Глава 6. Зигзаги судьбы

Уже на второй день в Ильме мы распродали всю краску, и Пипус предался пьянству. Я, в свою очередь, получил немного свободы, привыкнув к бесконечному балагану вокруг, но по-прежнему наслаждаясь ярмаркой. Мне нравилась живопись ещё в прошлой жизни на Земле. Да-да, наше свадебное путешествие в Милан я запомнил на всю жизнь! Нам достался угловой номер на пятом этаже. Из его окон был виден и беломраморный готический собор, гордость Милана, и здание Ла Скала за ним – тоже гордость! – и ещё дальше замок Сфорца с круглыми угловыми и центральной остроконечной башнями.

Пока жена плескалась в ванной, я сидел на подоконнике и молча созерцал нагромождения каменных и бетонных зданий, ущелья улиц, забитые толпами машин и людей. «Я в Италии! На родине Микеланджело и Рафаэля, Леонардо и Тициана, Боттичелли и Караваджо!.. Интересно, с каким грузом буду я покидать эту художественную Мекку, что приобрету тут и увезу с собой?» – думал я.

Последующие дни в Милане оказались настолько перегруженными, что нам некогда было ни серьёзно разговаривать, ни предаваться размышлениям. Мы носились по всяческим пьяцца и виа, из галереи в галерею, из музея в музей, из одной пинакотеки в другую. Галерея Брера и Галерея нового искусства, замок Сфорца и Амброзиана, церковь Санта-Мария-делле-Грацие с «Тайной вечерей» да Винчи. Шедевры, шедевры, шедевры! «Обручение Марии» Рафаэля, «Христос в Эммаусе» Караваджо, «Оплакивание Христа» Боттичелли и жёлтый ноздреватый мрамор «Пьета Ронданини», истерзанный гениальным резцом Микеланджело, творения Беллини и Мантеньи, Пьеро делла Франчески и Модильяни!

Глаза уставали от вакханалии красок, но перед каждым полотном хотелось постоять, хотелось, чтобы эта красота навеки отчеканилась в сердце, чтобы отсвет её никогда не угасал в душе.

К вечеру мы до того уставали, что с трудом добирались до постели и засыпали каменным, без сновидений сном.

Наверное, поэтому сейчас, получив относительную свободу, я направился к рядам с мольбертами и поставленными прямо на землю рамами с натянутыми на них полотнами.

Вдруг мне на глаза попался тот самый художник-бретёр Рикус. Он что-то показывал какому-то простаку. При виде меня он схватился было за кинжал, но я поспешил низко поклониться и подался назад, но всё ещё оставался в пределах слышимости.

– Это не простой рисунок, – сказал Рикус, продолжая прерванный моим появлением разговор, – это настоящая классика из столичной жизни, томные женщины и возбуждённые мужчины! Убедись сам, ведь ты уже хочешь пойти и найти себе горяченькую подружку?

Наверное, тот рисунок понравился обывателю. Он вручил бретёру серебро и суетливо спрятал картинку за отворот камзола.

Я собрался исчезнуть, раствориться в толпе, но проклятый художник тихонько меня окликнул:

– Эй, парнишка!

Я попытался улизнуть, но его рука схватила меня за горло со скоростью наносящей удар змеи. Рикус рывком развернул меня к себе, и его кинжал оказался у моего кадыка.

– Я прирежу тебя как барана, ты, грязный, нищий полукровка!

Остриё его кинжала прокололо тонкую кожу, и по груди побежала горячая струйка крови. Глаза у бретёра сделались совершенно безумными, как у дикого зверя, я же так перепугался, что даже не мог просить о пощаде.

Имперец пихнул меня, и я упал на землю.

– Если я не перерезал тебе глотку, то лишь потому, что не хочу пачкать руки твоей грязной кровью. Не суй свой длинный нос в мои дела. Иначе я не просто снесу голову с твоих плеч, а начну сдирать твою шкуру по чуть-чуть и буду натирать голую плоть солью.

С этими словами мой мучитель скрылся в толпе, оставив меня в испуге, недоумении и растерянности. Да что я ему сделал, чтобы этак беситься? Согласен, стал свидетелем его грязных делишек, но…

Я поднялся с земли, отряхнулся и пошёл обратно на ярмарку, уже с меньшим воодушевлением, чем раньше.

