Поездная трансляция зашуршала голосом начальника состава: – Обожаемые пассажиры! Наш поезд прибывает на станцию Солнечная. Стоянка поезда – двадцать одна минута. Пассажиров Оболенских – Алексея и Дмитрия – прошу зайти к начальнику состава. Срочно!
Мы с Алешкой выглянули в окошко. Наш поезд, замедляя ход, гремя колесами на стрелках, ворвался в путаницу множества путей, на которых стояли друг за другом огромные паровозы. Как новенькие, окрашенные в черный и красный цвет, с блестящими под солнцем начищенными медными частями, с высокими трубами и разными – громадными и маленькими – колесами.
– Музей! – воскликнул Алешка. – Локомотивы всякие! Пошли скорей!
– Руками ничего там не трогайте! – успела крикнуть нам вслед мама.
– И паровоз не угоняйте! – добавил папа.
(Замечу в скобках, что вот это его предостережение через несколько дней стало очень актуальным. Паровоз мы все-таки угнали. Впрочем, обо всем по порядку…)
… Дядя Юра ждал нас возле головного вагона на платформе. Он был в белом кителе с золотистыми пуговицами и нашивками. И был, как никогда, похож на капитана дальнего плавания.
– Пошли скорей! Времени мало! – Он схватил Алешку за руку, и мы бегом обогнули наш состав и перешли на соседний путь.
Паровозы оказались огромные и величественные. Как собственные памятники. И, конечно, они были красивые. Особенно нам понравился маленький старинный паровозик. Точно такой, как самовар начальника.
– Ему уже сто лет! – похвалился дядя Юра. Таким тоном, будто сообщил нам о своем собственном столетии. – Он возил вагоны из Петербурга в Москву.
У паровозика (дядя Юра называл его «трешкой») была громадная пузатая труба, глазастые фонари, впереди – стальная решетка и очень симпатичная будочка машиниста. Прицепной тендер был полон березовых поленьев, а из трубы валил густой пахучий дым.
– Живет, а! – восторгался дядя Юра. – Дышит!
Паровозик и вправду пыхтел, будто тяжело дышал, забираясь на крутую гору. Или как закипающий самовар.
Мы стояли рядом с ним, задрав головы. Я говорю: паровозик. А на самом деле его колеса были чуть пониже меня ростом, но много повыше Алешки.
Вдруг в окошке будочки появился какой-то промасленный дед и радостно закричал:
– Юраша! Здорово!
Дядя Юра весь заулыбался и отдал ему честь.
Дед ловко спустился по железным ступенькам и, вытерев руки тряпочкой, поздоровался с нами.
– Куда едешь-то, Юраша?
– До Светлорецкой. Пробный рейс. На новом локомотиве.
– Молодежь знакомишь, значит? Правильно. Да ты знаешь, – вдруг он опять закричал, – твоего «Беспощадного» восстановили! На седьмом пути красуется. Веди туда юношей, покажи им, на чем воевал!
– Не успею, Петруша! Стоянка – двадцать минут.
– Успеешь! – весело пообещал дед Петруша. – Я маневрирую. Так я на вашем пути застряну – и все дела!
– А начальник станции?
– Ерунда! Скажу – реверс заело. Машине-то сто лет! Топайте.
Он ловко взобрался в будочку, высунулся, помахал нам и дернул какую-то цепочку. Паровоз весело, задиристо свистнул и, выпустив облако пара, двинул своими шатунами. Колеса с визгом провернулись – паровозик поехал. Шатуны его задвигались все быстрее – будто локти у спортсмена-бегуна.
Он прошел вперед, простучал на стрелке, оказался на нашем пути – и медленно остановился. Выдохнул пар, словно устав от непосильной работы.
Тут же раздался в динамиках грозный голос диспетчера:
– Локомотив номер три! Срочно освободите первый путь! Степаныч, офигел, что ли, убирай своего деда! Сейчас экспериментальный состав отправляю!
В ответ раздался, похожий на паровозный свисток, голос боевого деда:
– Санек! Погоди, не отправляй! У меня реверс заело!
– Пошли, – усмехнулся дядя Юра. – Теперь успеем. Петя – боевой старик. Мы воевали вместе. Он сын полка был, разведчик. С ним не пропадешь. Он один раз трех фашистов в плен взял – двух офицеров и фельдфебеля. А было ему двенадцать годков. Вот так вот!
Все это дядя Юра «выпыхтел» на ходу, когда мы бегом пересекали пути, обходя целое стадо паровозов. И вдруг остановились…
На седьмом пути стояла грозная стальная громада, выкрашенная в зеленый и желтый цвета плавными разводами.
Эта громада была вся закована в толстую броню; шляпки заклепок на этой броне были с хорошее блюдце величиной. На некоторых вагонах высились орудийные башни, из которых торчали стволы орудий.
Суров, грозен и мрачен был этот бронепоезд. И в самом деле похожий на морской броненосец. У него даже название было нарисовано на стальном борту – «Беспощадный».
Дядя Юра стал по стойке «смирно» и приложил ладонь к фуражке. А потом снял ее и незаметно смахнул со щеки скупую мужскую слезу.
Мы тоже торжественно помолчали, а потом Алешка уважительно сказал:
– Крепость на колесах.
– Ага, – добавил растроганный Юрий Иванович, – железнодорожный крейсер.
И мы пошли вдоль всей этой громадины железнодорожного крейсера.
Я молчал, немного подавленный его мощью и неприступной суровостью. А Лешка трещал, как воробей. И вопросы из него сыпались горохом.
– А что это у него за раскоряки на крыше?
– Зенитные пулеметы. Мы ими отражали атаки немецких самолетов.
– А почему паровоз в середине состава?
– Ну как же! Он, хоть и бронированный, но самый уязвимый. Подобьют его – и всему поезду конец. Потому и командирская рубка у него в тендере, и узел связи там же.
– А это что за платформа?
Мы уже дошли до передней бронеплощадки «Беспощадного». Сплошная броня, никаких окошек, только узкие бойницы, закрытые толстыми щитками, да всякие люки для доступа ко всяким механизмам.
– А это контрольная платформа, – как настоящий экскурсовод в настоящем музее, пояснил Юрий Иванович.
– А она кого контролирует?
– Она пути контролирует. Положим, заложил враг под рельсы мину. Она где рванет? Под контрольной платформой.
– Вот беда-то! – ахнул Алешка.
– Никакая не беда, а вовсе даже счастье. Бронепоезду никакого вреда, а на платформе у нас запасы – рельсы, шпалы, костыли, инструмент необходимый. Быстренько путь починили – и дальше вперед. Вот так вот. А на другом конце еще одна такая же платформа. Мы на ней еще один запас держали – грузовик для подвоза боеприпасов, два мотоцикла, бронедрезину…
О проекте
О подписке