Домой возвращались на розовом закате, просветленные и голодные, передав конюхам лошадей, шли купаться на речку, потом ужинали на террасе и вели долги беседы о старине, вспоминали былые походы и друзей. Последний вечер провели в имении, где пили шампанское, а Лидия Петровна музицировала на фортепиано, затем гость распрощался и Поспелов старший вместе с сыном, проводили его в коляске на вокзал губернского Орла.

– Ну, счастливо оставаться, – облобызал их на прощание репортер.

– Приезжай, Володя, всегда будем рады, – повлажнел глазами отставной майор, а Мишка добавил, – особенно я, дядя Гиляй.

Затем гость с баулом в руках поднялся в синий вагон-микст*, трижды брякнул станционный колокол, по составу прошел лязг сцепок, все, убыстряясь и набирая ход, завращались колеса.

Когда отец с сыном вернулись домой, в высоком лиловом небе мерцали звезды, в спящем парке за домом звонко цокал соловей. Передав коляску кучеру, оба поднялись по ступеням в дом и, пожелав друг другу покойной ночи, разошлись по комнатам. Мишкина была наверху, в мезонине. Войдя внутрь, он зажег настольную лампу, прибавив света, открыл балконную дверь. Из парка потянуло свежестью и запахом ночной фиалки.

Раздевшись, разобрал постель, улегся и, взяв с прикроватной этажерки книгу, стал с интересом читать. Это были «Вольные стрелки» Майн Рида. Там же имелись тома Купера, Стивенсона и Кона Дойла, а из русских писателей Карамзина с Гоголем и Загоскина.

Любовь к литературе сыну привила Лидия Петровна, в прошлом выпускница Смольного института*. Пыталась и к музыке, дав несколько уроков на фортепиано, однако дальше «Собачьего вальса» Мишка не продвинулся. Дмитрий же Васильевич называл все это баловством и читал только «Биржевые ведомости» и пособия по коневодству.

Свет в окне флигеля погас только перед рассветом.

Глава 2. Первая любовь

А через несколько дней, под вечер, на конезавод из Борисоглебского уланского полка, квартировавшего в Ливнах, для закупки лошадей прибыли ремонтеры: сухощавый и подвижный штаб-ротмистр Шевич с молодым поручиком в пролетке, за ними верхами вахмистр с тремя уланами.

Шевича Поспелов знал по прежним наездам, встретились как старые знакомые.

– Сколько на этот раз Юрий Петрович? – пожал он офицеру руку.

– Десять кобыл трехлеток и пару таких же жеребцов, Дмитрий Васильевич.

– Найдем, – прошу в контору.

Ротмистра с поручиком разместили в одной из ее жилых комнат, вахмистра и остальными в людской, лошадей, задав корму, поставили в конюшню. Ефим с Мишкой, до этого занимавшиеся на манеже с Вороном закончили дело и, умывшись, отправились в людскую, пообщаться с уланами.

Те уже поужинали щами с кашей и дымили цигарками, у окна, на лавке, Иван, орудуя шилом, чинил хомут.

– Ба! Да никак Степан Кузьмич! – переступил порог старший конюх.

– Я, Ефим Аверьяныч, – поднялся вахмистр, пожав ему с гимназистом руки. – Вот, прибыли за лошадками, в полку небольшой ремонт*.

– Как же, как же, уважим, – присел напротив Ефим с парнем. – Ну, как дела, как служба?

– А что ей сделается? Идет. По весне вернулись из Польши. Квартировали в Гданьске почитай год

– Маневры? – со знанием дела вопросил казак.

– Вроде того, ну и для порядка.

– Это само-собой, очень уж пакостный народ. Мне отец рассказывал.

– Служил там? – вскинул бровь вахмистр.

– Подавлял восстание.

– А что за восстание? Никогда не слышал, – вылупил глаза Мишка.

– Как же, было такое, – подтвердил вахмистр. – При Императоре Александре Николаевиче.