И тут я встретил Вестника. Того самого! Костлявого, угловатого, с копной белоснежных волос и длинной, спускающейся ниже пояса бородой. Он однажды приходил ко мне во сне… В первый раз я увидел его у небольшой эльфийской деревушки. А сейчас он стоял на каменной плите, возвышаясь на несколько метров над слушателями, и творил свою магию перед лицом толпы. Он не был стар в том смысле, какой мы обычно вкладываем в это слово. Казалось, мимо него протекли не дни или годы, а эпохи и тысячелетия.

Я не знал, когда и где этот человек родился и какой народ породил его, но для меня Вестник воплощал всё, относящееся к эльфам. По его речи ничего понять было нельзя: подобно земному попугаю, он говорил с каждым на его языке, отвечал на все вопросы, пользуясь тем наречием, на котором они были заданы. Вскоре я заподозрил, что он умеет также говорить на языке птиц и змей, камней и деревьев, гор и звёзд.

Предсказатель, которого я повстречал недавно, несомненно, являлся шарлатаном, но Вестнику фокусы не требовались. Он только что на моих глазах излечил женщину от постоянной мучительной головной боли. Касаясь губами уха одержимой, беззвучно он проговаривал свои священные слова. И неожиданно его глаза выпучились, он резко отпрянул. Женщина взвизгнула и конвульсивно дёрнулась: в зубах Вестника извивалась вытащенная из её головы ядовитая змея. Над толпой пронеслось изумлённое «ах!». Я же приписал это ловкости рук – старик наверняка пустил змейку вверх по своему рукаву, а потом спрятал её у себя во рту. Ну разве мог я считать иначе? А в силу полученного образования и жизненного опыта – нет.

Естественно, у меня возникло желание разоблачить и этого мошенника. Однако что-то заставило промолчать. Что именно, не знаю. Но Вестник, похоже, прочёл мои мысли: его глаза выхватили меня из огромной толпы.

– Подойди сюда, мальчик, – сказал он.

Все уставились на меня. Сам не пойму как, я очутился на каменной плите рядом с Вестником.

– Ты, смотрю, не веришь, что я извлёк змею из головы этой женщины?

Я прекрасно понимал, что говорить правду – лучший способ нажить врага, а умение притворяться – высший смысл выживания. Не хватало ещё лезть в чужие дела. Однако на этот раз я почему-то не сдержался. Раз уж старик сам этого хочет, так тому и быть.

– Ты спрятал змейку у себя во рту или в руке, – невозмутимо заявил я.

Мои слова подорвали веру толпы в чудо – послышался свист. Однако старец не опечалился.

– Я вижу, в твоих жилах течёт эльфийская кровь, – прошептал мне на ухо старый мудрец, – но ты предпочитаешь своих имперских предков.

– Я предпочитаю знание невежеству, – немедленно заявил я.

– Вопрос в том, – улыбнулся старик, – сколько знания может вынести мальчик?

Тихонько бормоча нараспев что-то на высоком, он стал совершать пассы перед моими глазами. Я закачался, лицо моё запылало, словно в лихорадке, на глазах выступили слёзы, дыхание перехватило. От моего недавнего скепсиса не осталось и следа.

Я чувствовал, что буквально проваливаюсь в его глаза: изумрудные, бездонные колодцы, наполненные мировой усталостью и молчаливым пониманием. Они сжимали меня как тиски, и, пока я беспомощно трепыхался в этой железной хватке, из меня вытягивали всё, все знания…

Потом Вестник потянулся к моему паху, словно хотел ухватить меня за причинное место, и извлёк из моих штанов длинную чёрную змею, извивавшуюся и злобно шипевшую. Зеваки разразились смехом.

И всё же я остался с этим странным стариком. А после того, как толпа рассеялась, я сидел тише воды ниже травы. Старик угостил меня жареным мясом и терпким вином.

– Никогда не отрекайся от своей эльфийской крови, – поучал он. – Имперцы полагают, что покорили нашу плоть плетью и мечом, с помощью страха и своей религии, но под нашими ногами, над нашей головой и в наших душах до сих пор существует другой, особый мир. До появления в Калионе имперцев, до того, как эльфы ступали по земле, до того, как сама твердь была извергнута из пустоты и обрела вещественность, властвовали духи. Их священные тени облачали нас, насыщали наши души и созидали нас… Возьми, – протянул мне Вестник странный блестящий камень.

