Коня судье!
На что мне конь? Карету!
– Шахматы с единорогами вместо коней… – Алексей Юрьевич, самый лучший (из доступных) эксперт по шахматам довольно улыбнулся, – это весьма древняя штука…
Он совсем не ассоциировался с шахматами. По крайней мере, в сознании Леденца, которое отказалось напрочь объединять шахматы и образ эксперта. Он был высоким, широкоплечим, атлетически сложенным мужчиной лет сорока пяти. Лицо красивое, умное с чем-то неуловимо семитским в чертах. Голова выбрита наголо. На голове татуировка в виде иероглифа. Одет в дорогой (баксов 800 не меньше) костюм. Рубашка с запонками в виде пятен кого-то там (есть такой психологический тест) из чистого золота девятьсот какой-то пробы. Часы дорогие, древние.
– Хотите кофе? – предложил он Леденцу.
– Не откажусь.
Эксперт включил в сеть электрическую плитку, на которой стояла жестянка с песком. Кофе подобно котам любит песок, – подумал Леденец и довольно улыбнулся.
– Я не доверяю всякой электрической чертовне, – истолковал его улыбку Алексей Юрьевич по-своему, – кофе должен быть только зерновым и только в турке. Любые иные кофеварки созданы для того, чтобы портить продукт.
– Не буду с вами спорить, – сказал Леденец, который в основном пил растворимую бурду, и то только когда опаздывал на работу. Варить кофе он не умел, да и ленился.
– Шахматы с единорогами… вы знакомы с Пушкиным? – спросил вдруг Алексей Юрьевич.
– Лично? Нет, – как ни в чем не бывало, ответил Леденец.
– Я тоже, к сожалению, нет… Или к счастью.
Последующие рассуждения о гипотетическом личном знакомстве с Пушкиным прервала необходимость приготовления кофе: песок разогрелся до нужной кондиции. Алексей Юрьевич достал из шкафа серебряную турку и две маленькие чашечки. Чашечки он поставил на стол, а турку, наполнив предварительно необходимыми ингредиентами, в песок. По комнате начал распространяться запах.
– Так вот, – продолжил эксперт, когда кофе был сварен, – в свое время эти шахматы принадлежали Пушкину. По одной из версий, на сегодняшний день она самая популярная среди пушкинистов, Пушкину их подарил один из родственников поэта Баркова, о котором неоднократно с уважением отзывался Пушкин.
– Напомните, кто такой Барков? – попросил леденец, делая осторожный глоток.
– Поэт. Барков Иван Семенович. Годы жизни: 1732–1768. Писал печатное и непечатное. К печатному, например, относится перевод сатир Горация и басен Федра. Из его непечатных произведений наиболее известна поэма «Лука Мудищев».
«Луку Мудищева» Леденец знал почти наизусть, даже не предполагая при этом, что знает одно из классических произведений определенного жанра. С Горацием и Федром дела обстояли несколько хуже.
– Как эти шахматы очутились у родственника Баркова, эта версия не объясняет, – продолжил рассказ Алексей Юрьевич.
– Что говорит об этом вторая версия?
– Вторую версию, если честно, предложил я. Согласно этой версии шахматы Пушкину достались от его африканского предка.
– А разве в Африке были шахматы?
– В этом все дело! Считается, что родина шахмат – Индия. В Индии они появились в первые века нашей эры в виде военной игры чататуранги. Чататурангой назывался строй войска, включавший боевые колесницы (ратха), слонов (хасти), конницу (ашва) и пеших воинов (падати). О том, как развивались шахматы в дальнейшем, можно прочитать практически в любой энциклопедии, но о том, что предшествовало появлению первых индийских шахмат, практически ничего нет. А дело в том, что около 50 тысяч лет назад существовала некая працивилизация, которая распалась на несколько крупных древних осколков, таких как Египет или Индия. Об этом тоже написано более чем достаточно, но о чем практически нет информации, так это о том, что в Африке тоже была развитая цивилизация, погибшая по неизвестным в наши дни причинам. И в африканской цивилизации были шахматы, причем с единорогами вместо коней.
– Хотите сказать, что этим шахматам несколько тысяч лет?
– Не самим шахматам, а идее игры. Но в Африке шахматы не были игрой. Для древних африканцев – это был предмет культа, доступный только в высших эшелонах жрецов. Африканцы видели в этой игре способ обмануть богов.
– Интересно, а сейчас этот культ существует?
– Кто его знает. В мире полно тайн.
– Другими словами убийцей может быть очередной представитель жреческой верхушки?
