Папа Юлий продолжал будоражить Италию. Казна его истощалась. Его союзники то и дело менялись. Никто из тех, кто был захвачен этой войной, не обнаруживал верности. Каждый преследовал только свой интерес. Каждый грабил всех, кого мог. Захватив Брешию, французы перебили более двадцати тысяч жителей и дочиста разграбили город. Решающее сражение произошло под Равенной. Оно началось утром в первый день Пасхи. Итальянскую кавалерию сметали французские пушки, и она отступила. Испанская пехота упорно сопротивлялась немецким копейщикам. Убитые и раненые падали с обеих сторон в громадном числе. Тогда во фланг им ударила французская кавалерия. Испанцы дрогнули, но отступили к Равенне в полном порядке. Преследовать их с отрядом кавалерии бросился Гастон Фуа, французский главнокомандующий. Его сразила ружейная пуля. Он упал. Испанцы добили его ударами копий в грудь и лицо. Ему было двадцать два года. В течение двух месяцев он взял десять городов и одержал победу в трех битвах. На поле сражения осталось не менее шестнадцати тысяч убитых. Равенна сдалась. Французы и немцы перебили всех горожан, которые попадались им под руку. Папа бежал и укрылся в замке святого Ангела. Кардиналы в панике требовали, чтобы он подписал любые условия мира. Ему хватило мужества дождаться известий. По донесению кардинала Медичи французский король тоже находился в затруднительном положении, его лагерь раздирают раздоры, герцог Феррары отходит в свои владения, движение на Рим приостановлено, австрийский император отзывает войска, французский король остается один.

За превратностями войны он следил с ненасытным вниманием. Его послы были представлены при всех европейских дворах. Они ему служили агентами, которые были обязаны хотя бы раз в неделю сообщать ему новости. Они добросовестно исполняли эту обязанность. Он получал обстоятельные послания из Вены и Рима, из Венеции и Милана, из Мадрида, Неаполя и Парижа. Все сплетни двора, все наступления и отступления ему были известны в малейших подробностях, неделю, дней десять спустя. Его поражала и близость и легкость и недостижимость победы. Казалось, только что папа Юлий потерял всё, что успел захватить, но уже союзники покидали французского короля, папа собрал новую лигу, остаткам французских войск едва удалось перебраться на свою сторону Альп, и вся Италия была свободна от французских захватчиков.

Победа! Папа Юлий с безоглядной поспешностью раздавал племянникам и дальней родне итальянские города и не успел оглянуться, как своими раздачами восстановил против себя австрийского императора, венецианского дожа и Геную. Новая война назревала. Папа грозился обрушиться на непокорный Неаполь, уповая на то, что Бог поможет ему. Видимо, Бога утомил этот папа. Силы Юлия вдруг истощились. Он оказался на смертном одре. Его страшило больше всего, что с его бездыханным телом кардиналы поступят так же презренно, как поступили с телом Александра Шестого. Он спешил сделать распоряжения о своем погребении. Он просил кардиналов молиться за спасение его грешной души, в качестве священнослужителя простил всех отступников, но тут же проклял их в качестве папы, содрогался при воспоминании о своих недостойных деяниях, сожалел, что принял тиару и посох, и умер в тоске.

Новым папой был избран Джованни Медичи, сын Лоренцо Великолепного. За деньги отца в сан архиепископа он был введен восьми лет, а тринадцати лет стал кардиналом. Его наставниками были Полициано, Марсилио Фичино и Пико делла Мирандола. Пизанский университет присвоил ему звание доктора богословия. Он восхищался всеми искусствами, в особенности поэзией, почитал римское право, увлекался охотой и много путешествовал по Европе. Папой он стал тридцати восьми лет.

Можно было бы ожидать, что воинственного Юлия сменил просвещенный правитель, который принесет в католический мир спокойствие, порядок и справедливость. Но нет, Лев Десятый начал с того, что истратил сокровища Юлия на пышные празднества в Риме по случаю своего посвящения, предпочитая, как он повторял, размягченный музыкой и вином, что надо наслаждаться жизнью и делать добро своим родственникам.