В моей голове по-прежнему было туманно. Я испытал невероятное чувство потрясения и упал на колени.

– Это твой талисман, жребий, судьба. Храни его! – сказал старик.

– Но я не достоин.

– Разве? Ты даже не спросил, что должен отдать мне взамен.

– Всё, что у меня есть, – прошептал я и отдал ему все деньги, все свои сбережения.

Его ладонь прошла над моей, не коснувшись её, и деньги исчезли так, будто их никогда и не было.

– Этот дар не имеет цены. Он благословляет тебя, и твоё сердце с ним приютило богов…

Я даже не заметил, когда и как он ушёл. Смотрел на камень и млел.

Пипуса я нашёл в нашем временном прибежище – съёмной комнате. Я подробно поведал ему о своей встрече с целителем-магом, упомянув о змейке, скрывавшейся и в голове женщины, и в моем паху. Как ни странно, особого впечатления на наставника это не произвело, более того, после рассказа о сковавшем меня вдруг мороке, Пипус рассмеялся:

– Ха! Выходит, голова у тебя закружилась, и ты чуть не потерял равновесие, глаза слезились, нос чесался, но при этом чувствовал ты себя замечательно.

– Да! Так всё и было!

– Полагаю, старик применил порошок, который эльфийские друиды использовали для умиротворения тех, кто предназначался в жертву богам. У твоего так называемого целителя в кармане наверняка было немного этого порошка. Распевая свои заклинания, он махал руками у тебя перед носом, распыляя дурман.

– Нет, я ничего такого не заметил, – прошептал я, ужасаясь полученной информации о человеческих жертвоприношениях эльфийскими друидами.

– Само собой! Нужна лишь крохотная щепотка порошка. Тебя ведь не собирались приносить в жертву. Старику требовалось лишь слегка ослабить твоё сознание, чтобы ты поверил всему, что он тебе говорил.

– Но он дал мне дар!

Пипус внимательно рассмотрел полученный от друида талисман, улыбнулся и спросил:

– А что взял у тебя взамен старый мошенник?

Чувствуя себя полным лохом, на этот вопрос наставника я решил не отвечать…

– Ничего, – солгал я.

Спустя полчаса, когда Пипус ушёл, я побежал к плите, где встретил целителя. Там, естественно, его не было.

Сокрушаясь о потерянных деньгах и проклиная себя за глупость, я снова забрёл на майданчик художников. Там зазывала приглашал всех желающих полюбоваться восхитительными работами непревзойдённого мастера Алона Рикуса. Самого бретёра я нигде не видел, поэтому решил взглянуть на его работы. И что я увидел? Мазню в духе провинциального декора родной планеты с русалками и котами!

Эти рисунки были бледным подобием того шедевра, который я отдал пассии художника. «Как же так? – спрашивал я себя. – Поверить не могу, что такой мастер пишет непотреб!»

У картин я задержался до вечера. Рассматривал большие и маленькие полотна, вспоминая Землю и работы наших мастеров живописи. Ушёл, когда уже наступала ночь, однако к Пипусу пошёл не сразу, а сперва снова отправился на поиски целителя, рассчитывая вернуть свои деньги. Вокруг ярмарки горели сотни костров, но я не прекращал поиски и бродил между ними, пока наконец не углядел его ослика, собаку и приметное эльфийское одеяло, выкрашенное в изумрудный цвет. Небо было безоблачным, звёзды и луна давали достаточно света, так что я был уверен, что ничего не напутал. Правда, самого Вестника поблизости видно не было.

Вообще-то в качестве возмещения я считал себя вправе прибрать к рукам одеяло, да и вообще всё, что смогу найти на стоянке, но злобный взгляд кудлатой собаки отбил у меня даже малейшее желание действовать таким образом. Этот мохнатый пёс выглядел чистым чёртом, исчадием Ада.

Я возобновил поиски старика и обнаружил его на некотором расстоянии от его бивуака, стоящим ко мне спиной, а лицом к огромному, утопающему в сгущавшемся мраке дереву. Различимы были лишь тёмные очертания его фигуры. И в тот момент, когда я направился к нему, целитель воздел руки к звёздам и возгласил что-то на незнакомом мне языке. То был не высокий, и вообще не походил ни на одно из эльфийских наречий, какие я когда-либо слышал.