– Это уже вам видней. Я детективами не увлекаюсь.
– Я думал, что шахматисты любят детективы.
– Кто как.
– Было приятно с вами побеседовать.
– Мне тоже.
Леденец посмотрел на часы. Он тютелька в тютельку успевал на психотерапевтический сеанс, куда его записал приятель-адвокат. Человек, с которым Леденец в быту очень даже замечательно дружил, тогда как в профессиональной сфере они были злейшими противниками.
Выйдя на улицу, Леденец попытался поймать такси, что удалось ему с первой попытки. В последнее время автомобили с забавными шашечками на оперении стали трогательно ручными, и шли к человеку совершенно безбоязненно. Конечно, среди людей были и мерзавцы, которые, воспользовавшись доверием таксистов, пытались обидеть их, оскорбить, прокатиться на халяву, а совсем уже отъявленные негодяи даже пытались грабить и убивать. Но, несмотря на это, голод заставлял таксистов вновь искать общество людей.
Сев в машину, Леденец назвал адрес: вполне нормальное поведение человека в такси.
Поведай о коне мне,
Друг Гораций
Ничто так не увеличивает объем книги, как вставленные в текст стихи!
В огонь и воду я пойду за друга!
В огонь и воду?! Я?! Пойду за друга?!
В огонь и воду не на мониторе?!
Не в кинофильме?! И не понарошку!
За друга?! Я?! Не уступив дорогу?!
Так сколько ж это надо выпить водки?!
Или какой паленой хапнуть дури?!
Чтобы за друга так вот без страховки
Без спецкостюма или без дублера?!
За друга, на халяву, не за бабки?!
В огонь своей родной живою плотью?!
Сгорю иль утону во имя друга?!
А он что, сволочь, это мне позволит?!
Отправит на погибель, на мученья?!
И будет опиваться кока– Колой,
Пока в огне страдать я буду страшно?!
Иль станет обжираться он поп– Корном,
Когда я встречу смерть свою в пучине?!
Так может ли тогда назваться другом
Сей человек? А ежели не может,
Тогда зачем мне умирать во имя?!
Черт знает за кого с такою болью?!
Иль ежели он друг, то не позволит?!
А если так, то я и сам не ринусь
Ни в пламя, ни в пучину, ни в болото,
А лучше я схожу еще за пивом!
Зачем перечить другу?!
В этом дружба!
Доктор меланхолично смотрел в окно и писал стихи. Стихи он обычно писал, ожидая клиента. Доктор любил поэзию вообще, но предпочитал наслаждаться результатом собственного гения. Возможно, он бы наслаждался и поэзией других, склонных к творчеству лиц, если бы читал еще чьи-то стихи, чего он не делал уже несколько лет. Когда-тодавно, в романтической юности он зачитывался стихами. Это позволяло ему выглядеть окрыленным в нежных девичьих глазах. Девушки таяли от страстных, гениальных слов, и отдавали ему то, за что другие, менее поэтические его товарищи вынуждены были платить немалые деньги. Так еще в юности Доктор понял, что любовь и поэзия неразлучны.
Позже, когда страну захлестнул бум творчества, Доктор тоже перешел на стихи собственного производства: он предпочитал прогрессивных девушек, а с ними надо было лежать в ногу со временем.
В те времена как раз и родился его первый шедевр, посвященный будущей профессии:
Каждый день, каждый день, каждый день
Хренотень, хренотень, хренотень
Каждый день, каждый день хренотень
Каждый день хренотень, хренотень
Были и другие варианты этого стихотворения. Например, вот этот:
Каждый день, каждый день, каждый день
Каждый день, каждый день хренотень
Каждый день хренотень, хренотень
Хренотень, хренотень, хренотень
Второй вариант стиха был более совершенным с позиции структуры, но Доктору, для которого важна была суть поэзии, а не форма, он нравился значительно меньше.
Как я уже сказал, Доктор с меланхоличным видом смотрел в окно. Так он был устроен: отсутствие клиента вызывало желание писать стихи, процесс творчества вызывал легкую меланхолию, которая весьма нравилась Доктору, бывшему в душе декадентом. Меланхолия, в свою очередь, вызывала желание сидеть и смотреть в окно – замкнутый круг, который можно было разорвать только извне, например, позвонив в дверь.
В дверь позвонили. Доктор посмотрел на большие настенные часы. Во время, – подумал он, вставая, чтобы открыть дверь. Клиент был даже дважды во время: во-первых, он пришел вовремя по часам, а во-вторых, вовремя, так как Доктор как раз только что закончил стихотворение о дружбе. Это был хороший знак, несмотря даже на то, что Доктор в знаки не верил. Не верил в знаки и стоявший за дверью в ожидании Доктора Леденец.
