Ещё в начале улицы замечаю машину на подъездной дорожке. Родители дома. Мама и сегодня не репетирует? Поднимаюсь по ступенькам и прохожу внутрь. Навстречу из гостиной тут же выходит мама. Она выглядит непринуждённой, но что-то в её позе кажется неестественным. Именно так мама показывает непосредственность на сцене. Посторонний человек не заметил бы фальши, мама хорошая актриса, но для меня разница между её естественным поведением и игрой очевидна. Что-то тут не так.
– Ты снова не запер дверь, – говорит она.
– Ну, никто же не зашёл. – Направляюсь к лестнице.
– А если бы зашёл?
– Если бы зашёл, я бы запер, – отвечаю не оборачиваясь.
– Постой, Джейсон. – Она смотрит на меня, что-то обдумывая. От напускного спокойствия не остаётся и следа. – Что ты имеешь в виду?
– Ну, знаешь, – спускаюсь обратно в холл. – Если бы нас обворовали, нас бы не обворовали.
– Ты бы закрыл замки, когда этот день повторился? – Она скрывается в гостиной. – Идём, нужно поговорить.
В комнате за столом сидит отец, скрепляет степлером какие-то расчерченные фломастерами листы. Мама садится по правую руку от него. Они оба смотрят на меня. Сажусь напротив мамы.
– Нас волнует твоё отношение к жизни, – говорит мама.
На секунду мною овладевает страх. Вдруг они знают, что я не могу отличить сон от реальности? Тут же беру себя в руки. Нет. Я никому об этом не говорил, не писал об этом в дневниках. Речь идёт о чём-то другом.
– Не переживайте, что бы ни случилось, я всегда…
– Хватит, Джейсон! – обрывает она в не свойственной ей манере настолько резко, что даже отец вздрагивает и откладывает в сторону степлер. Мама продолжает уже мягко. – Перестань. Ты не совсем правильно понимаешь суть вещей, и именно это заставляет нас беспокоиться.
– Если я чего и не понимаю, так это ваших намёков. О чём вы хотели поговорить?
– О том, что все события бесконечны. Это действительно так, и мы рады, что ты уже сейчас во всём разобрался. Просто не хотели усложнять тебе жизнь и потому ничего не говорили раньше.
– Но в одном ты ошибаешься, – подхватывает отец. – Этот процесс можно контролировать. В определённой степени можно.
– Как?
– Смотри. – Мама достаёт из-под стола подарочный пакет и извлекает из него внушительных размеров чёрный куб. – Если поместить в эту коробку календарный лист, то обозначенный на нём день уже не повторится.
Я беру в руки куб и верчу в руках. Деревянный, довольно тяжёлый, одна его грань сделана из прозрачного стекла.
– Вчера было 16 июня 2008 года. – Мама переворачивает скреплённые отцом листы и демонстрирует мне. Это оказывается самодельный календарь. Она отрывает вчерашнее число и опускает листок в прорезь на верхней грани куба. Листок проваливается вниз, но коробка остаётся пустой. – Вот и всё, за вчерашний день можешь не беспокоиться.
Трясу куб и чувствую, как листок бьётся о стенки внутри.
– Кусок бумажки внутри деревянной коробки влияет на действительность? – Ставлю куб на стол и смотрю на родителей.
– Это не совсем обычная коробка… – начинает мама.
– Да, это коробка с приклеенным по диагонали зеркалом внутри, – перебиваю я. – Фокус для детей.
Мама вмиг мрачнеет и смотрит на отца. Тот берёт в руки куб и перекладывает из руки в руку, точно взвешивает.
– Фактически это всего-навсего иллюзия, – совершенно не меняясь в лице, говорит он. – Но дело вовсе не в коробке, она может быть какой угодно. Главное, ты знаешь, что день уже лежит внутри, верно? – Он передаёт коробку мне. – И пока он там, ничто не в силах тебя убедить в обратном. День не начнётся заново, пока лист снова не окажется на календаре, и ты всегда сможешь свериться с ним или, на худой конец, разобрать коробку и проверить.
Мама сияет в улыбке.
«Это же элементарно! Как я сам не додумался? – проносится в голове. – Мало того, что таким образом можно следить за днями, так ещё это поможет определить, где сон, а где реальность. Буду отрывать листы, как только проснусь, буду сравнивать свой календарь со всеми остальными».