Стали набирать в армию очередных рекрутов, а поляки взбунтовались. Создали под Варшавой несколько отрядов, вооружились и пошло-поехало. Принялись нападать на наши гарнизоны, убивать офицеров и солдат. Потом к ним пришли добровольцы из европ, получилось войско тысяч на пятьдесят.

Ну, наши им и дали, разгромили в пух и прах. Зачинщиков повесили, многих отправили Сибирь, а остальным всыпали шпицрутенов*, что б было неповадно.

– И бунтовали они не в первый раз, – добавил молодой улан, оказавшийся из студентов. – В одна тысяча восемьсот тридцатом шляхта*, желая отделиться от России, устроила покушение на цесаревича Константина* в Варшаве, а когда не удалось, призвало к восстанию польские полки, частично ее поддержавшие.

Они составили пятьдесят тысяч пехоты, восемнадцать – кавалерии и три тысячи волонтеров при двух сотнях орудий. Война длилась почти год, наши войска разбили мятежников, оставшиеся в живых бежали в Австрию и Пруссию.

– Вот я и говорю, поганый они народ, – сказал Ефим. – Изменщики да предатели.

Потом разговор зашел о видах на урожай, ценах на хлеб и другом, бывшем для Мишки неинтересным. Он посидел для блезиру* еще минут пять, а затем потихоньку вышел.

Отец с Шевичем и поручиком сидели в его кабинете, играя в преферанс. Перед ними на столе стояла открытая бутылка шустовского коньяка и три рюмки, в воздухе витал табачный дым.

– Здравствуйте, господа, – поприветствовал офицеров гимназист.

– Здравствуй Миша, – поднял от карт глаза Шевич, а поручик улыбнулся, – бонжур.

– Как идут дела с Вороном? – сделал очередную взятку отец.

– Неплохо, папа, сегодня освоили все три аллюра.

– Добро, – бормотнул тот, и игра продолжилась.

Мишка, присев на свободный стул немного понаблюдал, а затем ушел на жилую половину. Там у него была своя комнатка с диваном и всем необходимым, на стене висели казачья шашка и дареный винчестер.

Сняв его, достал из небольшого сундучка принадлежности для чистки, неспешно разобрал. Винтовка была с лакированной ложей, трубчатым магазином на семь патронов и рычажным взводом. Для начала, смочив веретенным маслом шомпол, Мишка протер ствол, затем перешел к остальному.

Когда спустя час, лежа на диване, он листал свежий номер «Нивы» с иллюстрациями, со стороны отцовского кабинета донеслись звуки гитары и приятный баритон

Утро туманное, утро седое,

Нивы печальные снегом покрытые,

Нехотя вспомнишь и время былое,

Вспомнишь и лица, давно позабытые…

грустно выводил поручик.

– Не иначе проигрался, подумал Мишка, отложил журнал в сторону и погрузился в сон.

Утром в направлении степи следовала кавалькада: впереди две пролетки, с управляющим, офицерами и гимназистом, сзади, верхами, Ефим с уланами.

Степь алмазно блестела росой, воздух пьянил, на востоке вставало солнце.

Лошадиный, в полтораста голов табун, теперь пасся на версту дальше, в травянистой широкой низине с небольшим, подернутым туманом, озером. Рядом имелся загон из жердей, стояла выцветшая брезентовая палатка, рядом на приколе три поджарые лошадки.

Подъехали, господа вышли из пролеток, остальные спешились. Табунщики шуганули двух подбежавших лохматых овчаров*, старший снял баранью шапку.

– Значит так Матвей, – подошел к нему управляющий. – Отловите десять гнедых кобыл и пару таких же жеребцов. Все трехлетки.

– Понял, барин (вернул обратно) и обернулся к остальным. – За дело ребята.

Те быстро отвязали лошадей, вскочив в седла, гикнули и понеслись к табуну.

Спустя пару часов в загоне беспокойно фуркали и вертелись, пойманные арканами и придирчиво осмотренные офицерами кони. Двух при этом заменили, посчитав мелковатыми, с чем управляющий, немного поспорив, согласился.