Родственников у него было много, и они не страдали отсутствием аппетита. Один требовал себе Милан, другой Неаполь, третий Тоскану, четвертый особое королевство, составленное из Модены, Реджио, Пьяченцы и Пармы, пятый желал стать императором Священной Римской империи. Наслаждения приходилось на время отставить и пуститься по кровавым стопам папы Юлия. Казна была пущена по ветру. Приходилось искать новых союзников, увеличивать сборы и мешками продавать индульгенции, не беспокоясь о том, что такие действия возмущают Европу. Союзником могла быть Испания, но могла быть и Франция. Это зависело оттого, у кого больше солдат. Папа наводил справки и колебался. Его вывел из затруднения французский король. Людовик Двенадцатый договорился с Венецией о совместном походе в Ломбардию. Венецианские и французские войска двинулись к Милану с востока и с запада. Итальянские города сдавались без боя, рассчитывая таким образом избежать разграбления. Раздумывать стало некогда. Папа завлек в союз против Франции императора, Испанию и английского короля. Так он вновь был втянут в войну.

На этот раз он хотел оставаться самостоятельным. Он сам отбирал лучников из бывших крестьян-арендаторов, которые бросили свои земли, как ему говорили, от лени, и составил отряд в несколько тысяч стрелков, лучших в Европе, как это было признано всеми. Его артиллерия была довольно слаба. Зато ему удалось собрать несколько сотен старых кавалеристов, когда-то служивших отцу. У каждого из них был опыт боев и по нескольку заводных лошадей. Он присоединил к ним несколько сот новобранцев, но успел научить их только тому, как управляться с копьем.

Они высадились на северо-западе Франции. Они двигались медленно, однако ему удалось добиться того, что в войсках сохранялся полный порядок. Он пригрозил, что повесит каждого, кто будет уличен в мародерстве, и повесил несколько новобранцев из бывших бродяг, которые только потому и подписали контракт, что надеялись разжиться в походе за счет неприятеля. За еду и питье его солдаты платили деньгами, и мирное население оставалось спокойным. Это было особенно важно, потому что отряд его был небольшим и у него не могло быть и не было тыла. Французы не ожидали его и спешно набирали солдат из разного сброда. Они подошли к Гюнегату и только здесь встретились с неприятелем. Он поднялся на холм, когда увидел цепочку всадников, которая пробиралась через лес навстречу ему. Он насчитал две сотни и сбился. Необходимо было тотчас атаковать, чтобы неприятель не успел принять боевого порядка, но его кавалерия растянулась и не была готова к атаке. Всадники направлялись к деревне. На её окраине выстраивались французские лучники. Их кафтаны украшались шитьем. Среди них было несколько спешенных рыцарей, которых легко было узнать по золоченым кирасам. За его спиной приближался топот ног и копыт. Пехота и кавалерия медленно обтекали холм. Он подал сигнал. Впереди стали строиться лучники. Первым делом все они почти разом сели на землю и сбросили башмаки. Они стали строиться в линию босиком, чтобы впиваться в землю пальцами ног: это обеспечивало меткость стрельбы. Каждый из них перед собой глубоко всаживал в землю древко копья с наклоном вперед, так что перед строем вырос частокол стальных наконечников. Ему объяснили, что лошади боятся железа и во время кавалерийской атаки обязательно повернут в сторону, подставляя бока и спины всадников под град стрел. Он этого прежде не знал. За их спинами открыли несколько бочек вина, и по рядам прошли большие ковши. Кавалерия прикрывала их с флангов. Справа стояло несколько пушек – все, что он имел. Французские лучники первыми дали залп, забросили за спину луки, схватили копья и двинулись на англичан. Им пришлось идти через поле, на котором поспевала пшеница. Они шли медленно, сминая её. У англичан были длинные и более мощные луки. Они поражали цель шагов за шестьсот. Его лучники били французов на выбор, не двигаясь с места. Всё больше французов падало с каждым шагом вперед, скрываясь в пшенице. Им на помощь из-за деревни выскочил отряд кавалерии, но ему пришлось скакать краем поля, вдоль изгороди, узким пространством. Его кавалерия расступилась. Его пушки сделали несколько залпов. Ядра валили людей и лошадей. Он поднял руку. Конная масса обрушилась на французов. Лучники, оставив луки, вырвав копья, дружно бросились на врага. Французы бежали, оставив в поле несколько сотен убитых и раненых. Их необходимо было добить, но за деревней был обнаружен обоз. Его солдаты бросились грабить. Никакая сила не могла их остановить, да никому и в голову не пришло останавливать. О преследовании бегущего неприятеля не могло быть и речи.