– А если кто-то похитит коробку, как я узнаю, какие дни в ней уже были? – спрашиваю я.
– Думаешь, кому-то может понадобиться тебя запутывать? – Отец откидывается на спинку и размышляет некоторое время. – Поставим тебе в комнату дедушкин оружейный сейф, можешь хранить коробку там.
– Спасибо, – киваю я.
Отец спускается в чулан за инструментами и сейфом.
– А как все остальные отличают дни? – спрашиваю у мамы. – Как вы с папой?
– Со временем ты научишься делать это без посторонней помощи, – отвечает она. – У тебя появится внутреннее чувство.
Папа возвращается с небольшим сейфом для пистолета и шуруповёртом. Мы поднимаемся в мою комнату, и отец закрепляет сейф к полу под кроватью. Я тем временем вешаю календарь на стену между грамотами за призовые места в школьных олимпиадах по физике и астрономии, потом достаю из шкафа старые футбольные кеды и вынимаю из одного шнурок, продеваю на него ключ от сейфа и вешаю на шею.
Как только отец уходит, отрываю 17 июня 2008 года от календаря и отправляю в коробку.
Листок свободно проскользнул в прорезь и стукнулся о дно куба. Я сел на пол возле кровати и прислушался к ощущениям. Впервые за долгое время мне сделалось спокойно. Это казалось странным, но такое простое действие наконец сумело вернуть меня в реальность. Я поставил коробку в сейф, запер его и снова повесил ключ на шею. Теперь сегодняшний день под контролем, он надёжно заперт, как и заперты мои страхи.
17 июня 2008 года. В этот день я потерял две вещи – на долгое время лишился боязни утратить чувство реальности и на целых 10 месяцев прекратил общение с Лютером. Он избегал встреч в школе, не ходил со мной гулять, неохотно отвечал на телефонные звонки, ограничивался лишь вечерними разговорами в Сети, в которых проявлял повышенный интерес к науке, чего раньше я за ним не замечал. Его интересовали не столько сами явления, сколько мои взгляды на них, и я охотно делился ими. Признаться честно, мне хватало и такого общения, главное, что я по-прежнему мог обсуждать с Лютером свои теории. С ним и с его отцом. И если в Поле я видел наставника, то необходимость рассказывать всё Лютеру для меня самого оставалась загадкой. Быть может, всё дело в том, что он был самым простым человеком из всех, кого я знал. Его приземлённое отношение к жизни было для меня таким же ориентиром реальности, как и запертые в сейфе календарные листки, поэтому ежевечерние разговоры с ним, пусть и в Интернете, стали для меня зависимостью, но мне было совершенно безразлично, почему он избегал личной встречи. Как выяснилось позже, он нашёл себе девушку и тратил на неё всё свободное время. Хотя, зная Трейда, думаю, это она его нашла. Как бы то ни было, с возвращением Лютера в мою жизнь было суждено закончиться и воцарившейся в ней на эти долгие десять месяцев идиллии. Всё пошло кувырком с первой же нашей встречей.
– О, Джейсон опять сидит тупит… – проговорил Лютер и сразу скривился, отводя взгляд от друга, одиноко устроившегося на скамье ожидания у противоположной стороны платформы.
Трейд сильно стиснул зубами кончик языка и скривился ещё больше, но не столько от боли, сколько от непереносимого внутреннего ощущения неприязни к самому себе. Лютер ненавидел себя за то, что произнёс это вслух, но ещё больше ненавидел Джейсона, так не к месту очутившегося именно на этой станции. Он надеялся лишь, что Кэтти не станет терзать его расспросами, хотя прекрасно понимал, что как раз это она и сделает.
– Что за Джейсон? – спросила Кэтти, останавливаясь. – Кто это?
– Да так, – Лютер начал чесать затылок и непроизвольно сжал в кулаке клок волос. Зачем он только заговорил о нём? – Сосед. Пойдём.
Он двинулся дальше, понимая, что настолько рваное продолжение первой фразы, сулящей интересную историю, Кэтти не удовлетворило. Однако ему совсем не хотелось говорить ей правду, да и вообще говорить хоть что-то о Джейсоне.
