О Москве того времени хочется написать немного больше. Москву я совершенно не знал, но в московскую жизнь вгрызался буквально по дням! В середине января 1987 года, всего через пару недель после приезда в Москву, дни были расписаны по минутам. Большинство принципиальных и важных шагов было сделано в течение первых двух месяцев! Не подставляя, не выталкивая, не расталкивая локтями. Сохраняя всех, используя существующие ресурсы, думая, как можно во все это вписаться, ничего не разрушая, без помощи и связей родственников, не живя дома. Через два месяца по вечерам уже вовсю шли дискотеки в Свиблове. Бурлила аспирантская жизнь: выбивание общаги, согласование темы диссертации, сдача минимумов, общественные дела в виде дежурств на кафедре и в добровольной народной дружине, проведение практических занятий и исполнение прочих обязанностей «аспирантов из провинции». Техническое оснащение жизни того времени было на уровне табуретки. Часовые очереди к единственному в общаге двухкопеечному телефону в холле первого этажа для общения в пределах города. Самая быстрая передача сообщения в другой город в 1987 году – телеграмма. Чтобы отксерокопировать для диссертации необходимые страницы, ездили на Кузнецкий Мост в МАРХИ.
Время моего переезда в Москву совпало с началом реальных изменений в стране. И здесь, в Москве, это особо чувствовалось. То было время, насыщенное ожиданиями перемен. Отказывались от старых правил во всем, придумывали новые. Как позже выяснялось, не всегда удачные. Было ощущение, что вокруг открываются окна и тебя обволакивает дурманящий свежий воздух. Новые фильмы, концерты ранее закрытых групп, тусовки, эксперименты на телевидении. Не всем было ясно, что с появившейся свободой делать и что это дает, но экстаз ощущался постоянно. И я чувствовал это: эйфория от перемен в стране накладывалась на ту, что была связана с моим переездом на новое место и увлечением КВН. И получаемая на выходе энергия способна была творить чудеса. Только по этой причине за две недели столько смог сделать.
По вечерам мы бродили по Москве и встречали массу иностранной молодежи. Как-то вечером на проспекте Мира познакомились с французскими студентами, провели с ними экскурсии, потащили их на концерт в «Олимпийский». Кому-то из них я сунул кассеты с российской музыкой, хотя сблизил нас Voyage, voyag в исполнении Desireles. Уже через несколько месяцев я получил от Изабель из Belleville письмо, где среди прочего было написано: «…J’aime bien ИГОРЬ КОРНЕЛЮК: БИЛЕТ НА БАЛЕТ, ВОЗВРАЩАЙСЯ, ХОДИМ ПО ПАРИЖУ.» Русский выводился печатными буквами. Не помню, ответил ли на письмо. Это только через три года я буду брать частные уроки, чтоб вспомнить школьный курс, и так глубоко погружусь во французский язык, что те два года, что очень часто буду наведываться во Францию, почти свободно буду общаться с французами. Но в 1987 году я особо и не переживал, что не могу написать ответ. И без французов жизнь била ключом. Хотя в институтах Москвы фишкой того времени была переписка со студентами из разных зарубежных стран с прицелом на создание семьи. Очень многие из моих приятелей – и парней, и девушек, – которые работали со мной, создали семьи с иностранцами. Кто уехал в Голландию, кто в Германию, кто в Швецию.
Много времени занимали театры. В Советском Союзе любой мало-мальски образованный человек, попадая в Москву, стремился посетить как можно больше театров. А тут еще и глоток «свежего творчества». Из старых театров я очень любил Театр сатиры, из относительно новых – театр-студию «Сфера».
Четыре раза в первый год удалось слетать домой. Через несколько месяцев после приезда в Москву я уже жил официально в общежитии, в Лосинке. Комнату, в которую меня поселили, под № 501, даже комнатой не назовешь. Две кровати и стол были так плотно расположены, что живущим там расходиться было очень трудно. Комната была в аспирантском корпусе. Половина жильцов – выходцы из Азии, Ближнего Востока и Африки. Надо было видеть меня, человека, избалованного комфортом собственного дома, любящими родителями, большим количеством родственников и друзей, вниманием женщин, – и вдруг прозябающего в этом «пенале». Но в общаге жили и некоторые из тех, кто был в факультетских командах КВН. Так что я воспринял эти страдания как должное. Впрочем, путь даже в эту комнату был не легким.
После знакомства с комендантшей, которая выглядела лучше любой профессорши на кафедре, я поднялся в одну из первых предложенных мне комнат и увидел там аспиранта из Африки. На мое утверждение, что я буду жить с ним в комнате, он молча повернул голову, поймал со стены таракана, которых в комнате было достаточно, и засунул его в рот. Или сделал вид, что засунул. Эта акция должна была меня убедить, что жить я там не буду. Вспомнив Киевский вокзал, собрал всю волю и присел на кровать. Поверить не могу, что был на такое способен. Увидев волос в тарелке, я всегда с трудом сдерживал рвотные спазмы.