Когда трехлетки остыли и успокоились, их выпустили из загона, уланы, окружив группу, погнали ее в сторону завода. Шевич дал табунщикам на водку, господа погрузились в пролетки и покатили вслед.

Когда степь закончилась, небольшой табун запылил по дороге, а пролетки въехали в ворота. Перед конторой все выгрузились, управляющий с офицерами прошли в его кабинет. Там штабс-ротмистр, достав из кармана бумажник, отсчитал Поспелову две тысячи рублей кредитными билетами* с двуглавым орлом, а тот выдал ему расписку на покупку. Затем все вместе вышли во двор, попрощались, ремонтеры уселись в повозку, и та выкатила с завода.

Мишка в это время растворив окно светелки, наблюдал сверху за все удалявшимся табуном. Он трепетно любил коней и всегда жалел тех, что уходили с ремонтерами. Другие, которых покупали именитые граждане, как правило, жили в неге, этим же предстояла служба и нередко гибель в сражениях.

Пятилетним мальчиком отец впервые посадил его на скакуна и, держа в руках уздечку, Мишка проехал шагом по манежу. Сердце едва не вылетало из груди, в душе страх, но героически стерпел. Далее были новые занятия, уже с Ефимом, а потом пришла любовь к этим сильным, умным и преданным животным.

Вскоре табун растворился в голубой дали, он вздохнул, закрыл окно и сбежал по ступенькам вниз.

Кончилось лето, степь окрасилась в осенние тона, в выцветшем небе к югу тянули журавлиные стаи. Каникулы закончились, для Мишки начался последний год учебы. Поскольку имение Поспеловых было в трех верстах от Орла, он жил в пансионе при гимназии. Она была государственной, мужской, обучались дети разных сословий. Преподавали русский язык, историю и географию, математику с физикой, логику, французский, черчение и рисование, а также закон Божий.

Учился юный Поспелов хорошо (шел вторым в классе), но вот дисциплина хромала. Виной был вспыльчивый, как у отца характер и обостренное чувство справедливости. На втором году обучения один из гимназистов, старше на два года, обозвал его сыном лошадника. Мишка прилюдно отлупил обидчика, за что к директору вызвали мать.

– Нельзя бить людей по лицу, – убеждала его потом дома Лидия Петровна

– Подлецов можно, – не соглашался Дмитрий Васильевич. – И всегда бей первым.

В старших классах Мишка после занятий стал тайно посещать театр с цирком, что строго воспрещалось, где было необычайно интересно. Ему нравилась игра актеров, о которых много рассказывал Гиляровский, работа акробатов под куполом, иллюзионист*, а больше всего конный аттракцион.

Бдительные воспитатели вычислили отрока* и занесли в кондуит* как злостного нарушителя дисциплины.

Занятия начались с посещения гимназии градоначальником, действительным тайным советником* Трубниковым, в окружении других официальных лиц.

Воспитанников, облаченных в синие мундиры с надраенными пуговицами, выстроили в главном зале, под портретом Императора. Градоначальник, чуть картавя, произнес речь о пользе образования на благо Отечества и их задачах, а приглашенный фотограф трижды полыхнул магнием.

Когда речь закончилась, гимназисты, по знаку инспектора, завопили «ура!», тайный советник вместе со свитой величаво удалился, а воспитанников развели по классам. Учебный год начался.

В декабре пришла зима с трескучими морозами и метелями, навалило снега. По утрам дворники махали деревянными лопатами, на городских улицах появились сани в упряжках, на деревьях посвистывали снегири, детвора играла в снежки.

Учеба шла полным ходом, приближались рождественские каникулы, а за ними Новый год. Мишка ждал их с нетерпением, хотелось пожить у родителей, навестить Ефима и покататься на Вороне, который, стал отменным скакуном

В театр он больше не ходил, запросто можно было нарваться на педагогов, а вот цирк регулярно посещал, тем более у него появились там знакомые. Получилось это случайно.