– Он выглядит каким-то потерянным, – сказала она.
Кэтти неспешно шагала чуть сзади, а может, это Лютер торопился. В любом случае его нервировало, что им приходится медлить.
– Ну он немного странный… – бросил Лютер и опять прикрыл глаза. Нужно было сказать, «чудаковатый» или «ненормальный», хотя это бы разожгло интерес Кэтти не меньше. Следовало просто промолчать.
– Чем же?
– Ну-у-у, знаешь… – Лютер обернулся и нехотя поглядел на Джейсона, который всё так же самозабвенно переводил напряжённый взгляд от одной транспортной капсулы к другой. Трейд попытался сделать то же самое, но блики снующих во все стороны хромированных болидов быстро заставили его отвернуться. У него закружилась голова.
– Чем это он занят? Он что, капсулы считает? – спросила Кэтти. – Говоришь, он часто здесь бывает?
– Я этого не говорил. Не знаю. Просто… – Лютер уже не пытался скрыть раздражение. Он нервно провёл пальцем по шее под заколовшей вдруг куфией. – Забей. Идём отсюда.
– Может быть, подойдём, поздороваемся? Или куда-нибудь прокатимся вместе?
– Боюсь, это невозможно.
– Ты говоришь та-а-ак загадочно, – Кэтти картинно округлила глаза.
– Просто он не ездит на капсулах. Вообще. Я не смог его уговорить ни разу, и у тебя не выйдет… – ответил Лютер, запоздало понимая, что и этого не следовало говорить. На этот раз он уже был не в силах скрыть досаду от сказанного. – Ой чё-о-орт…
Кэтти расхохоталась.
– Так, значит, он боится их, – заключила она. – Почему?
– Испугался моих рассказов о теоретических задержках, и всё такое. – Лютер быстро взял себя в руки, понимая, что сейчас главное – удержать Кэтти от желания познакомиться с Джейсоном, а оно у неё определённо возникло. С другой стороны, что помешает ей вернуться сюда в любой другой день? Их знакомство показалось Лютеру неминуемым. Он вздохнул. – Может, не стоит его уговаривать?
– Ну раз ты говоришь, что это невозможно, то мы и не будем, – сказала Кэтти. Лютер засиял в улыбке, которая продержалась на его губах ровно мгновение. – Но способ перебороть этот страх для него я обязательно найду.
– Нет, я про то… – Лютер обернулся к вновь остановившейся Кэтти, и солнце больно ударило по глазам. Он зажмурился. – Слушай, если он не хочет на них ездить, то и не нужно его заставлять.
– Ты не хочешь помочь?
– Вовсе нет. Я не хочу… – Лучи продолжали слепить. Лютер чихнул.
– …нас знакомить? – закончила за него Кэтти.
Лютер помотал головой, чихнул повторно, зашмыгал носом и поспешил отморгаться.
– Вот ещё, – не согласился он. – Не хочу…
– Ну и славно, – не дослушав, бросила Кэтти и развернулась.
– Постой, сначала… – Лютер поймал её за руку. Он понимал всю беспомощность положения и отчаянно искал что-то, что хоть немного отсрочит неизбежное. Что «сначала»? Он посмотрел на вывеску ближайшего павильона. «Сладости». – Давай сначала съедим мороженого, а то я уже весь расплавился.
– Хорошо. Мне как всегда. – Кэтти села на ближайшую лавочку, открыла клатч и достала из него купюру. – Вот, держи.
– Не нужно. А ты разве… – Лютер мотнул головой. Нет, она с ним не пойдёт. Кэтти уже всё для себя решила. Её не переубедить. – Ничего.
Он скрылся в глубине магазинчика и оглянулся. Кэтти, обернувшись, глядела поверх плеча на Джейсона. Тот продолжал изучать капсулы и выходящих из них пассажиров, нервно покручивая что-то в руках.
– Тебе чего, дружище? – пробасил продавец.
– Пока не решил. – Лютер бездумно разглядывал полки. В помещении было холодно от работающих вовсю кондиционеров. Руки тут же покрылись гусиной кожей, однако он продолжал стоять на месте под потоком льющегося с потолка ледяного воздуха. Приторно пахло шоколадом и печеньем, от чего чувство жажды, ещё минуту назад казавшееся слабым, многократно усилилось. Наружу выходить ему совсем не хотелось.
