Надо сказать, что Солоник отвечал им взаимностью. Он приветливо к ним относился, выполнял их требования – он мне потом рассказывал об этом, – никогда не нарушал правил внутреннего распорядка за все время пребывания в следственном изоляторе. Поэтому за это время – почти девять месяцев – к нему никакие меры воздействия не применялись, чего нельзя сказать о других обитателях Матросской Тишины.

Что касается наших разговоров, то на темы, связанные с подготовкой дела, мы не разговаривали, поскольку не было еще главной экспертизы – ни баллистической, ни криминалистической, и соответственно обсуждать и готовиться было не к чему.

Солоник был оптимистом. Вначале, по крайней мере, в первый период своего пребывания в изоляторе, он успокоился, иногда даже говорил, что тут хорошо, тихо и спокойно, никто тебя не беспокоит и не напрягает. Часто мы с ним обсуждали всевозможные события, например, связанные с выходом того или иного кинофильма, часто обсуждали и криминальные новости, которые он узнавал из телепередач или читал в газетах, которые получал. Из его рассказов было ясно, что он знал многих из представителей криминального мира.

Как-то даже был момент, когда мы с ним обсуждали достаточно интересный боевик, который показали по телевидению. И вот тогда Солоник сказал, что в принципе он бы мог про себя снять еще более крутой боевик или написать книгу. Тогда я как бы с усмешкой спросил его:

– А что тебе мешает сделать это? Давай я договорюсь с режиссерами, с редакторами – опубликуем твою книгу.

Солоник в какой-то степени увлекся идеей и стал этим заниматься, но через несколько дней, когда я спросил у него, как дела на литературном поприще, пишет ли он книгу, он ответил:

– Да, конечно, все это можно написать, но, к сожалению, не при моей жизни, так как если я это напишу и издам, то мне после этого жить не придется. Поэтому если я что-то напишу, то публиковать это можно будет только после моей смерти.

Этот разговор я отчетливо вспомнил после его гибели, а также после телефонного звонка из Греции, который был накануне его смерти.

Из бесед с Солоником я узнал, что он вел активную переписку через так называемые «малявы» (тюремные записки), переправляемые из одной камеры в другую, со многими обитателями соседних камер. Он даже списался с вором в законе, который сидел над ним, – с Якутенком, достаточно авторитетным вором. Впоследствии он говорил мне, что он переправлял через Якутенка определенные суммы в «общак» – кажется, тысячу долларов.

Часто мы говорили и об оружии. Я обратил внимание, что Солоник был к нему очень неравнодушен. Иногда он, просматривая тот или иной журнал, которые я ему приносил, подолгу засматривался на рекламу какого-нибудь пистолета и потом высказывал свое мнение. Я понимал, что, безусловно, он хорошо знает оружейную технику.

Иногда мы с ним заводили разговор про лагерь, в котором, скорее всего, он будет отбывать срок. Солоник был уверен, что не получит высшую меру наказания. Об этом говорило и то, что Россию должны были принять в Совет Европы, а одним из условий принятия была отмена смертной казни. По мнению Солоника, он должен был быть отправлен в знаменитый Белый Лебедь, так как это колония строгого режима для особо опасных преступников-рецидивистов.

За все время нашего общения с лица Солоника не сходила улыбка. Его поведение было достаточно ровным, и ничто не предвещало изменений. Однако такое событие произошло.

Громом среди ясного неба были две статьи. Первая – в газете «Известия», которая появилась 10 января 1996 года, автором ее являлся некий Алексей Тарасов. Называлась она «Наемный убийца. Штрихи к портрету легендарного киллера». Вторая статья выходит через месяц в газете «Куранты» – «Курганский Рэмбо». Автор этой статьи – ставший впоследствии знаменитым писателем – Николай Модестов, выпустивший книгу «Москва бандитская». Это были «черные» статьи. Но все по порядку.

Как раз 10 января мне позвонила Наташа, подруга Солоника, и попросила о встрече. Мы с ней встретились через несколько часов. Лицо ее было заплаканным, она была бледной, в руке держала газету, которую тут же протянула мне и сказала:

– Посмотрите, что они сделали!

Я взял газету – это были «Известия», открыл ее и прочел. В статье впервые называлась фамилия Солоника, говорилось, что он являлся киллером, устранившим – следовало перечисление Глобуса, Рэмбо, Бабона, Калины, и многое другое, но вся информация резко негативная.

– Как быть?! – спросила Наташа. – Ему ни в коем случае нельзя показывать эту газету!

Я согласился с ней:

– Хорошо, не будем. Никто об этом не узнает.

Ближе к вечеру она вновь позвонила мне и попросила встретиться с ней. При встрече она сказала:

– Я подумала, все-таки надо показать ему газету. Пусть знает реальную обстановку, которая складывается вокруг.

