Цитаты из книг автора «Валерий Подорога»

Теперь оно – прекрасный объект для разного рода вторжений.

Термин «превращённая форма» может быть применён по отношению к явлениям, которые являются формами других явлений, но собственной формой не обладают.

Итак, мы приходим к выводу, что авангардистский жест в целом это есть жест полного и завершённого в себе отрицания (то есть такого, которое лишено всяких черт утверждения). Полное нет противопоставляется бесконечному набору частичных утверждений да. В этом полном нет заключена остановка возможных времён повседневности.

и тем более актуальное искусство, которое делает ещё один шаг, ещё, на мой взгляд, не вполне осмысленный критикой, – то ли «конец искусства», то ли начало его массмедийного (рыночного) этапа?

так повторение прикрывает вещи неустранимой пеленой новизны.

Правда, есть и другой аспект этого же вида пространства, порабощённого тиранической властью, – иерархическое, злоупотребляющее тяжестью господства, насилием и покорностью подданных. Конфликт между центральной властью и крестьянством в древней Руси (да и позднее) снимался «бегством» в резервные пространства. Воображение искало выход в утопиях чистых пространств. Идея «вольных земель», «ухода» действительно открывала крепостным другое пространство жизни, неподотчётное имперскому произволу и насилию. Это «бегство» как раз и должно пониматься как поиск другой жизни, чью пространственную форму ещё надо создать. Отсюда архетип странника и странничества, ведь странник – это тот, кто обрёл свободу в непрерывном бегстве и отказывается от определённости своей цели; он – персонаж чистого движения, без остановок и укрытий, вневременное существо[20].

Мы беззащитны именно как биологические существа.

Поэтому не скорость наделяет мир Реальностью, а быстрота, именно она указывает на то, что мир исчезает в каждом из мгновений, указывает на реальность Исчезновения.

Лиотар исходит из того, что невозможное уже случилось, и поскольку оно случилось, оно и стало тем невозможным, что нас ужасает, которое здесь и сейчас. Или, иначе, произошло что-то такое, после чего уже ничто не может случиться, ничто не может стать Событием, т. е. открыть нам заново и новую глубину реального. Мы обрели Реальность раз и навсегда. А вдруг ничего больше не произойдет? Глубоко прав Лиотар, когда утверждает принципиальную формулу: «Современность, какой бы эпохой она ни датировалась, всегда идет рука об руку с потрясением основ веры и открытием присущего реальности недостатка реальности (peu de réalité), открытием, связанным с изобретением других реальностей»[201]. Одно лишь возражение: что в этом высказывании остается неопределенным, так это понятие современного. Ведь оно не только не дано, его еще необходимо сформировать, и причем не в безлично временнóм контексте, а вполне исторично. Возвышенное – это чувство, которое имеет время, то, что называют историчностью. Это чувство, которым представляет себя современное.

фрейдовская теория сублимации – уже нечто иное: подавлять, преобразовывая, переводя одно влечение в другое как вытеснение. Сублимировать – значит переводить один вид энергии (физический) в другой – духовный. Так, избыточное напряжение (либидо) переводится в утонченно сублимированные формы (произведение искусства). Понятие возвышенного наращивается в качестве эмоционального переживания на очевидности подавляющего страсть (избыточное раздражение) вытеснения.