Глава седьмая
Ирод Антипа

Тетрарх Галилеи и Переи Ирод Антипа беспокойно топтался в притворе своего дворца в Ципори.

Дворец был построен из дорогих камней, обрезанных пилой и обтесанных по размеру. В основании дворца также заложены дорогие камни в десять и восемь локтей. Внутри дворца радовало глаз дерево ливанское, а столбы, полы и перекладины сделаны из кедра. Большой двор огорожен рядами тесаных камней.

Это был один из старых дворцов прежних царей. Он давно напрашивался на переустройство, но Ирод Антипа не спешил с этим. Тетрарх млел от него, испытывал от старины особый трепет, чувствовал здесь присутствие духов прежних властителей, их величие и славу.

Величие прошлого не давало Антипе покоя. А еще не давал покоя тетрарху римский прокуратор Иудеи, Понтий Пилат. И сильно раздражал своими проповедями бунтарь – Иоханан Креститель, отхватить бы ему язык по самую глотку.

Все слилось воедино.

Понтий Пилат обитал не близко, в Кесарии, в своей ставке, либо наезжал в Ерушалаимский дворец, помнивший славу Ирода Великого. Ирод Антипа предполагал, что Рим поручил прокуратору не только править Иудеей, но и совать нос в его дела и дела его брата Филиппа, изрядно зажравшегося в Итурее и Трахонитской области. Хотя над всеми ними распустил крылья римский наместник Сирии, но уж очень беспардонно и подозрительно часто Пилат интересовался событиями за пределами Иудеи. У самого под носом, в Ерушалаиме, подчас творилось невесть что, а он из кожи лез, других мордой в дерьмо тыкал. И облизывался от удовлетворения, как шакал над падалью.

Тетрарх понимал, что, по доносам Пилата, Рим в одночасье может выпотрошить его с братом из царских одежд. В лучшем случае плюнуть в душу и выбросить вон, а в худшем – раскорячить на перекладинах и отдать воронью на пожирание. Поэтому Антипе приходилось постоянно быть начеку, дабы ладить и с римским наместником Сирии, и с римским прокуратором Иудеи, чтобы не потерять власть в своих пределах. Удовольствие от таких потуг, надо заметить, как от деревянного кола в заднем проходе. Но что делать, если страх утратить власть нешуточно изводил тетрарха. Немало этот страх подогревался еще Иохананом Крестителем.

Последнее время доконали Ирода Антипу доносы сыщиков о бунтарских речах новоявленного проповедника, слонявшегося по разным землям прежней империи Ирода Великого. Крестителя явно заносило, он открыто лез на рожон. Нес чистейший бред. Призывал людей покончить с властью Рима, говорил, что ее следует сковырнуть иудеям и галилеянам, как нарыв на ягодице. Иоханан не крестил римлян, гнал от себя, обещая спалить их огнем. Его мятежный дух захватывал людей, увеличивая ропот среди них. Ирод Антипа всегда умело разделывался со своими недругами и хулителями, пикнуть не успевали, как оказывались в руках стражи. Однако с Крестителем был не тот случай, чтобы выпячивать крутой нрав. Уж очень он стал известен в народе. Его бред не сходил с языков.

Ныне Иоханан пребывал в пределах тетрархии Ирода Антипы. И тетрарх не на шутку опасался, что римский правитель Иудеи проявит недовольство его бездействием.

И Антипа не ошибся. От Пилата явился вестник к нему и к Филиппу. С малозначимыми вопросами о налогах в первую очередь и с вопросом о Крестителе в последнюю очередь.

Но Антипа понял, что последний вопрос на самом деле является главным. А когда вестник сказал, что прокуратор весело улыбался, слушая сообщение об Иоханане, это только укрепило мысли тетрарха. Он хорошо чувствовал Пилата, знал, что улыбка прокуратора могла в мгновение ока превратиться в звериный оскал. Он и сам был таким, поэтому лучше многих осознавал настроение римского правителя Иудеи.

Определенно Пилат не считал речи неуемного Крестителя бредом сивой кобылы. Он видел в них попытку Иоханана, разрушить повиновение темного люда римскому могуществу.

Ирод Антипа удерживался на своем троне лишь потому, что умел предугадывать желания Рима, связывать с ними свои желания и действовать моментально, не откладывая в долгий ящик.