Тем не менее победа была несомненной и полной. Всю ночь горели костры. Солдаты пили вино и пели английские песни. Он готов был дать им на отдых несколько дней и двигаться дальше. Но война была кончена. Испанцы и немцы подходили к Венеции на пушечный выстрел и видели колокольни святого Марка. Французский король, спасая Венецию, поспешил заключить перемирие с Фердинандом Католиком и предложил мир английскому королю. Пришлось его подписать. Иначе он остался бы с французами один на один, а для этого его армия была слишком мала и слаба. Нечего говорить, что никаких выгод из этого мирного договора он не извлек.

Вскоре умер французский король Людовик Двенадцатый. За ним последовал его давний противник испанский король. Соединенный трон Кастилии Арагона достался эрцгерцогу Карлу, сыну Жанны Безумной и Филиппа Красивого, правителю Фландрии. Ещё в их раннем детстве Фердинанд Католик и Генрих Седьмой договорились о браке инфанта Карла и английской принцессы Марии. Правителю Фландрии союз с Англией ничего не давал. Интересы Испании ему были чужды. Фландрия нуждалась в союзе с Францией, своей южной соседкой, и Карл разорвал обещание, данное дедом, и обручился с французской инфантой, которой только что исполнился год, тем показав французскому королю, что желал бы с ним союза и мира, но оставив свои руки свободными, поскольку невеста была ещё слишком мала.

Генрих был озлоблен и оскорблен. Оскорбление обжигало его всякий раз, как он о нем вспоминал. Он большими шагами, почти задыхаясь, измерил весь зал, распахнул дверь и, в нарушение этикета, глухо крикнул:

– Прошу!

Только здесь он опомнился, с той же поспешностью воротился назад, грузно опустился на свое высокое королевское место и принял суровый вид.

В зал вступил испанский посол. Он был уже стар. Его седые волосы были коротко стрижены. Жидкие усы и бородка едва проступали на бледном иссохшем лице. Небольшая голова утопала в высоком плоеном воротнике, закрывавшем затылок и уши. Черный камзол украшал только орден и алмазные пуговицы. Пряжки на башмаках были из чистого золота. Весь его вид говорил, что Испания богата и властна и никому не уступит ни в чем.

Генриху это было известно. Он отвечал послу гордым взором правителя, которому тоже всё нипочем.

Старик приблизился ровно настолько, насколько позволял этикет, отставил одну ногу назад, другую слегка преклонил, отвесил положенный вежливый, но короткий поклон, приветствовал английского короля и спросил о здоровье.

Генрих видел и знал, что беседа будет недоброй. Он сухо ответил, ещё суше сказал о здоровье и в свою очередь спросил о здоровье испанского короля.

Здоровье испанского короля пребывало в полном порядке, хотя Генриху было известно, что Карл часто страдал недомоганиями непонятного, странного свойства, жестокое наследие Жанны Безумной. Старик выпрямился, закинул голову, несколько изогнулся в спине, придавая себе вид неприступности и величия, и резким голосом почти прокричал, что английские пираты разграбили испанский корабль, идущий в Антверпен, захватили испанских дворян и продали в рабство на острова.

Дело было обычное. Англия ничего не могла противопоставить Испании, кроме пиратства. Английские пираты крейсировали у входа в Ла Манш и грабили испанские галеоны. Дело приносило громадные прибыли, от тридцати до сорока фунтов стерлингов на один вложенный фунт. Английские коммерсанты составляли компании и снаряжали пиратские корабли, с патриотической целью оборвать наглых и гордых испанцев и нажиться за счет испанских колоний в Мексике и Перу, откуда испанцы вывозили золото инков сотнями килограмм. Генрих тоже участвовал в этих компаниях, вкладывая средства через подставных, разумеется, лиц, но об этом всё равно было известно и англичанам, и всем иноземным послам. Старик тоже не мог об этом не знать. Генрих сделал вид, что он удивлен:

– Этого не может быть.