С недавних пор я начал выделять два типа страха: материальный страх и страх идиотов. Ко второму типу я относил различные фобии и очень сильно презирал людей, которые боялись темноты, одиночества, времени – всего того, причину страха перед чем не могли объяснить. Исключение составлял Лютер, чья фобия была вполне материальной, но, так же как и любая другая фобия данной подгруппы, крайне идиотской. Он боялся песка. Лютер объяснял это тем, что якобы песок может сделать с человеком «ужасные вещи», какие именно – он не помнил, но уверял всех, что своими глазами видел это, а где и когда – также забыл. Но главным здесь было то, что он в это верил, как «Дети Альфреда[5]» искренне верят в существование «Искры Создателя[6]».
Ну а к первой группе, исходя из её названия, я относил тех людей, которые по какой-то причине приобрели осознанный страх к некоторой материальной вещи. Себя я относил к ней. Я испытывал панический страх при виде транспортных капсул, совсем недавно выпущенных компанией Emersize Industry для того, чтобы обеспечить своих сотрудников возможностью быстро добираться до рабочего места. Изначально, в 2008 году, были построены восемь линий, соединяющих самые отдалённые уголки Рош-Аинда с лабораторией «Эмерсайз». Всё оставалось неизменным до тех самых пор, пока один не самый бедный предприниматель по имени Роутер Ван Нил, владеющий горнодобывающей корпорацией, не обратил внимание на столь, по его мнению, интересную разработку. И вот уже буквально через год транспортные болиды превратились из частного вида транспорта в общественный. Хвала и овации Роутеру Ван Нилу, и будь проклят тот день, когда его светлую головушку посетила такая «прекрасная» идея.
Теперь, пожалуй, стоит рассказать о том, что именно пугало меня в этом с виду совсем не опасном транспорте. Многие мои знакомые не понимали меня, говорили, мол, это не страшнее скачков на трейсерах[7]. Но это было не так. Далеко не так. Несколько раз, приходя к точке посадки и уже почти настроившись сесть в чёртову машину, и будь что будет, я видел, как люди колебались, как неуверенно задавали вопросы диспетчеру. В этот момент вся решимость куда-то исчезала. На смену ей приходил страх. Всё дело в том, что способ перемещения людей в капсулах был несколько необычен. Хотя, к чему лукавить, он был очень необычен. Людей попросту расщепляли. Иначе говоря, во время поездки тебя не существует, ты пыль, а точнее эфир. А как известно, эфир при расщеплении может сохраняться в воздухе приблизительно 2,93 секунды. Отсюда следует простейший вывод: если капсула по какой-либо причине задержится в тоннеле, то у пассажира есть целых три варианта исхода событий. Он может выйти из капсулы по частям; выйти и обнаружить, что у него, к примеру, отсутствуют конечности или, чего хуже, неожиданно исчезли все внутренние органы (так как более мягкие ткани, превращаясь в эфир, рассеиваются быстрее); ну и наконец, не выйти совсем. Таких случаев ещё, конечно, не было, иначе правительство закрыло бы столь опасный проект, однако вероятность существовала. Поэтому я вот уже несколько месяцев приходил к одной и той же станции, садился на скамью ожидания и ждал. Честно говоря, не зная чего. Хотя несколько раз меня посещала мысль о том, что если бы сейчас случилась авария и в конечный пункт приехали изуродованные тела, я бы даже обрадовался, вскочил с лавки и начал кричать: «Я ПРАВ! ЧЁРТ ВОЗЬМИ, КАК ЖЕ Я БЫЛ ПРАВ!» Но я тот же час гнал эти мысли подальше, смиренно ожидая, когда через 2,93 секунды красный фонарь, означающий, что капсула пущена, сменится зелёным, который говорил о том, что пассажиры успешно прибыли. Так было изо дня в день. Одни и те же лица, которые всё смелее прыгали в чрево пулеобразного чудовища, одна и та же скамья. Мой страх тем временем только рос, обретая всё новые и новые формы, вплоть до людей-мутантов с рукой вместо головы и торчащими наружу рёбрами.
О проекте
О подписке