«Пельмени»

Приняв освежающий морской душ, я выхожу в предбанник, слегка промокаю себя разовым полотенцем и, усевшись на скамейку, облачаюсь в очередной комплект такого же белья, небесного цвета, с открытым воротом и короткими рукавами рубаху и просторные, до колен шорты.

«Разовыми» они называются потому, что не подлежат стирке и после употребления используются на ветошь. Это по береговой инструкции. А в море наоборот.

Белье отличного качества, из натурального хлопка, (по слухам такое же выдают космонавтам) и многие офицеры и мичмана, «придерживают» пару-тройку комплектов для последующего отпуска. Что б подарить друзьям, как предмет экзотики.

На исходе второй месяц боевого дежурства, и желанный отпуск не за горами.

А пока мы таимся в глубинах Саргассова моря, по ночам всплываем на сеансы связи и очень страдаем от жары.

До солнца две сотни метров океанской воды, но в отсеках душно, на переборках конденсат и все ходят потные. К тому же у нас уже несколько дней барахлит холодильная установка, и мясо стало припахивать.

Завершив одевание и натянув пропахшее никотином «РБ» (в лодке запахи очень прилипчивы) я отдраиваю глухую металлическую дверь, поднимаюсь на среднюю палубу ракетного отсека и направляюсь в корабельную амбулаторию, где проживаю в изоляторе вместе с доктором.

Там с подволока свисает мокрая простыня, с дующим на нее вентилятором, а у стола сидит «док», и что-то сосредоточено кропает шариковой ручкой на бумаге.

– Че, Сань, наверное о ведмеде пишешь? – невинно спрашиваю я.

Доктор у нас «щирый хохол» и многие слова произносит по украински, что вызывает бурную радость лодочных юмористов.

– Не, – вздыхает док. – Отчет, в бога його маму.

Кто в штабах придумал отчеты о плаваниях я не знаю, но писать их обязательно – бюрократии на флоте хватает.

– Ну-ну, – бормочу я и перебираюсь в смежный с амбулаторией изолятор. Там две, расположенных одна над другой койки, наподобие тех, что в купе поезда, небольшой стол-тумба, два белых платяных шкафчика и наш персональный гальюн за герметичной дверью.

Я наклоняюсь к нижней, подымаю ее и звеню в рундуке бутылками. Все пусты.

Перед походом практически все офицеры, помимо прочего, подкупают для себя ящик-другой минеральной воды, поскольку та, что варят химики безвкусная, и потребляют по мере надобности.

Разочаровано крякнув, я опускаю койку и думаю, у кого может быть минералка.

У «дока» тоже кончилась и у всех моих приятелей тоже.

И тут меня осеняет – у замполита! Тем более, что накануне он приглашал меня на стаканчик. Отношения с заместителем у меня трепетные.

Дело в том, что он готовится к переводу в Москву, а с неделю назад на корабле случилось грандиозное «ЧП». Прикомандированный к экипажу матрос, пытался лишить жизни своего непосредственного начальника. Причем демонстративно, гоняясь за ним по турбинному отсеку, с пожарным топором в руках.

Общими усилиями буяна скрутили, препроводили в каюту замполита, и тот, вместе с командиром, по возвращению решили предать его суду военного трибунала. С парнем случилась истерика, на разборку был вызван доктор, а потом несостоявшегося убийцу, под конвоем доставили ко мне для последующего дознания.

И тут выяснилось, что он подлежал демобилизации еще два месяца назад, но в своем родном экипаже насолил отцам-командирам, и по согласованию с нашими, был отправлен в автономку «для перевоспитания».

Этим вопросом вплотную занялся командир турбинной группы – недавно выпущенный из училища лейтенант, и практически все вахты, не раз бывавший в плаваниях специалист 1 класса, под душещипательные сентенции «воспитателя», черпал там соляр и воду.

С учетом этого всего, состава преступления в его действиях я не нашел, матрос был профилактирован и возвращен на боевой пост, а лейтенант получил неполное служебное соответствие.

– А своему адмиралу по приходу доложишь? – осторожно поинтересовались командир с замом.

– Нет, – пообещал я. – Возьму грех на душу.

Вернувшись в амбулаторию, я выщелкиваю из штатива трубку и набираю номер зама.

– Владимир Петрович, Королев, как насчет обещанной минералки?

– Давай, заходи, – сипит трубка, – как раз посоветуемся.

– Чуешь, Валер, выдури у него бутылку, а я ее подморожу в провизионке, – слыша разговор, сглатывает слюну док.

– Постараюсь, – киваю я, и выхожу наружу.

Сзади хлопают тяжелые переборочные люки, в отсеках надоевший гул лодочной вентиляции, и парная до одури духота.

Тяжело дыша, я поднимаюсь по трапу на расположенную рядом с офицерской кают-компанией матово сияющую площадку и отодвигаю дверь замовской каюты.

