говорить начистоту, то дом в это время еще не приобрел нового уюта, потому что еще не дышал теплом нового хозяина, не пропитался его запахами. Будучи новым приобретением Млещенко, по духу дом еще дышал чужой жизнью. И даже не духом Риммы, а духом ее погибшего мужа. Перед продажей дома Римма остро ощущала присутствие в нем духа бывшего мужа. Когда ходила по комнатам, чувствовала это в каждом углу. Муж с любовью строил его, с любовью фантазировал, с любовью планировал, с любовью занимался отделкой и обсуждал вопросы меблировки. И дом платил ему той же любовью. Потому Млещенко, говоря о своей моральной ответственности перед Риммой, иногда проговаривался и произносил фразу, что все случилось не в «моем доме», а «в его», словно он чуял дух того, кто построил дом. То ли такие оговорки были случайны, то ли Млещенко как бы оправдывался, пытаясь подчеркнуть, что не успел еще основательно ощутить себя полновластным хозяином. Тем не менее посещения им больницы были частыми, как будто он искупал свою вину, хотя никакой вины за ним не наблюдалось. Что же касается Глеба и Ольги, они посетили Римму один раз. В этой истории их связывало лишь то, что они стали невольными свидетелями нападения и потом сопроводили в больницу. До тех пор было шапочное знакомство. Глеб знал ее погибшего мужа, но с Риммой им с Ольгой встретиться пришлось лишь где-то когда-то по случаю. Теперь и вспомнить трудно, где и когда. Придя в больницу, проведали сначала водителя Николу с раненым охранником, затем отправились к Римме. Войдя в палату к Дригорович, выложив на тумбочку фрукты для нее, Глеб придвинул стул Ольге. Сам встал сбоку. Разговор с Риммой не заладился сразу. Она немало была удивлена их посещению. Не ждала. А потому смотрела пугливыми глазами отчужденно. И вместе с тем с заметным любопытством окинула с ног до головы красивую фигуру Ольги и ее легкий наряд: сиреневый топ с кружевом, темную узкую по бедрам юбку с фалдами понизу, босоножки на высоком каблуке и украшения на шее, ушах и руках. Соседки по палате поднялись с кроватей и бочком-бочком молчком пошаркали за двери. Пухленькая замыкала шествие, с любопытством поглядывая на Ольгу и Глеба. И даже когда закрывала дверь за собой, обернулась, жадно впитывая в себя Ольгино обаяние и, по всей видимости, сожалея, что ее природа не наделила такой фигурой и подобной красотой. Как обычно бывает в таких случаях, разговор начался со стандартных фраз:

– Как ты себя чувствуешь, Римма? – спросила Ольга.

И получила стандартный ответ:

– Нормально.

– Мы вот тут принесли фруктов, чтобы подкормить тебя витаминами. – Кивком головы показала в сторону тумбочки.

– Спасибо. Не стоило беспокоиться. Мне уже лучше, – равнодушно посмотрела на фрукты Римма.

– Родственникам сообщили, что ты перенесла операцию? – спросила Ольга.

– Зачем? – как будто испуганно насторожилась Римма.

– Ну как же? – простосердечно удивилась Ольга. – Ты же чуть не погибла.

– Но не погибла же, – словно ощетинилась та.

– Могло быть и иначе, если бы мы случайно в тот момент не оказались на крыльце, – вставил слово Глеб.

– Возможно, – согласилась Римма, скользнула глазами по лицу Глеба, по его белой рубашке и остановила взгляд на пряжке ремня. Потом отвернула голову и уставилась в потолок. Помолчала и закончила: – Возможно, если бы не вы, то меня наверняка убили бы.

– Но за что тебя убивать? – Ольга изумленно смотрела на ее застывший профиль, как будто видела на нем страх и обреченность, заставлявшую почувствовать жалость к Римме.

– Не знаю, – ответила она и взглянула так, как смотрят дети, обиженные на учителя за то, что тот задавал вопрос, на который не выучен урок.