Через сутки мне сменили комнату, на ту самую 501-ю. Моего «товарища по комнате» изживали всем «творческим коллективом». Мы собирались там и «штурмовали», а затем компоновали программу дискотеки. Но аспирант оказался стойкий. Он был старше меня, родом из Узбекистана, и, как потом выяснилось, готовил очень вкусный плов. На следующий год он окончил учебу, и только тогда я остался один. Комнату сразу преобразил, убрав вторую кровать и поменяв кое-что из мебели. Труднее всего мне было привыкнуть к стилю жизни в общежитии. В любую минуту кто-то мог зайти и что-то спросить. Комната была возле кухни, и в окно заглядывали все с соседнего балкона. Поэтому очень скоро на дверях появился электрический замок и динамик, через который я мог говорить. А на окне – тонкая фольга, которая позволяла видеть из комнаты, но не позволяла заглядывать внутрь. Теперь, сидя за столом, можно было снимать все «информационные проблемы». Через пару дней ко мне напросилась соседка из Оренбурга, она жила через комнату. Много лет спустя кто-то из кавээнщиков во время очередного фестиваля КВН в Сочи передаст мне от нее, их преподавателя, привет. А тогда она пыталась объяснить мне, что жизнь в общежитии – коммуна. Все живут, как братья, помогают друг другу, никаких границ и запертых дверей, а я сильно нервирую общество. Не говоря о том, что часто приходящие ко мне студенты, и особенно студентки, нарушают привычную жизнь этажа. Конечно, я ничего не стал менять в своем быту. А к этой комнате еще многие месяцы водили экскурсии.
В 1988 году наша промышленность такое не производила, поэтому в самой рядовой общаге все эти технические навороты были в диковинку. Делал я все «на коленке», из подручных материалов. Практика была большая. Дома в Кишиневе, в кустах сирени у калитки, я спрятал громкоговоритель от переносного приемника, на случай дождя засунув его в пакет. Догадываетесь, какой звук он издавал? Я подключил его к старому ламповому приемнику ВЭФ. Немного разбираясь в радиотехнике, можно было, используя его усилитель, создать переговорное устройство. Научился этому я у своего родного дяди. В то время ламповые приемники ВЭФ были почти в каждой семье, даже на селе. А село было охвачено ретрансляционной сетью, как и в городе. Со временем в городе это стало не очень актуально, а в сельских домах «точка» никогда не выключалась. Эти «точки» были в каждой избе, имели один-единственный канал. Утром с сигналами «Маяка» колхозники вставали, вечером после гимна СССР ложились спать. А с 14 до 15 часов в сети был перерыв. Мой дядя воспользовался сетью именно в это время, чтобы переговорить со своим одноклассником, который жил неподалеку, подключив свой ВЭФ к ретрансляционной сети. Трудно себе представить состояние законопослушных советских колхозников, из приемников которых полилась плохо поставленная родная речь с информацией о продаже поросят. Насколько я знаю, тогда их не вычислили. В Москву же я привез собранный собственными руками переговорник по журналу «Юный техник».
В 501-ю комнату чудом могло набиться до 10 человек. Особо привлекало это наших москвичей. Для них это, видимо, был особенный экстрим. Оставались даже ночевать, тем более что из Лосинки вечером выбраться было трудно. Да и небезопасно. Спали на полу.
Одной из особенностей второй половины восьмидесятых была идея создания молодежных центров. В МИСИ тоже решили создать свой молодежный центр. Меня туда взяли на работу. Львиную часть доходов приносили хозрасчетные договора, которые оформлялись через центр. Специфика института гарантировала объем и определяла направленность проводимых работ для заказчиков. Задача состояла в том, чтобы перетащить уже готовые трудовые коллективы со своими объемами работ под крышу молодежного центра. Члены трудового коллектива, таким образом, получали хорошие зарплаты, а центр – свой хороший посреднический процент. Эту деятельность наладили до меня, и, соответственно, она была закрыта для меня. Моей задачей было найти другие коммерческие схемы. Через некоторое время я получил предложение стать не только одним из учредителей новой коммерческой структуры при молодежном центре, но и ее коммерческим директором. Это давало возможность проводить даже сомнительные финансовые операции вполне легально. Никаких ограничений по сфере деятельности. Мы со своей командой подобрали название и разработали логотип фирмы. Эти структуры существовали параллельно. Фишкой молодежного центра была поездка всем директоратом на белом «мерседесе» обедать, а часто и ужинать в одно из первых частных кафе Москвы. Находилось оно недалеко от института, рядом с гостиницей «Саяны». Пешком идти минут пятнадцать. Но есть же «мерседес»! А между тем именно в «Саянах» произошло первое заказное убийство в перестроечной Москве! Могли бы там оказаться и мы. Случай? Без сомнения. Это было время кооператоров и первых частных предпринимателей. Сотрудники молодежного центра, без сомнения, относили себя к их числу, со всеми вытекающими повадками «новых нэпманов».
Потом появилось видео. Молодежный центр приобрел советскую «Электронику ВМ-12». Большой дефицит. В 1989 году мы открыли не только видеообмен для студентов, но и видеосалон. По всем корпусам общежития МИСИ на Лосинке висели красочные объявления: «Видеосалон «ГЛОБУС» при молодежном центре комитета ВЛКСМ МИСИ им. В.В. Куйбышева начал свою работу на третьем этаже в общежитии ОС-4».
Там-то меня и ожидало первое разочарование. И серьезный облом по кадрам. Именно после того случая я стал изучать управление кадрами. Позже ни одного сотрудника я уже не буду принимать в свою команду без собеседований и психологических тестов.
Димка из Норильска учился на ТЭС[2]
О проекте
О подписке