А обстановка действительно была очень серьезной. Впервые Солоника назвали киллером, устранившим таких представителей элиты преступного мира. И конечно, обнародование этой информации преследовало какую-то цель. Может быть, правоохранительные органы хотели избавиться от Солоника путем мести со стороны «кровников» – тех, кто стоял близко к убитым лидерам преступного мира.

У меня была очень трудная миссия – принести и показать Александру статью. Этот день я запомнил надолго.

Утром, как всегда, я пришел в следственный изолятор, вызвал Солоника и стал ждать, пока он придет, обдумывая, как преподнести ему эту статью.

Солоник вошел, как обычно, в сопровождении конвоира. Как всегда, конвоир пристегнул его наручник к стулу. Через некоторое время Солоник совершенно свободно снял наручники и спросил, почему я такой невеселый, что случилось.

Тогда я показал ему газету. Он быстро прочел статью, и тут произошел взрыв. Он стал ходить по следственному кабинету из угла в угол и кричать:

– Как же так?! Почему они написали про меня? Они ничего про меня не знают! Почему они ко мне не пришли? Почему они называют меня подонком? Почему они называют меня преступником, ведь суда еще не было! Еще ничего не доказано, а они уже сделали меня преступником! Эх, был бы я на свободе!.. – сказал он, вероятно, недоговаривая, что могло бы ждать авторов этой статьи, если бы он был свободен.

В таком возбужденном и злом состоянии я его никогда еще не видел.

Потом был второй день, когда вышла статья Н. Модестова в «Курантах», и он так же негодовал и протестовал, но, к сожалению, сделать ничего не мог. Он прекрасно понимал, что после этой статьи, возможно, начнется какая-то тюремная интрига в отношении него. Он понимал, что всю политику в следственных изоляторах держат либо воры в законе, либо «смотрящие» – лица, наиболее авторитетные в уголовной среде, назначенные теми же ворами в законе. Поэтому необходимо было как-то определить их отношение к тому, что было опубликовано в газетах.

Александр сказал:

– С Якутенком я сейчас спишусь. Но сюда еще один жулик заехал, я постараюсь «пробить» его (то есть установить отношение к нему).

Тогда я еще не знал, что с воли пришло письмо, подписанное четырнадцатью ворами в законе, приговорившими Солоника к смерти. Причем двенадцать из этих воров были кавказцами. Потом, когда мне об этом рассказал один из оперативников следственного изолятора и это подтвердили другие клиенты, я представил, насколько серьезной была опасность ликвидации Солоника в стенах следственного изолятора.

Весной, в апреле, пришел следователь. Это был молодой парень лет тридцати. Впоследствии он станет заместителем прокурора одного из районов Москвы.

Следователь очень сухо вел допрос Солоника. На допросе присутствовал еще один адвокат, Алексей Загородний. Следователь задавал вопросы, связанные с оружием.

Солоник охотно рассказывал, потому что отрицать факт, что в его квартире хранилось оружие, не имело смысла, все оно было с его пальцами, да и наказания особо большого за это ему не грозило – максимум три года. Поэтому он очень подробно рассказывал о своем арсенале. А арсенал был достаточно велик.

Через несколько дней мы с коллегой поинтересовались результатами экспертизы. Следователь сказал, что ожидает его в ближайшую неделю. И он не обманул. Мы с нетерпением ждали момента, когда можно будет все узнать.

Наконец момент настал. Следователь при встрече протянул нам пять или шесть листов машинописного текста на бланке с печатями экспертного совета. Первой была экспертиза криминалистическая, второй – баллистическая. Первую мы сразу дали читать Солонику. Он взял листок и углубился в чтение. Когда он дошел до выводов, то пришел в негодование и снова стал кричать:

– Я не убивал троих милиционеров! Я не мог убить милиционеров!

Он тут же схватил листок бумаги и карандаш и стал что-то рисовать.

– Вот тут стояли они: тут, тут и тут. Здесь стоял я. Раздались выстрелы – я побежал. Как я мог за такое короткое время убить троих? Это невозможно! Совершенно невозможно! – стал быстро говорить он и обратился ко мне: – Но вы-то верите, что я не мог убить троих?

– Я тебе верю, – ответил я. – Я обязан тебе верить – я твой адвокат.

Но Солоник не успокоился.

Потом мы прочли заключение баллистической экспертизы. Она показала, что бойки патронов были специально сточены, чтобы пуля была смертельной. Все это возмутило Солоника. Он пытался доказывать, что экспертиза неправильно сделана, что заключение не соответствует действительности. На это следователь ответил:

– Будете доказывать все в суде, у вас опытные адвокаты.

