– Нет, такого не напугаешь, – забулькал академик. – На пороге другого мира за спиной появляется тень. В деревне говорят: «За ним пришли». А ты про уплотнившееся эфирное тело.

– Тогда это бес. Паразит, но жизни не угрожает.

Возразил старый:

– Это тень смерти. Вижу их с детства. Ходят за человеком, потом он умирает. Больше недели не живёт. Иные зависают в доме на одном месте. Серая расплывчатая дымка. В глаза человеку невозможно смотреть.

– А бывает, что тень рассеется, и человек выживет?

– Наоборот. Бывает, угрожают жизни ранения, кровотечения, инфаркты, инсульты – по всем параметрам не жилец. Но нет тени, значит выкарабкается.

– А может тень перескочить на другого?

– Может. Привезли человека с приступом, за спиной ужасная тень. Прооперировали вроде успешно, перевели в палату. Утром смотрю – тени нет. А ночью погиб его тёзка, сосед по лестничной площадке.

Экстрасенсы умели смерть предсказывать, только появлялись редко. Время зарабатывать деньги, не до науки. А Тормазаков прижился, навещал институт подолгу.

Глеб длительное время не понимал, зачем нужны предсказания? Ведь обречённых пациентов, как положено, лечат и пытаются спасти. В лаборатории отмалчивались, только шаман ответил.

– Я бью потом в бубен, иногда смерть прогоняю. Почему здесь лучшая в мире выживаемость?

А в диагностике заболеваний термограф потеснил Тормазакова. Сбылась мечта академика техникой заменить экстрасенса. Разные пробовали приборы, но отпали они осенними листьями. Остался термограф, а сама идея увлекла Глеба. Окунула в тепловые картины организма, и он наглотался красивого многообразия.

– Отдохнёт ночной прибор, устал от тебя.

Тормазаков славился бездушием. Сосудистая врачиха, кандидат наук, приходила советоваться по незаживающим язвам отца.

– В электронный микроскоп смотри, – отказался говорить шаман. – А я живу в каменном веке.

Обидел и профессора. Его по причине алкоголизма не пустили на заграничную конференцию. Профессор потребовал у шамана хороший яд, чтобы не мучиться. Тормазаков развёл в воде антибиотик из аптеки и вручил самоубийце. Выпил ли учёный – неизвестно, но здороваться с шаманом перестал. Хакасец объяснил – кому суждено, умрёт от антибиотика.

– Ну, спрашивай, а то мясо сварилось.

Подгоняемый мясом, Глеб заторопился.

– Вопрос не обо мне, – он выставил ладони.

– Про маму? – неприятно хихикнул шаман. – Или про родственника?

– Духи смерть здорового человека предсказывают?

– Конечно.

– За сколько времени?

– Ну, за месяц.

– И можешь сразу её прогнать?

Тормазаков затрещал смехом и деревянными фигурками.

– Конечно. Если мои духи сильнее духов смерти.

– А когда они сильнее?

– Когда разрешено.

– Кем?

– Великими духами, кем ещё? – Корявый палец показал вверх.

– А без разрешения не пробовал?

Шаман поводил в кастрюле разводным ключом и стряхнул пену на пол. Глеб поднялся уходить.

– А ты, Годунов?

– Я? – ошпарило Глеба изнутри. – Причём я?

– Взялся бы спасать, рискуя головой?

Глеб вгляделся в лицо шамана.

– Чего молчишь? – Шаман положил разводной ключ и взял ложку. – Ты молчать пришёл? Говори давай.

– Оценил бы риск, – промямлил Глеб.

– И я оцениваю риск. Одинаково, Годунов!

– А духи причину смерти не говорят?

Шаман почесал ложкой затылок.

– Нет. Упрямый ты, Годунов, и необузданный.

– А если смерть прогнал, она не вернётся?

– По-разному. Возле каждого с мухобойкой не постоишь. В бурятской степи человек виден, а в городе вас сколько?

Тормазаков сунул палец в кастрюлю.

– Бульон остывает. Ну, уходи давай.

Глеб углубился в игольчатые деревья, глотая осенний воздух. Строевой шаг, усы торчат, как руль велосипеда. Переодетый белогвардеец пробирается на Дон. Аккуратно, как штабеля дров, перекладывая мысли.

Сквозь деревья показалось садоводство. Из ворот выскочили собаки, ревя голосами ненависти. Но узнали, завиляли хвостами и обрели по булке. Проглотили угощение и заулыбались, а Глеб стал хватать мохнатые морды.

– Кто вам булочек принесёт? Кто вас почешет?

Волкодавы попадали на спину, и Глеб добросовестно прочесал каждое брюхо.

Прошлой зимой приятель подрабатывал здесь сторожем. Не ленился в снегу обходить территорию, впавшую в зимнюю кому. Но не уберёг добро садоводов от алчных жителей совхоза имени Кирова. Лопаты с ведрами уплыли в село Кукуево – пункт приема цветного и черного лома. Воры свинтили, смотали, срезали металл, где смогли. Пришли весной хозяева – супчик не замутить, не похлебать. Не укрыться с соседкой одеялом. Многие не выстояли, побросали участки. Их распахал и засадил картошкой председатель.