– Но как же? – спросила Ольга и растерянно оглянулась на Глеба. – Ведь должна же быть причина!

– Должна, конечно должна, – кивнул Глеб, – но мы ее не знаем.

– Как вы думаете, поймают его? – неожиданно спросила Римма тихим тревожным голосом.

В этот миг Глебу показалось, что тревога на ее лице выражала явную неопределенность. Понять, чего она боялась больше – того, что его еще не поймали, или того, что его поймают, – было невозможно. Ответ Глеба был таким же неопределенным:

– Это вопрос к полиции.

Римма была примерно тех же лет, что и Ольга. Это сейчас она пребывала в бинтах с грустным испуганным видом. Но тогда, на торжестве у Млещенко, в глазах горел огонек, который она искусственно приглушала некоторой вдовьей печалью, зажимала себя, старалась быть сдержанной, хотя чувствовалось, как из нее ключом била энергия. Время шло, и жизнь неминуемо брала свое. Римма вновь становилась такой, какой все знакомые знали ее до смерти мужа. Ее холодная красота останавливала на себе взгляды мужчин. Роковая красота. В старинные времена из-за подобных женщин мужчины стрелялись. Ее мужу, наверно, жить с нею было нелегко. Узнать этого теперь никто не может. Но при его жизни многие были убеждены, что Римма от него не просто погуливала, а гуляла с таким аппетитом, что клейма на ней уже негде ставить. Однако никто не удивлялся тому, что муж все это терпел. Казалось, что от такой красавицы можно было стерпеть что угодно. Его загадочная гибель была полной неожиданностью. Эта гибель обескуражила многих, кто ожидал совершенно другого развития событий, кто считал, что рано или поздно муж прихлопнет Римму за разгульный образ жизни.

Сейчас, после покушения на нее, кое-где перешептывались, что это дело рук кого-то из ее прежних любовников. Однако перешептывания были за пределами открытых разговоров и воспринимались как брюзжание злопыхателей. По крайней мере, Глеб и Ольга к сплетням относились скептически. Шлейф злопыхательств, за кем бы он ни тянулся, всегда попахивал смрадом. Любые злословия со временем засаливались, грязь нарастала и била по ушам, отвращая от себя нормальных людей.

Корозовы были далеки от всяческих пересудов, да и от самой Риммы были далеки. Ее жизнь им была неинтересна. Живет человек, да и пусть живет, как может.

Они шли от Риммы на автопарковку, когда неожиданно столкнулись с Млещенко. Тот был в костюме, застегнутом на все пуговицы. Ворот рубашки косо выбивался впереди. Иван нервно то и дело поправлял его. Угадывалось, что у того на душе было скверно, словно мутный осадок давил на нее. Млещенко протянул руку для пожатия. В глазах стояло выражение глубокой досады.

– Грустно, Глеб, – сказал Иван после нескольких слов приветствия.

Пожав ему руку, Корозов заметил:

– Хорошо, что хорошо закончилось.

Помолчав в раздумье, Млещенко покачал головой, заунывно пробормотал:

– Сомневаюсь, что все закончилось. – Сделал продолжительный и неспокойный вздох. – Неведомо, чего ждать дальше.

Это замечание поразило Глеба. С чего бы вдруг Иван так беспокоился? Ведь он в этой истории был сбоку припека. Имел к ней опосредованное отношение.

– Тебе-то что за дело? – спросил, вскинув брови, крепче прижимая к себе локоть Ольги. – Или ты что-то знаешь либо догадываешься?

– Нет! – торопливо произнес в ответ Иван.

Голос прозвучал так ошарашенно, что всякий, кто не знал сути происшествия, мог вполне подумать, что покушение совершено на Ивана, а он не мог сообразить, откуда ветер дует и как защититься от него. Все это вновь привело Глеба в замешательство. Ему интересно было бы узнать, что именно в этой истории так сильно беспокоило Млещенко. Забота о Римме или нечто иное?