Старик усмехнулся:

– Мы получили достоверные сведения. Наш корабль был взят командами двух кораблей. Так трусливо могут действовать одни англичане.

Это было открыто оскорбление, но Генрих пропустил его мимо ушей:

– Позвольте узнать, какой они подняли флаг?

Старик брызнул слюной:

– Англичане нападают без флага!

Слава Богу, умные люди, не то пришлось бы краснеть и беззастенчиво врать.

Генрих повел рукой, изображая недоумение:

– Отчего же английский? Это мог быть французские корабли.

Старик это знал. Кроме англичан, испанские галеоны опустошали ещё и французы, а также голландцы. Их прибыли были так же огромны. Французские и голландские коммерсанты так же составляли компании и отправляли в море пиратов. Это было в порядке вещей. Разница была только в том, что в такого рода компаниях участвовал только английский король, и потому претензии ему предлагали чаще других. Старик проворчал:

– Французы более благородны и менее жадны. Они торгуют неграми и не станут продавать в рабство дворян.

Генрих рассмеялся деланным смехом:

– Вы плохо знаете их. Французы бесстыдны. Но дело не в этом. Если бы вы назвали имена капитанов, тогда я бы начал расследование, а без имен…

– Они нам неизвестны!

– Тогда представьте хотя бы список дворян, которые, как вы утверждаете, проданы англичанами. Я попробую навести справки о них.

– Мы их уточняем.

– Очень жаль. Но я подожду.

Старик, покраснев, отвесил небрежный поклон, резко повернулся на тонких ногах и простучал каблуками. Дверь затворилась за ним.

Генрих весело рассмеялся. Он был доволен. Прекрасное настроение утра воротилось к нему.

Дверь приоткрылась. В узкую щель всунулась голова Томаса Кромвеля и ждала, когда её позовут.

Генрих кивнул и спросил, когда Кромвель приблизился и встал в ожидании на почтительном расстоянии:

– Что он?

Кромвель выпрямился и бойко ответил:

– Всё то же!

Генрих нахмурился:

– Не просит помилования?

Губы Кромвеля двинулись, но удержались от довольной улыбки:

– Он безнадежен.

Генрих резко поднялся:

– Я не ошибся. Я давно знал, что это не тот человек, которому посты и блага дороже достоинства чести.

Кромвель молчал и напряженно смотрел, как он тяжело шагает к дальней стене, опустив голову, заложив руки за спину, размышляя о чем-то своим. Генрих остановился. Кромвель тотчас спросил:

– Что теперь?

Генрих поднял руку, подвигал пальцами, потер подбородок и глухо сказал:

– Ты останешься канцлером.

Кромвель согнулся в низком поклоне:

– Благодарю вас, милорд. Верой и правдой…

Генрих остановил его властным движением:

– Это – оставь!

Кромвель застыл. Они помолчали. Наконец Кромвель сделал шаг и напомнил тоном просителя:

– Вы мне обещали аббатство, милорд…

Генрих круто повернулся и пристально посмотрел на него:

– Сказано – жди!

Кромвель пожевал губами, наморщил лоб и всё же спросил:

– Чего теперь ждать?

Генрих медленно, раздельно заговорил, наступая, протянув руку, точно намеревался толкнуть его в грудь:

– Уже присмотрел?

Кромвель попятился:

– А как же… Аббатство хорошее…

Генрих повысил голос:

– Прикажешь послать в твое аббатство солдат?

Кромвель жалобно улыбнулся:

– Можно и так…

Генрих крикнул:

– Ну нет! Я не захватчик! Я не тиран! Монахи прячут богатства, полученные вымогательством и обманом. Кого ни спросишь, все говорят, что они бедны, как церковные крысы, а как вздернешь на дыбу, открывают свои тайники. Так вот, изволь приготовить парламентский акт: отныне все бедные монастыри поступают в казну короля. Я думаю, парламент утвердит этот акт.

Кромвель рассмеялся, довольный, мелким смешком:

– Утвердит, утвердит! С большим удовольствием утвердит! Там страсть как не любят монахов! Бездельники, пьяницы – говорят! Да и тоже многие очень хотят потом что-нибудь получить. Земли, земли нужны позарез!