Как-то погожим сентябрьским днем Мишка возвращался после занятий в пансион. В воздухе плавали серебряные нити паутины, с деревьев, кружась, опадали листья. Чуть впереди, с тротуара сошла пара – пожилой представительный мужчина в котелке и с тростью, под руку с юной девушкой. Они стали переходить улицу, и в это время из – за угла на бешеной скорости вывернула повозка.

Извозчик, откинувшись назад, натягивал вожжи, но лошадь, как видно понесла и не подчинялась. Пара застыла в ужасе, а Мишка не помня как, оказался у морды жеребца, повиснув на удилах. Тот прянул в сторону, протащил его десяток метров и встал, тяжело поводя боками.

– Вы не ранены?! – поспешили к гимназисту мужчина с девушкой.

– Да нет, – ответил, успокаивая коня. – Стой спокойно дурашка.

Лихач, извинившись, покатил дальше, а девушка внезапно сказал «ой, да у вас рукав лопнул!».

– Точно, – пощупал мундир Мишка и засмущался.

– Давайте зайдем к нам, молодой человек, – предложил мужчина, показавшийся знакомым. – Дочь аккуратно зашьет, а заодно напоим вас кофе.

– Соглашайтесь, улыбнулась та, – ведь вы наш спаситель. – Кстати, живем мы совсем рядом.

– Хорошо, – кивнул Мишка.

По дороге состоялось знакомство. Мужчину звали Александр Иванович Берлизов, он оказался цирковым иллюзионистом, а его дочь – Лиза, воздушной гимнасткой. Жили они в доходном доме купца Суханова на соседней улице, арендуя там квартиру.

Когда лопнувший шов был аккуратно зашит, все трое уселись за стол пить ароматный кофе со сливками, завязался разговор. А когда выяснилось, что их новый знакомый поклонник цирка и лошадей, Берлизовы предложили навещать его бесплатно.

– Это как? удивился гимназист.

– Да очень просто, – рассмеялся Александр Иванович. – Покажите служителю при входе это (вынув из бумажника, протянул визитку), и он пропустит.

– Понял, – спрятал ее в карман Мишка.

Ночью, ворочаясь на койке в пансионе, долго не мог уснуть. Очень понравилась Лиза. Тоненькая, стройная, с черными волосами и карими глазами. До этого знакомых девиц у него не было. Да еще таких, чтоб работали под куполом цирка.

С этого дня Мишка стал навещать его много чаще и вскоре попал за кулисы, где шла своя удивительная жизнь: в клетках рычали звери, артисты разминались перед выходом, статисты таскали реквизит, пахло лошадьми и опилками.

Лиза познакомила с наездниками, а когда он рассказал, что знает джигитовку, те захотели посмотреть. После одного из представлений Мишка показал и старший оценил, – умеешь гимназист. – Если желаешь, научим еще нескольким трюкам. Тот пожелал и через время освоил их, став посещать после занятий тренировки.

Между тем чувства к Лизе росли, воскресеньями они гуляли по городу, катались на карусели в городском парке, а потом заходили в кафе, где на карманные деньги Мишка угощал ее лимонадом и пирожными. Девушка была смешливой, разговорчивой и начитанной, а еще немало поездила с отцом по России, работая в самых разных цирках. Александр Иванович был из Воронежских мещан*, как и мать Лизы, умершая через несколько лет после ее рождения.

Рождественские каникулы Мишка провел у родителей в имении и на заводе, где занимался на манеже с Вороном, фехтовал с Ефимом шашками, а еще охотился с отцом на лис и зайцев. Однажды их застал в степи буран и, укрывшись в балке, они ночевали у костра, приехав утром на завод, где уже начались поиски.

Потом каникулы закончились и, вернувшись в город, Мишка узнал, что Лиза погибла, сорвавшись на праздничном представлении с трапеции*. Не веря в случившееся, наняв лихача, помчался на городское кладбище. Пробежав до конца по расчищенной от снега аллее, остановился перед свежей, утопавшей в цветах могилой, откуда на него из рамки с траурной лентой, смотрела Лиза.

Сердце рвала боль, и он заплакал. Еще через сутки решил навестить Александра Ивановича на квартире, выяснить, как и почему все случилось, но не застал. Накануне тот уехал, уволившись из цирка.