В ней, сидят замполит, с помощником и о чем-то тихо беседуют.

– Давай, Николаич, присаживайся, – кивает капитан 2 ранга на расположенный напротив диванчик, затем встает, открывает небольшой лючок в обшивке и извлекает из межбортного пространства запотевшую, с розоватой этикеткой бутылку.

– «Боржом», – закатывает глаза помощник и вожделенно на нее косится. Затем появляются три стакана и хозяин набулькивает в них искрящуюся пузырьками воду.

– М-м-м, – мычим мы от удовольствия и с наслаждением ее вытягиваем.

Наш помощник командира, капитан 3 ранга Паша Малько, тоже «приписной», я с ним был в автономке и глубоко уважаю. Паша блестящий офицер, фанатично любит море и неиссякаемый оптимизм.

Вот и сейчас, в отличие от нас он бодр, подтянут и благоухает «шипром».

– Значит так, – поворачивает в мою сторону кресло зам. – Как по твоему психологическое состояние команды?

– Не очень, Владимир Петрович, – отвечаю я, – полета суток под водой не шутка, все устали.

– Точно, – кивает рыжей головой заместитель. – А посему всех надо встряхнуть и, так сказать, придать бодрости.

– Что, снова лекции о бдительности? – настораживаюсь я.

– Не угадал, – довольно щурится кап два. – Вот мы с помощником, – кивает на Пашу, решили организовать кое-что поинтересней.

– Концерт?

– Нет, – хлопает меня по колену Малько, – коллективную лепку пельменей!

– Ну да, и не делай большие глаза, – ухмыляется Паша. – Когда я был минером на «дизелях» и мы шесть месяцев болтались в Средиземке, с тоски всей командой принялись лепить пельмени с ламинарией, поскольку все мясо протухло. И знаешь, здорово помогло, даже смеяться начали.

– Во-во, – многозначительно поднимает вверх палец зам. – Коллективный труд, это великое дело!

– Это ж сколько пельменей надо? – почему-то начинаю я считать по пальцам

– Совсем плохой стал, – укоризненно качает головой помощник. – Две тысячи четыреста, из расчета двадцать штук на организм.

На лодках матросов, офицеры в обиходе называют по разному. В мое время, когда я служил срочную, нас звали «шлангами», на соседней – «пингвинами», а вот на этой «организмами». И все это от неистребимого флотского юмора и, как на нем говорят, для полноты ощущений.

– А заодно организуем и призы, – развивает мысль Паша. – В каждую сотню по гайке, кому попадет на зуб, тому воблу.

– Как бы того, не подавились, – с сомнением косится на него заместитель. – Ты уж согласуй это с доктором.

– Обязательно, – соглашается помощник, – ну, так я пошел? Озадачу интенданта.

Заместитель солидно кивает, мы остаемся одни и я ложу ему на стол бумажку.

– Это что? – разворачивает он ее и близоруко щурит глаза.

– Да так, вроде частушек, почитайте.

 
А слева молот, справа серп,
Это наш советский герб,
А хочешь сей, а хочешь куй,
Все равно получишь…
 

– твою мать, так это ж махровая антисоветчина! – наливается он краской. – Откуда?

– Мичмана после вахты поют, в семнадцатой каюте.

– Ну, я им курвам покажу, – шипит зам. – Получают как министры и такое блядство.

Чуть позже я иду назад, с бутылкой минералки для дока и представляю, как он обрадуется.

– О, боржом! – экспрессивно восклицает Саня, изымает у меня бутылку и бережно водружает на стол. – Шас заморозим и вечером дерябнем, – потирает руки.

Я замечаю на кушетке россыпь никелированных гаечек, беру одну и с интересом рассматриваю.

– Тут заходил Паша Малько, – кивает на нее Саня, – ты в курсе, что они задумали?

– Ага, – киваю я, – в курсе.

– Что ж, психологически все верно, я лично «за». Щас продезинфицирую гайки и завтра приступим к апробации.

– А если кто подавится или проглотит, тогда чего?

– Вырежу, – решительно говорит док, и я ему верю.

Саня по специальности хирург и страдает патологической страстью ко всякого рода операциям. С год назад он удачно вырезал в море аппендикс боцману, виртуозно вскрывает скальпелем панариции и фурункулы и всегда активно ищет, на ком бы еще попрактиковаться.

– Ладно, я пошутил, – угадав мои мысли, ухмыляется док. – Если что, они выйдут сами, потому как мелкие.

После этого он извлекает из шкафа объемную зеленоватую бутыль с намалеванным на наклейке черепом с костями и надписью «spiritus us т», отливает немного в мензурку и ссыпает туда гайки.

Порядок, – бормочет он, затыкает мензурку пробкой, затем убирает бутыль, натягивает на себя куртку, с надписью «начальник медслужбы» на боевом номере и, прихватив мензурку и наш боржом, насвистывая, выходит из амбулатории.

