Домашние воспоминания

Так нелегко, не просто так сознаться,
С твоим уходом стал наш мир другой,
Не спится по ночам, слова роятся
И жалят безысходною тоской.

Скучает осень, листья облетели,
В природе будто то отозвалось.
Я до сих пор не понял, неужели
Нам пережить случилось, что пришлось.

То осознать слова сочувствий просят,
От Кати утешения дают,
И иногда звоню с отчаянья Косте,
А он ослаб в болезнях от простуд,

От стресса, может, и переживаний
Внезапно наступившей пустоты,
И каждому из нас его сознанье
Подсказывает, что не с нами ты.

Вот фото, вместе где стоим с тобою,
Плечом к плечу, в беседе о делах,
Порою острых, этого не скроет
И снимок с тёмной рамкой на полях.

Тебе я что-то жёстко объясняю,
Ты слушаешь настойчивую речь,
Быть может, возражаешь, я не знаю,
Ещё осталось сколько этих встреч.

Мы в чём-то разны, в чём-то так похожи,
Пишу стихи я эти за столом,
Тишь, утро, редкий шум прохожих,
Спокойствие, но опустел мой дом.

И то не водевиль, не мелодрама,
Одна из самых грустных наших тем,
И первою ушла из дома мама,
Теперь и ты, но только насовсем.

Стоит здесь ваза с белыми цветами,
Стул, на котором часто ты сидел,
И даже чашка толстая с «Битлами»,
Которая осталась не у дел.

Предметы, что рука твоя касалась,
Следы от «сердца горестных замет»,
То от тебя на память мне досталось,
О чём когда-то написал поэт.

От них по-жизни никуда не деться,
Они лишь тень людского бытия.
Тебя хранить в нас будет память сердца
И в этом тоже будет жизнь моя.

Жизнь – смерть

Тебя теперь здесь с нами нет,
С деревьев отлетают листья,
Твою я не приемлю смерть
И говорю с тобой о жизни.

Надеялись, что всё пройдёт,
Болезнь твою излечит некто,
Но не случалось каждый год,
И не надеялся на тех ты,

Кто мог помочь в твоей беде,
Твою с «чужою» совместимость,
И недоверия к судьбе,
И лет последних нелюдимость.

Шесть лет страдал ты, но не сник,
Всё ж не всевластна медицина,
Ведь жизнь порой тяжёлый риск,
Опасный, но необходимый,

Которую ты не дожил,
Порой взахлёб, порой с опаской,
Кого-то ты недолюбил,
Не принимал кого-то ласку.

Но думаю, что долго ждал
Её, кто станет близким другом
И в глубине души мечтал,
Тебя оценит по заслугам.

И зная, в трудный каждый год
Тебе помочь необходимо,
И кто оценит и поймёт,
Что ты единственный, любимый,

Напомнив, может, о былом,
О счастье том, что было прежде,
И, оценив тебя притом
Не с жалостью, с большой надеждой.

Но не случилось. Кто решил,
Тому не вижу оправданья,
Поверим в глубине души —
Твои закончились страданья.

А наши только начались,
Ведь любим мы тебя сердечно,
По вере: смерть – другая жизнь,
Но для меня ты в жизни вечной.

Игорю на «сорок дней»

Просыпаюсь чуть свет в предрассветное утро,
Не узнать, сорок дней где блуждала душа,
Не понять, почему в этот день поминутно
Вьются снежные хлопья, морозом дыша.

Наконец-то ноябрь на зиму повернулся,
Долго влагу копил, чтоб позёмкою лечь,
Сорок дней как один, не успел оглянуться,
Был ты с нами, а вот тебя рядом уж нет.

Подоконник вороны мне заняли ночью,
Не живые, застыли фарфоровым сном,
Мне напомнили день, когда мрачно и молча
Прикорнула живая над чёрным крестом.

Словно вечностью горя взнеслась на погосте,
Без тебя непонятна людская беда,
Полусонно кивнёт: «Приходите, мол, в гости,
Ненадолго, а там уж, глядишь, навсегда».

Что ни год, выхожу на рубеж обороны,
До конца не изведаны наши пути,
В трудный час я себе пожелаю, ворона,
Твою мудрость и стойкость по жизни нести.

К «сорокодневью» ноября

Ограды копья охраняли
Кустов безлиственных, нагих,
В поклоне согнутом склонялись
В снегу уснувшие венки.
Так срок настал сорокодневья,
Кончалась осени пора,
Казалось, что застыло время,
Как будто было всё вчера.
А может, и во время оно,
Где всё недавнее – давно,
Где время, вне земных законов,
В пространства тень погружено
И где ещё была надежда,
Что близок излеченья час,
Что будет солнечно, как прежде,
И тень беды минует нас.
Пути к спасенью не закрыты,
Надежды сбудутся не зря,
Но полоснуло острой бритвой
По середине октября.
Такой беды не ожидали,
Пусть не обласканы судьбой,
Хотя давно о том мы знали,
Болезнь крадётся за тобой.
За нею глаз да глаз был нужен,
Тяжёлый, жёсткий был режим,
Диализ стал твоим оружием,
Но и мучением твоим.
Хотя беду не ожидали,
Она пришла к тебе не вдруг,
Ты не роптал, но мы страдали,
Как тяжек был тебе недуг.
И нелегко как подчиняться
Режиму, про болезнь забыть,
Шутить и ярко одеваться,
С друзьями и родными быть.
Нам было за тебя тревожно,
Не знали мы, с кого спросить,
Но ограничить невозможно,
Не признаёт кто тех границ.
Быть может, не было причины
Чужому доверять уму,
Но ты не верил в медицину,
Хотя неясно почему.
Теперь не вспомню те моменты,
Как можно избежать беды,
И бесполезны аргументы,
Что было б, если бы – кабы.
Свершилось. Церковь. Отпеванье.
Молитвы. Похороны. Плачи.
Застолье «тризны». Упованье,
Что будет «там» тебе иначе.
Хотелось бы мне в это верить,
А кто-то верит в то уже,
Но кто, когда и чем измерит
Всю пустоту в моей душе?
Согреет кто могильный камень
Над тем, кто нами был любим,
Где надписью навечной станет:
«Покоится любимый сын».

Ноябрь на даниловском кладбище

Последний день ноябрьский. Сыплет снег,
Ложится на землю неровно и уныло,
Запряталась здесь жизнь на сотни лет
В безмолвье онемелом и застылом.

Деревья сбросили последние листы,
И ветер их пустые треплет ветки,
Нахохлились, к телам поджав хвосты,
Вороны, как декабрьские наседки.

Ограды без особенных примет
Сугробами высиживают зиму,
Метёт позёмка и заносит след
Здесь похороненных, ушедших и любимых.

Ночных составов подколёсный перестук
Однообразные свои чеканит ритмы
И колокольни церкви глушит звук,
О воскресенье, сколько ни читай молитвы.

Был твой уход в чреде нелёгких дней,
Во время между осенью-зимою,