Так, не успев начаться, закончилась первая любовь.

В цирк Мишка больше не ходил, став неразговорчивым и мрачным, потянулись безрадостные дни. Родители заметили перемену в сыне, но на вопросы «что случилось», он отмалчивался.

– Мальчик взрослеет, – сказала по этому поводу мужу Лидия Петровна.

Затем пришла весна, снега растаяли, проклюнулась трава, а в мае начались выпускные экзамены. Их молодой Поспелов сдал успешно, получив аттестат зрелости.

– Ну что же, молодец, – хмыкнул Дмитрий Васильевич, прочитав гербованную бумагу с оценками. – А это тебе от нас с мамой, – открыв ящик письменного стола, вручил сыну золотой брегет* с цепочкой. – Лето отдыхай и готовься к поступлению, в августе едем на Кавказ.

Он принял окончательное решение отдать Михаила в Тифлисское военное училище, которое в свое время закончил сам. Училище, созданное в 1864-м году наместником на Кавказе великим князем Михаилом Николаевичем, считалось престижным и готовило пехотных офицеров. Изначально туда набирали отпрысков только верхних сословий, но армия постоянно увеличивалась, стали разбавлять мещанами. Обучение составляло три года, после чего выпускники распределялись в армейские части.

Сын было заикнулся, что хотел бы в кавалерийское, но отец значительно сказал, – пехота царица полей! Запомни это. Кстати, там начальником – полковник Томкеев Иван Петрович, мой старинный знакомый.

– Вот как? – удивился Михаил. – Не знал.

– Служили вместе, потом я вышел по ранению в отставку, а он продолжил. Но экзамены будешь сдавать честно, без протекции*. Ты меня понял? – взглянул на сына.

– Понял,– ответил выпускник.

Лето он провел на заводе, где каждое утро уносился на Вороне в степные просторы, через час возвращался и помогал Ефиму с конюхами, а в полдень, искупавшись на речке, обедал на террасе с отцом. Вторую часть дня, уединившись в светелке, занимался подготовкой. Экзамены предстояли по русскому языку, математике и физике на условиях конкурса. А вечерами, когда солнце опускалось к закату, Михаил шел к реке, где садился на траву под ивами, слушал щелканье соловьев и с грустью вспоминал Лизу.

Глава 3. Юнкер

В первых числах августа выпускник попрощался в имении с матерью (та всплакнула) и утром Ефим отвез их с отцом в пролетке на железнодорожный вокзал. Там, предъявив кондуктору билеты, оба сели в купе 1-го класса поезда Орел-Тифлис. В таких купе Михаил еще не ездил и с интересом оглядывал стены, отделанные ясенем, бархатную обивку диванов и до блеска начищенные медные рукоятки.

Определив баул с чемоданом на багажную полку, они с Дмитрием Васильевичем уселись друг против друга, по коридору прошествовал проводник в форменном мундире со словами «господа провожающие, просьба покинуть вагоны, поезд отправляется!». Спустя короткое время звякнул станционный колокол, состав дрогнул, за окном поплыла платформа

– Ну, вот и поехали, – сняв летний картуз и пиджак, определил Дмитрий Васильевич их на вешалку. Михаил, не отрываясь смотрел в окно, за которым сначала открылись центр города с золотыми маковками соборов и церквей, блестящая под солнцем Ока, а потом утопающие в садах окраины. Смотрел и думал, что ждет его впереди. Детство закончилось.

Вскоре проводник стал разносить чай с лимоном в серебряных подстаканниках – отец попросил два, они выпили его, и Дмитрий Васильевич стал просматривать купленные на перроне газеты, а Михаил вышел в коридор. Он был длинным с зеленой ковровой дорожкой на полу, чуть покачивало. Взявшись за поручень, снова принялся смотреть в окно. Теперь за стеклом проплывали созревающие поля конопли и ржи, леса с перелесками да степь с пасущимися вдали табунами и отарами.

Постояв немного, вернулся назад и принялся читать захваченную с собой книгу.