Теперь же тетрарх медлил, хотя его коробило оттого, что бродяга из «ниоткуда» сумел за короткий период приобрести завидную известность на пространстве некогда единой и огромной, а ныне разделенной на части империи Ирода Великого. Нахрапист смутьян, незнамо на что надеется. Впрочем, во все времена так бывало. Пророки тоже начинали с этого. Разносили вслух то, о чем многие думать боялись, а уж говорить тем более, языки прикусывали. Вот и сейчас уже кто-то где-то несет, что Креститель праведник, и толпятся округ гурьбою. По доносам сыщиков, в землях Галилеи, подвластной тетрарху, он не сидел на месте. Действовать с ним надо осмотрительно. Ушло время, когда можно было бесхлопотно свернуть ему шею. Поздно спохватились.

Тетрарх прикидывал, сделай он сейчас без хорошего повода опрометчивый шаг в отношении Иоханана, и запросто может прокатиться никчемушная смута среди галилеян. А в теперешнюю пору Антипе она была совсем не на руку. Лучше выждать, несмотря на то что Пилату это не нравится. Повод обязательно найдется, конец неминуемо наступит.

Ирод Антипа по-царски драл кверху подбородок, мягкой походкой в легких удобных сандалиях топтался из стороны в сторону в притворе дворца. На нем была пурпурная одежда, увешанная драгоценными каменьями, пропитанная тонкими благоуханиями, и диадема.

Перед Антипой раболепно сжимался домоправитель Хуза. Лицо Хузы было не выспавшимся, кислым, да и весь он выглядел пришибленным, непохожим на себя. Впрочем, тетрарх терпеть не мог, когда лица придворных расплывались от радости, особенно если у тетрарха в тот момент на душе скребли кошки.

Плохое настроение Антипы усугублялось неопределенным предчувствием, возникшим после увиденного под утро сна. Не знал и даже не догадывался, какими событиями наяву обернутся сновидения. Не уверен был, что сон предвещал удачу, что покой, коего последнее время лишился, непременно вернется.

Скисшее лицо Хузы давало повод царю предположить, что главный смотритель дворца сообщит о каком-нибудь ночном происшествии в стенах. Всегда во дворце что-нибудь происходило, и чаще всего по ночам. Ирод Антипа уже привык выслушивать от Хузы подобные доклады.

Однако в уши царя вошла новость неожиданная, она привела тетрарха в оживление и вызвала усмешку на лице: Хуза сконфуженно пожаловался, что от него сбежала жена Иоанна.

Имя жены Хузы напомнило Антипе о Крестителе, и он досадливо покривил губы. Но тут же язвительно подумал, что женщина крепко поддала мужу тем же манером, что Иродиада мужу Боэту. Тетрарх не жалел таких бедолаг и не сочувствовал им. Сами виноваты, если позволили женам стать чужими любовницами.

Тетрарх ждал, что вот сейчас Хуза пожалуется на распутство Иоанны и попросит о справедливом суде над нею. Наивный, где и когда он видел у правителей эту справедливость? Разве, находясь много лет возле властителя, он еще не понял, что тетрарх справедлив не потому, что он справедлив, а потому, что он повелитель?

Однако Хуза не произнес больше ни единого слова. Выходит, он не обвинял жену в измене. Хотя бы в этом оказался перед тетрархом сообразительным. Ведь, как домоправитель, он хорошо знал, что в недавнее время Антипа сам таскал в свою постель многих жен придворной знати. И если бы каждый муж стал жаловаться на измену своей жены и просить справедливого суда тетрарха, тогда весь дворец гудел бы, как растревоженное осиное гнездо.

Тетрарх усмехнулся еще раз, ему все-таки было любопытно, почему и куда сбежала Иоанна. И Хуза ответил, что потащилась за баламутами, которые во множестве слоняются по землям иорданским, как будто те медом намазаны.

Тетрарх рассмеялся, он представил жену Хузы, как она неприкаянно шаталась вместе с грязными оборванцами и выпрашивала кусок хлеба на пропитание. Голодала и радовалась всякому брошенному куску. Иоанна была изнеженной, привыкла к расшитым мягким одеждам и таким же сандалиям. Сменить все это на грубую одежду из посконного холста или из овечьей, козьей и верблюжьей шерсти и шастать босыми ногами по камням это неимоверная глупость со стороны женщины, дикое насилие над собой. Антипа не думал, что это продлится долго, а потому, не колеблясь, заверил Хузу, что скоро его жена на четвереньках приползет назад. Станет на коленях умолять мужа, дабы тот простил и принял ее снова. И тогда все будет зависеть от слова Хузы.

После этого домоправитель приободрился и приступил к отчету о делах во дворце. Он делал это один раз в три дня, старался докладывать так, чтобы тетрарха не очень беспокоили внутренние дворцовые проблемы и не отзывались недовольством на домоправителе. Иногда, правда, бывали случаи воровства, скандалов и стычек между придворными. Тогда Хуза очень умело переваливал все на плохую дворцовую стражу, и тетрарх неистовствовал, распекая начальника стражи. Многие начальники стражи после докладов Хузы поплатились своим местом, а иные головой. Лишь последний удерживался долго, потому что был хитер не менее Хузы.