Неожиданно с гор, леденя мою кровь, налетел пронизывающий ветер. Содрогнувшись, я посмотрел на Вестника и увидел, как прямо над его головой, ярко перечеркнув небо, устремилась к земле звезда.

Падающие звёзды я, понятное дело, видел и раньше, но что-то не мог припомнить, чтобы они падали отвесно, да ещё и по команде смертного. Я повернулся, и ноги сами собой понесли меня прямиком к таверне, где Пипус арендовал для нас комнатку.

Я посмеивался над собой, убеждая самого себя, что падение звезды именно в тот момент, когда старик вершил свои заклятия, было всего лишь простым совпадением. Но моё тело пронизывала странная дрожь, и я испытывал иррациональный страх, от чего и вовсе побежал. Как бы то ни было, а искушать судьбу меня не тянуло. Я и так уже нажил достаточно врагов и не имел ни малейшего желания добавлять к их числу ещё и потусторонние силы.

Не знаю, как это произошло, кто той ночью дёргал за нити моей судьбы, но я вылетел прямиком к костру, у которого, стоя за мольбертом, творил великий мастер Алон Рикус.

Я встал как вкопанный и уставился на него и полотно с портретом какой-то прекрасной девушки. Наверное, очередной пассии бретёра.

– И что ты можешь понимать в живописи, щенок? – пьяным голосом пробормотал Рикус.

– Ну, может, знатоком местной живописи меня и не назовёшь, – заносчиво заявил я, – но мне доводилось видеть настоящие шедевры!

– Ну и какие же?

Бретёр положил на полочку кисть и приложился к меху с вином. Сделав несколько больших глотков, он с вызовом уставился на меня. Поначалу его вопрос испугал меня, но я решил просто поговорить с ним, как с обычным человеком, рассчитывая, если что-то пойдёт не так, банально сбежать.

– Ты вряд ли видел эти работы и наверняка не слышал имён тех мастеров. Ответь мне, как мог такой большой мастер-портретист написать то, что продают сейчас на ярмарочной площади?

Рикус глянул на меня с новым, хотя и пьяным интересом.

– Я уважаю тебя за твой решительный отказ потворствовать этой толпе неотёсанных торговцев и прочих мужланов, которые не понимают настоящее искусство! Но, видишь ли, маленький уличный щенок, окрашивающий свои волосы и меняющий цвет глаз, как рептилия с островов Маги меняет цвет своей кожи, если бы я не писал то, что понятно простолюдинам, то они не покупали бы мои работы. Ты или потворствуешь сброду, или умираешь с голоду!

– Если бы ты свято верил в своё искусство, то предпочёл бы умереть с голоду! – неосмотрительно заявил я, вспомнив земных мастеров-импрессионистов начала двадцатого века, отдававших свои работы за чашку кофе.

И какие работы! Спустя полвека аукционы «Кристис» и «Сотбис» выручали за них десятки миллионов долларов…

– Ты или глупец, или лжец, или и то и другое вместе, – рассмеялся он. – Как зовут тебя, полукровка?

Забыв о необходимости хранить тайну, я ответил:

– Амадей Амадеус… бастард.

– Тогда я буду звать тебя просто бастардом. Достойное наименование, по крайней мере, среди воров и шлюх. Я пью за тебя и за твою любовь к искусству!

Рикус опустошил мех до дна, отбросил его в сторону и растянулся на спине, полуприкрыв веки.

Вечерняя прохлада заставила меня податься ближе к огню. Согревая у костра руки, я ждал, когда бретёр снова заговорит. Почему-то я испытывал к этому человеку беспричинную симпатию. Поэтому расстроился, услышав похрапывание. Имперца сморил пьяный сон. Со стоном разочарования я поднялся. Обернувшись, заметил человека, который шёл в мою сторону. Незнакомец останавливался у каждого костра, внимательно присматриваясь к расположившимся возле него людям. Я замер на месте. Ужас сковал меня, напрочь лишив дыхания, ведь я решил, что этот соглядатай ищет меня! Не медля, поспешил скрыться во тьме. Всю дорогу до таверны колени мои дрожали, а сердце трепетало от страха.