Спустя минуту чмокает дверь и в проеме возникает КГДУ-1, капитан-лейтенант Вася Белякин.

– Привет, Валер, ну и парилка, а где наш эскулап? – кивает на пустое кресло.

– Ушел к интенданту.

– Вечно болтается по лодке, хрен его поймаешь, – недовольно брюзжит Вася.

– А что нужен?

– Ну да, хотел после вахты позагорать.

– Так в чем вопрос, давай, – киваю я на стоящий в углу кварцеватель.

Саня переступает высокий комингс, стаскивает с себя всю одежду и, увенчав лицо защитными очками, укладывается под аппаратом на кушетку.

Я щелкаю включателем, помещение наполняется синим светом и в воздухе чувствуется характерный запах.

– Озон расщепляется, лепота – сладко зевает Вася, забрасывает руки за голову.

– Ты ж смотри, не больше десяти минут, а то сгоришь, – киваю я на висящий над столом хронометр и перебираюсь в изолятор.

– А представляешь, Валер, вот вернемся мы из автономки, сдадим лодку и двинем всем экипажем в санаторий, в Крым, – мечтательно говорит Белякин. – А там красота, синее море, пальмы и все такое. Я надену белую форму, прицеплю кортик и вечером на набережную. Закадрю самую красивую телку и в кабак. Она конечно спросит, откуда у тебя такой загар? А я – да так, отдыхал на Бермудах детка. Представляешь?

– Ага, отвечаю я, – усаживаясь на койку, – представляю.

– Ну а потом…, – бормочет Вася и издает могучий храп.

Я тоже зеваю, приваливаюсь к переборке и начинаю клевать носом.

Мне грезится Крым, пальмы и жующие траву телки.

– А-а-а! – нарушает тишину душераздирающий вопль, я вскакиваю, врезаюсь башкой в верхний кронштейн и впрыгиваю в амбулаторию.

В ее слепящем мареве, носится орущий Вася издавая запах пригоревшего бифштекса.

Я вырубаю кварцеватель и на мгновение слепну.

Потом откуда-то возникает док, амбулатория сотрясается от матов и в его руках извивается очередной желанный пациент.

Стонущему Васе дается чарка спирту, пострадавший укладывается на кушетку и густо намазывается какой-то маслянистой гадостью.

Не ной! – сдергивает у него с глаз очки Саня, и мы заходимся в гомерическом хохоте.

Под ними два пятна незагоревшей кожи и Вася напоминает гуманоида.

– Красаве́ц! – довольно чмокает губами док, – давай топай в каюту, завтра будем делать операцию.

– Какую на хрен операцию? – пугается каплей.

– Пластическую, – значительно изрекает Саня, – давай, давай, топай.

На следующий день в старшинской кают-компании мы дружно лепим пельмени. Здесь практически все свободные от вахты, радостные и оживленные.

В центре, в громадном алюминиевом лагуне накрученный кокшей фарш из двух сортов мяса – говядины и свинины, сюда же, мо мере надобности его помощниками доставляются с расположенного рядом камбуза сотни аккуратно выдавленных тонких кружков теста, на которые вестовые шлепают ложечками начинку, а «док» впечатывает в каждый сотый, выкупанную в спирте гаечку.

– Хорошее дело пельмени, – топорщит казацкие усы зам, ловко залепляя очередное гастрономическое чудо. – Только чебуреки лучше. (Он родом из Баку и обожает кавказскую кухню).

– А че такое чебуреки, товарищ капитан 2 ранга? – интересуются сразу несколько моряков.

– Да те же пельмени, только вот такие, – распяливает он все пять пальцев. – И их варят в кипящем масле.

– Это ж надо, – шмыгает носом кто-то из мичманов. – Может налепим и чебуреков.

– Не, – отрицательно вертит бритой башкой кок. Там совсем другая технология.

В обед в обеих кают-компаниях то и дело раздаются взрывы смеха. Вкусившие призовой металл с гордостью демонстрируют его вестовым и те вручают счастливчикам желанную воблу.

Не обходится и без юморных казусов. Механик давится одним из сюрпризов и его бережно отпаивают компотом, а встревоженный интендант сообщает о перерасходе воблы.

– Ничего, не обеднеешь, – довольно изрекает командир. – На вот тебе еще одну гайку. И все весело хохочут.

Примечания:

рундук – подкоечный шкаф для хранения личных вещей на корабле.

«дизеля» – дизель-электрическая подводная лодка (жарг.)

«приписной» – офицер, мичман или матрос, приписанный к экипажу на время плавания (жарг.)

КГДУ – командир группы дистанционного управления

«кокша» – ласковое название кока на лодках. Бывает и второе, но матерное (жарг.)

Саргассово море. Ноябрь 1980