Придворные боялись Хузу, втайне люто ненавидели и жаждали, чтобы он окочурился. И он, конечно, знал об этом.

Сейчас Хуза понимал, что все вокруг, проведав, что от него сбежала жена, будут тайком заходиться от насмешек. Фарисеи и книжники обязательно напомнят о законе Моисея, хоть он никак его не нарушил своим отказом обвинить жену в неверности. Конечно, он мог бы совсем иначе поступить с нею, но она была молодая и привлекательная, вторая, после смерти первой. Хуза хотел бы вернуть ее домой.

Он знал, что Иоанна всегда любила слушать бродячих болтунов, и не запрещал этого. Ему было на руку. Она всякий раз приносила новости о тех, кто растаскивал по тетрархии вредную болтовню, и о тех, кто растопыривал уши для этого суесловия. Хуза был в курсе многого, это нередко помогало в делах. От жены наслушался об Иоханане Крестителе. Тот в своих речах неустанно долбил Ирода Антипу за нарушение закона. Тетрарх при живой жене сожительствовал с неразведенной женою сводного брата Боэта, Иродиадой.

Галилеяне глухо роптали, передавая друг другу речи Иоханана. Будоражились, забывали страх, возмущенно плевались в сторону тетрарха.

Хуза содрогался, слушая жену, сердце колотило, ибо он отчетливо понимал, что тетрарх никому не простит и не упустит своего момента.

Сейчас Хуза видел, что царь был в курсе речей Иоханана в адрес римлян, но не ведал о нападках на себя. Ему боялись принести эту весть. Каждый разумел, кто первым придет с такой новостью, может вмиг лишиться головы. Но также может остаться без головы любой, кто вовремя не принес весть. А слухи ползли, как змеи.

Между тем доносительство не являлось обязанностью Хузы, для этого у тетрарха были доносчики. Они, как крысы, шныряли повсюду, их почти всех знали в лицо, а потому при них всегда несли хвалебный бред.

Хуза был поднаторевшим верченым лисом и псом-царедворцем в одном лице. Умел без мыла втираться в доверие и рвать ошейник после команды «фас!». Он выжидал, когда отважатся доносчики, но те тоже ждали, кто первым бросится головой в пасть тигру. Хуза за многие годы изучил характер тетрарха, собачьим чутьем чуял, когда какое слово можно вставить, а когда какое слово стоит напрочь забыть. На сей раз учуял, что тетрарх готов проглотить любую кашу, тем более от него, униженного собственной женой. И Хуза отважился.

Осторожно и вкрадчиво облизнулся, преданно завихлял в три погибели и заскользил языком по нёбу, сообщая о плохой новости об Иоханане Крестителе.

Тетрарха удивило, что Хуза после отчета по обыкновению не улизнул с глаз долой, а заговорил на тему, никак не связанную с его придворными обязанностями. Остановился перед домоправителем и, недоумевая, посмотрел сверху вниз. Ирод Антипа был выше Хузы, вдобавок тот согнулся и не поднимал головы. Упоминание о Крестителе отдало противной резью в кишечнике тетрарха.

Хуза не зрел в этот момент выпученных глаз властителя, но чувствовал, как они прищурились и остановились, точно у зверя, парализующего взглядом свою жертву.

– Говори, коль есть что сказать, – крякнул Ирод Антипа. – Что за новость?

Хуза заерзал издалека. Не мог так сразу напрямую, его лисья порода заюлила, чтобы обелиться, подняться в глазах тетрарха на прежний уровень, а может, еще выше.

– Великий царь, – по капле выжимал из себя Хуза, – жена слыхала гнусные речи Крестителя. Просила передать, что он не только поносит римлян, но и оговаривает тебя. Его бред опасен. Ни один смертный в царстве не смеет произнести таких речей, не поплатившись зряшной головой. Креститель судит тебя. А народ Галилеи возбуждается и разносит эту галиматью по всем застрехам. У меня не поворачивается язык повторить то, что во всю глотку несет безумец.

Ирод Антипа нахмурился, где-то под печенкой колко заежилось. Он еще не услышал от Хузы никакой конкретики, но толчки изнутри подсказывали тетрарху, что Иоханан костерит его не меньше, чем римлян. Жар ударил в голову. Царь занервничал. Неотрывно смотрел на царедворца.