– Здравствуйте, – сказал Леденец, когда входная дверь открылась.
– Здравствуйте, – ответил Доктор.
– Мне нужен доктор.
– Это я.
– Я – Леденец.
– Входите.
Действительно Леденец, – подумал Доктор, избавив тем самым автора от поиска предлога для описания внешности Леденца.
Леденец: Высокий, склонный к полноте, розовощекий, черноволосый, легко краснеющий человек. Чуть не забыл указать возраст. Леденцу было сорок.
– Слушаю вас, – сказал Доктор, когда Леденец устроился в кресле.
– Даже и не знаю… – Леденец робел и нервничал, – я в первый раз у психиатра.
– Я, скорее, психотерапевт.
– Вот.
– Так что вас привело?
– Кошмар, доктор.
– Как часто он повторяется?
– Каждый раз, когда я подбираюсь к раскрытию дела.
– Очень интересно. И давно это у вас?
– Уже более 10 лет.
– И вы ни разу ни к кому не обращались?
– Я не мог этого сделать. И вы поймете, почему.
– Расскажите.
– Каждый раз, когда я почти раскрываю дело, появляется он.
– Кто?
– Я не знаю. Он в маске. Всегда подкрадывается сзади и бьет меня ножом в спину.
– Неприятно, наверно.
– Не то слово. Но самое ужасное то, что перед тем, как я умираю, он открывает свое лицо. Каждый раз я вижу его лицо перед смертью, и каждый раз забываю. Это ужасно.
– Понимаю.
– Нет, доктор, вы не понимаете. Если бы я мог вспомнить это лицо… Мне кажется, что мы знакомы… И если бы я смог вспомнить…
– Думаете, это помогло бы вам избавиться от кошмара?
– Тогда я смог бы его остановить и довести, наконец, расследование до конца.
– Хотите сказать, что из-за кошмара вы не можете доводить расследование до конца?
– Конечно.
– Но почему?
– Потому что меня убивают.
– Стоп. Как может убийство во сне…
– Это не сон!
– Не сон?
– Не сон.
– Ничего не понимаю, – сказал Доктор и встал на ноги.
Наиболее благоразумной была мысль о том, что человек, способный заявить подобное на полном серьезе, говоря по-русски, не совсем дружит с головой, но, глядя на Леденца, Доктор чувствовал, что он говорит правду.
– Думаете, я сумасшедший?
– Если честно, то именно этот вывод я должен был бы сделать. Но я вам верю, сам даже не знаю, почему.
– Спасибо, доктор!
Скупа мужская слеза крадучись скатилась по щеке Леденца.
– Вы сможете мне помочь?
– Постараюсь. Вы что-нибудь слышали о моделировании реальности?
– Боюсь, что нет.
– Не надо бояться. Это новое направление в медицине и философии.
Леденец весь превратился в слух.
– Я думаю, нам надо организовать группу по моделированию новой реальности.
– Если это поможет, я только «за».
– В таком случае я сообщу вам о месте и времени дополнительно.
– Буду вам очень признателен.
В кармане Леденца проснулся и зазвонил телефон.
– Извините, – сказал Леденец, – дело том, что я не могу отключить эту штуку.
– Я понимаю, работа…
– Не в этом дело. Я забыл, где находится нужная кнопка, поэтому приходится всегда отвечать на звонки.
– Может, вы ответите? – спросил уставший от назойливого телефона Доктор.
– Да, конечно.
– Леденец, где ты? – услышал он голос начальника.
– Занимаюсь расследованием, – уклончиво ответил следователь.
– Хреново занимаешься.
– Что-то произошло?
– Пропала картина.
– Какая?
– Та самая. Из мозгов.
Трубка выпала из руки Леденца. Его раздирали противоречивые чувства. С одной стороны, ему было до слез жаль расставаться с картиной, которую он давно уже прикарманил в своих мечтах, с другой, он был искренне рад, что никто из родственников покойного (которых он искренне невзлюбил) не будет обладать этой бесценной вещью.
– Извините, – повторил он, – мне надо идти.
– Конечно, – ответил Доктор, который часто демократично соглашался с клиентами, – оставьте номер, я позвоню.
– Чуть не забыл, – пробормотал Леденец, доставая из потертого бумажника визитную карточку, – можете звонить в любое время суток.
О проекте
О подписке