– Суд? Я представляю, что это будет за суд, если вы сделали такую экспертизу – фальшивую. На что мне теперь надеяться?!

Мы, чтобы выдержать паузу, вышли с коллегой из кабинета, оставив следователя наедине с Солоником. Спустя несколько минут из кабинета выскочил следователь, весь красный. Мы удивленно спрашиваем его:

– Что случилось? Он что, пытался на вас напасть?

– Да нет, он не напал на меня. Он просто предлагал мне деньги, причем крупные.

– Сколько? – поинтересовались мы.

– Миллион долларов.

– И что же вы?

– Конечно, отказался. Теперь придется писать докладную записку.

– А стоит ли это делать, если вы отказались? – спросил его я.

– Я обязан написать.

Я понял, что, видимо, наши беседы прослушивались и записывались.

После заключения экспертизы Солоник резко изменился. Он перестал быть жизнерадостным, веселым. Замкнулся в себе, о чем-то думал, не всегда был расположен к разговору. Мысль о побеге появилась у него, наверное, именно тогда, когда стали известны результаты экспертизы. И, скорее всего, когда пришло письмо со смертным приговором от воров в законе. Он прекрасно понимал, что шансов выжить у него нет. Поэтому именно в этот период он настроился на побег.

Тогда я еще не знал, какую сенсацию подготовил для меня Солоник.

6 июня я молча поднялся на второй этаж, взял два листка вызовов клиентов и стал неторопливо заполнять их. Первый листок я заполнил традиционно на Солоника, подчеркнув при этом «9-й корпус, камера 38». Когда я протянул листок дежурной по картотеке, она удивленно взглянула на меня, сделав паузу, и молча протянула листок обратно. Я взял листок, повернулся и хотел идти, как вдруг ко мне подошли два человека и, назвав меня по имени-отчеству, попросили пройти с ними на беседу в один из кабинетов.

Мы прошли по коридору и оказались у двери кабинета, на которой висела табличка с фамилией хозяина кабинета и его должностью – заместитель начальника следственного изолятора по режиму. Я сразу понял: что-то случилось.

Войдя в кабинет, я поздоровался. В кабинете находилось четыре человека. Хозяин кабинета, майор, молча сидел у стола. Вид у него был невеселый. Рядом с ним сидел какой-то капитан. Еще двое в гражданском сидели немного поодаль.

Все молчали. Сотрудники, доставившие меня, сказали:

– Вот его адвокат, – и назвали меня по фамилии.

Мне предложили сесть за стол. Началась беседа.

Первый вопрос, который задали мне, – когда в последний раз я видел Солоника. Он показался мне очень странным и неуместным. Я подумал: «Зачем вы меня об этом спрашиваете, если все визиты записываете в журнал, как и визиты других адвокатов? У вас установлены видеокамеры, прослушивающие приборы…» Я сказал, что последний раз видел его, по-моему, в пятницу, а после этого я не был у него неделю, так как отдыхал.

– А вы не заметили ничего подозрительного? Например, странное поведение Солоника или что-то, скажем, нехарактерное для него в последнее время?

– А что значит – в последнее время?

– Ну, что он говорил вам накануне?

– Накануне чего?

Мои собеседники молчали. Первая мысль, которая неожиданно пришла мне в голову, – вероятно, Солоника убили. Значит, письмо воров в законе, присланное недавно, подействовало. А может быть, он кого-то убил в разборке? А может быть, в конце концов, самоубийство…

– А что случилось? – спросил я с нескрываемым волнением.

Вероятно, собеседники изучали мою реакцию и выясняли, насколько я посвящен в произошедшие события. Майор, хозяин кабинета, молча посмотрев на людей в гражданском, которые кивнули ему, ответил:

– Произошло то, что ваш клиент вчера ночью, вернее, сегодня утром бежал.

– Как бежал?! – вырвалось у меня. – Не может быть! Разве отсюда можно убежать?

Я вспомнил, насколько девятый корпус и следственный изолятор серьезно охраняются. Это была практически тюрьма в тюрьме.

Майор неохотно ответил, пожав плечами:

– Выходит, возможно.

Когда я сел в машину и направился в сторону своего дома, я включил радио и услышал новости. Через каждые 15 минут все московские радиостанции передавали сенсационное сообщение о побеге из Матросской Тишины.

Всю дорогу я думал о Солонике – почему он убежал? Вдруг его убили, а пытаются инсценировать его побег? Нет, все же, наверное, убежал. А что же будет со мной? Какие будут предприниматься действия? То, что за мной будут следить, – очевидно. Но могут ли они провести обыск у меня дома? Внутренний голос ответил мне: «А что ты волнуешься? Ведь у тебя нет ничего такого». Нет, но могут подбросить… Ведь им нужен стрелочник.