– Прости, Великий царь, у меня не хватает духу, – еще ниже пригнул себя Хуза, и от этого выверта позвоночник заскрипел, как ржавый механизм. Но ухо Хузы цепко уловило над собой натужное сопение Антипы. – Его язык, как жало змеи, – прожужжал Хуза, а по животу, пережатому перегибом, ударила боль. Дыхание сперло, голос захрипел. На последнем выдохе домоправитель прошамкал, как беззубый: – Сумасброд Иоханан мажет грязью тебя за Иродиаду.

По телу Ирода Антипы пробежала сильная дрожь. Наверно, такое же состояние должен был испытать Понтий Пилат, когда первый раз услыхал о шельмовании римлян. И такое состояние прокуратор наверняка испытывает до сих пор, ведь безрассудный глупец не останавливается. Напротив, грозит вратами ада и тем, кто служит римлянам, как будто он знает все дотоле и заведует всеми вратами. А теперь выясняется, что разбойник кроет и его, Ирода Антипу: лезет в чужую постель, обвиняет в неисполнении закона Моисея, вколачивает в головы иудеям ненависть к своему царю. Это небезопасно для тетрарха.

В первое мгновение Ирода Антипу новость тревожно взбеленила. Однако Хуза не увидел появившейся тревоги в глазах тетрарха, ибо продолжал стоять с низко опущенной головой. Знал, что голова, не вовремя поднятая, отсекалась вмиг и безжалостно.

Тетрарх раздул ноздри, задышал глубоко и шумно. Смутьян был прав, он, Ирод Антипа, преступил закон, отобрал жену у брата Филиппа Боэта, прозябавшего с нею в Риме на подачки от властителя.

Боэт был слабым и никчемным по представлениям Антипы. Он даже не сопротивлялся, попросту спекся прямо на глазах. А она была красивой и ядреной. Из-за нее стоило поддать брату в солнечное сплетение.

Иногда Ироду Антипе казалось, что это не он выбрал ее, а она сделала выбор. Она сама легла к нему в постель, и пиявкой вошла в сердце. Он задохнулся от дурмана и не захотел вырвать его из души. Был без ума от этой женщины. Ее нечеловеческая сила магнитом притягивала к себе, не отпускала. И теперь уже не имело значения, кто кого выбрал. Какая разница. В результате Иродиада стала его любовницей. Он этого хотел. Ирадиаде нужен был сильный мужчина, повелитель. Таким был Ирод Антипа. Но временами он все-таки чувствовал, что больше повелевала она. Особенно, когда постель под ними вздымалась, как дикая лошадь.

Конечно, и он и она нарушили Закон, но Бог за это простит, надеялся Антипа.

Все вокруг помалкивали, пока не выискался сумасшедший Иоханан. Теперь тетрарх видел, что слонявшийся по иудейским землям Креститель опасен не только для римлян, но и для него.

Тревога, возникшая в глазах Ирода Антипы, медленно превратилась в злорадство: у него появился повод и причина прибрать к рукам необузданного безумца. Чтобы предотвратить смуту среди людей и чтобы ладить с Понтием Пилатом.

Тетрарх глянул на Хузу со свирепой царской благосклонностью. Ведь, в конечном итоге, домоправитель своевременно сообщил нужную весть, как бы она ни была отвратительна. Настроение тетрарха от неприятной новости не стало хуже настолько, чтобы голова царедворца была снесена с плеч. И покатилась по полу, слепнущими глазами напоследок разглядывая надраенные кедровые половицы и оставляя кровавый след на них.

Хуза услыхал хриплый вздох Ирода Антипы и сообразил, что можно поднять глаза. Однако не поднял, сглотнул слюну:

– Великий царь, прости, но я не стал удерживать жену и не запретил ей шататься с голодранцами. От нее могу знать, какими речами они выпрашивают у людей кусок лепешки, и приносить тебе всю червоточину их вредной болтовни.

Ирод Антипа был человеком понятливым. Немедленно оценил предложение Хузы и его преданность. Оторвал ноги от пола, качнулся из стороны в сторону. Долго стоять на одном месте не умел, любил постоянно двигаться, когда не восседал на престоле, ином сиденье, либо не возлежал на мягких подушках.

Хуза, конечно, говорил сейчас царю неправду, поднимал в его глазах свою значимость. Поскольку на самом деле Иоанна сбежала от мужа, не испросив его согласия. Однако Ирод Антипа этого не знал, потому подумал о Хузе как о хитромудром жуке. Тетрарху понравилось предложение домоправителя. Иметь своего человека возле этих вредных болтунов, наперебой дурачивших народ, примазываясь к Богу, было очень кстати. Тем паче что перед этими ловкачами, к сожалению, легковерные иудеи охотно развешивали уши. Знать все изнутри – хорошо.