Вечером на родном этаже Глеб недорого распродал сторожевой тулуп, настольную лампу и гитару. Остальное вместил чемоданчик. Соседям налил коньяка, но сам выпил умеренно.

Ночью приснились молодые, с фотографии, мама и отец.

* * *

На следующий день в десять утра Чуприн улыбнулся Лидии. Забавно наблюдать эмоции на откровенном лице женщины.

– Ты поверила, что отдам деньги?

Лицо испугалось, Чуприн развеселился.

– Зачем они ему? Любит пошутить, вот и посмеёмся.

– Вы…

– Да. Поедем разбираться, если не струсит. А за ним никто не стоит, такова правда жизни.

Лицо мгновенно опечалилось, и Чуприн рассмеялся.

– Где он, кстати?

Печаль Лидии перешла в тревогу, и Чуприн хмыкнул.

– Может, заболел? Позвони.

Лидия принялась крутить диск телефона и говорить алё.

– Годунова, пожалуйста. Съехал? Василий Михайлович, съехал!

Чуприн выглянул в коридор.

– Струсил, понятно.

Они прождали полчаса.

– Ладно, – подобрел Чуприн. – Обналичу деньги – получишь новый холодильник.

Лидия засияла лампочкой, но погасла.

– А вы премию обещали.

– Обещал.

– А холодильник отдельно?

– Не отдельно, а дополнительно к премии. Легче дышать стало? – Чуприн достал сигареты. – Позвони, кстати, в банк.

Сияющая Лидия схватила телефон. Когда Чуприн вернулся из курилки, лицо женщины выражало непонимание.

– Василий Михайлович, денег нет!

– Как нет? – Чуприн отяжелел, а глаза придавили Лидию.

– Годунов отправил на Украину. Вернул обратно.

Даже сильные люди столбенеют от шока. Чуприн положил руки на стол и уставился прямо. Подошёл к сейфу, открыл, печать лежала на месте.

– Спроси в банке, Годунов там?

– Да!

– Что да?

– Годунов ходит по банку.

Чуприн схватил трубку как осенний гриб.

– Женя… меня обокрали… в двадцати минутах, останови встречный автобус.

Он достал из стола фото и разорвал надвое. Половинку принялся многократно копировать. Вторую Лидия подобрала с пола и захохотала.

* * *

Банк открылся в десять, чемодан Глеба обязали сдать в камеру хранения. Заполняя платёжку, пальцы не дрожали. Деревянная печать вкусно окунулась в штемпельную краску и чмокнула бумагу. Проба получилась хорошей, не отличить от оригинала. Глеб надавил печатью бланк, расписался, и платёжное поручение легло в операционное окно.

Постояв в очереди, он подал управляющей справку на возврат займа. Освоение средств невозможно, привлечение было ошибкой.

– Понятно, – ответила управляющая.

Чуприн потребует остановить платёж, и ему откажут.

Двенадцать часов пробило, пора и убегать. Банк этот вырос в чистом поле, недалеко шоссе с автобусной остановкой. Местность просматривается, но в километре по шоссе темнеет посёлок. Туда Глеб потрусил через поле, прокачивая воздухом лёгкие.

Деревенские дворы приближались медленно, но Глеб успел шагнуть за вывешенное бельё, когда к банку подъехал джип. Вдруг кто-нибудь направит бандитов сюда? Глеб оглянулся на дом, в окне белело лицо хозяина. Спасать он не бросится. После томительного ожидания джип сорвался обратно в город.

Хозяин высунулся в форточку и крикнул:

– Ты чего?

– Снимаю бельё, в чемодан складываю.

– Подожди, волкодава спущу.

В доме удушливо залаяла собака, Глеб побежал вдоль разбитой улицы. На шоссе показываться нельзя. Увидев сырой и уютный промежуток между сараями, Глеб уселся там на чемодан. Пришёл волкодав и опустил на колени мохнатую голову. Глеб аккуратно погладил и почувствовал счастье. Волкодав убежал, а Глеб остался мокнуть под мелким дождиком.

Наконец затрещал двигатель. Огорчённый пенсионер хотел домой, но деньги пересилили. Запорожец помчал Глеба в противоположную от города сторону. Потянуло в сон, и глаза закрылись. А когда открылись, увидели пятиэтажки. Глеб высадился в городке, где останавливается томский поезд.

На телефонном узле он заказал Украину, там кончался обед, от трубки пахло борщом. Бухгалтерша привычно обругала и пригрозила милицией. Доброжелательные слова Глеба остановили женщину. И она совсем замолкла.

– Деньги отправлены, теперь смысла вас убивать нет.

Бандиты напрасно разглядывали авиапассажиров на Москву и Петербург. Полупустой плацкартный вагон увозил Глеба в Томск. Студентов и цыганку он не боялся.

Чересчур прямолинеен Чуприн: деньги не отдать, бухгалтершу убить, опасного человека уничтожить независимо от нового опыта. Но и Глеб любит простые решения, например, печать подделать. В студенческом общежитии режут по оттиску быстро и дорого.

А бухгалтерша не так проста, раз убереглась от страшной угрозы. Допустим, она консервативна, делает одно и то же. Значит, есть другой потенциал спасения. Узнать бы, в чём он?

Ночью Глеб вылетел из Томска в Москву. Темнота осталась внизу, а на десяти тысячах метров проглянуло солнце.