– А если без мистики? – Ранджит поставил бокал, неожиданно оживился, вскочил на ноги и, обойдя вокруг стола, остановился напротив. – Например, незадолго до последней войны ученые создали научный центр, который должен возродить человечество после гибели цивилизации? Если доходит до точки невозврата, в нем выращивают клонов, которые станут началом нового мира. И компьютерный мозг помогает преодолеть все исторические вехи цивилизации за короткий срок. Вместо первобытнообщинного строя сразу создают современное общество, у них есть все технологии для этого. Например, этот центр был назван «Шива», а первая община после гибели мира появилась в Индии. Здесь и ответ на мой вопрос – как горстка людей смогла воссоздать все земные города. Вся эта информация могла быть заложена в память компьютера.

«Он сумасшедший», – подумал Айвен и сказал вслух:

– Это фантастика.

Глаза индуса возбужденно горели, движения стали нервными.

– Но теоретически такое возможно?

– Теоретически? – Айвен тоже поднялся, отодвинув стул, и теперь стоял, опершись одной рукой о спинку. – Да. А как же вы объясните сны, которые мы с вами видели?

– Допустим, «Шива» (так мы условно назвали этот компьютер), – Ранджит заметно успокоился, хотя глаза его продолжали лихорадочно блестеть, – управляет нами с помощью снов. Что если он слишком много на себя взял и принялся судить нас, как бог? Направлять нас на путь истинный. А кто-нибудь из людей взломал компьютерную систему и пытается до нас достучаться, рассказать правду.

Айвен посмотрел на собеседника взглядом художника. «Нет, он действительное сумасшедший», – мелькнуло в голове.

– А если это вы? – сказал он.

Ранджит пожал плечами.

– Может быть… А может, и нет.

– Я бы все же предпочел побеседовать о творчестве. Я не люблю таких… беспредметных разговоров.

– Но если ваши картины подталкивают к таким выводам, то мы и обсуждаем творчество.

– Странные же выводы вы делаете. Я в такое не верю.

Ранджит опустил плечи и поник.

– Таковы люди, постоянно делают странные выводы.

Все же индус эту тему больше не затрагивал, и Айвен был за это благодарен. Однако заметил, что тот не особо интересовался картинами, как показалось вначале. Его привлекла лишь ранняя трилогия на тему индуистских богов. Вернее, тема, которую они всколыхнухи в его мозгу.

Посидели еще с полчаса, поговорили о разном. Айвен понимал, что Ранджит потерял интерес к беседе. Похоже, даже три картины «Тримурти» индуса не интересовали, а были лишь поводом для этого странного разговора.

Когда они расставались, Ранджит сказал:

– Будет лучше, если наш разговор останется в стенах этого дома. Забудьте о нем. Но если захотите поговорить об этом со мной – я всегда готов.

Айвен вернулся в отель и остаток вечера пролежал на диване. Завтра нужно провести еще одну встречу на выставке, и можно ехать домой. Размышлял о своем новом знакомом. Ранджит Тхакур был большим оригиналом. Надо же – придумать такую теорию об Эре Благоденствия. Да еще и связать это с его картинами. В то, что Ранджит говорил о снах – Айвен уже не верил, хотя поначалу поддался. Такого не бывает, люди не могут видеть одних и тех же снов.

Утром, едва вышел из отеля, к нему подбежал Амрит.

– Это вам! – мальчик протянул конверт. – Хозяин велел передать.

Не успел Айвен и слова сказать, как мальчишка исчез, лишь костлявая спина мелькала вдалеке. Сунув конверт в карман, двинулся к стоянке коптеров.

Пока телевизионщики готовили аппаратуру, открыл конверт и развернул листок бумаги. Это была записка от Ранджита.

«Простите, Айвен. Не стоило мне об этом рассказывать. Я думал, что в моем доме нас невозможно будет подслушать, но, кажется, я ошибся. Похоже, «Шива» все слышал. Постарайтесь жить, как жили всегда. Если же в вашей жизни начнутся странные изменения, то позвоните по этому номеру. Нужно будет лишь назвать свое имя. Вам все объяснят. И ни в коем случае не рассказывайте никому о нашем разговоре. У «Шивы» длинные руки».

Да он не оригинал, подумал Айвен, пряча листок в карман. Он реальный шизофреник.

Интервью прошло, как обычно. Это всегда наискучнейшая часть. Журналисты задают стандартные вопросы, он в тысячный раз рассказывает об одном и том же. За всю жизнь он общался всего с тремя интересными журналистами, располагающими к беседе. Обычно же все они лишь делают свою работу, без огонька, и гореть самому рядом с такими людьми не очень-то и хочется.

Вечером отправился домой. Незадолго до посадки в самолет в теленовостях пронесся шквал новостей о гибели известного в Калькутте чиновника Ранджита Тхакура. Подробностей не писали, только факт гибели.

Ночью Айвен плохо спал. Снился разговор с Ранджитом, и каждый раз тот погибал – то на него падала балка, то он вываливался в окно. Айвен просыпался в холодном поту, выкуривал сигарету и снова ложился – и сон повторялся. Утром встал разбитый и уставший.

Позавтракав, зашел в студию, но работать не хотелось. Действительно – зачем? Денег у него достаточно, чтобы прожить десятки лет, а встречаться с журналистами ради пустых интервью – надоело. Даже Ранджит Тхакур обратил внимание на его лучшие картины не потому, что увидел в них высокое искусство – они перекликались с его бредовой идеей.

Целый день Айвен провалялся на диване перед включенным экраном – смотрел дурацкое шоу. А в голове все кружились слова индуса, записка и новости, увиденные в Калькутте. А что если это не сумасшествие, и вся цепочка событий имеет связь? Нет, конечно, все это чистая случайность, а Ранджит сумасшедший. Жаль, что он погиб, но все эти слова – выдумка.

Айвен забросил вещи в стирку, вспомнил о записке и достал из кармана рубашки. Пытался найти здоровую логику в словах Ранджита, но не нашел. Явное умопомешательство.

Но записку не выбросил, а положил в ящик стола.

Близких друзей у Айвена не было, лишь знакомые из круга художников. Раздумывал, с кем бы поделиться этим случаем, но вспомнил слова индуса – «ни в коем случае не рассказывайте никому о нашем разговоре» – и решил эту тему ни с кем не обсуждать. Отчасти потому что самого могли бы принять за чокнутого.

Вечером посетил клуб, где собирались художники, писатели и поэты. Многие, как и он, давно лишены дара, но мнили себя великими мастерами. Они сидели за столиками, попивали вино, курили кальян и пытались произвести друг на друга впечатление.

– Привет, Айвен! Как прошла твоя выставка в Калькутте? Видел сегодня в новостях твое интервью.

– Все хорошо. Публика там восприимчивая, советую и тебе провести там выставку.

– А что скажешь насчет Парижа?

– Скажу, что там уже пресытились нашим творчеством, таких ничем не удивишь.

Надолго в клубе не задержался и сбежал после второго бокала вина.

На следующее утро просмотрел интервью с калькуттской выставки и отметил, что во время обзора на стенах музея не оказалось лучших картин – цикла «Тримурти». Прокрутил запись три раза и убедился в этом – на том месте, где они были установлены – висели другие полотна.

Айвен стал искать информацию о своей выставке, но нигде не нашел упоминания об этих картинах.

В голове скользнула мысль – это первая странность, предсказанная Ранджитом Тхакуром? Кто-то вырезал информацию о «Тримурти»? Но зачем? И есть ли в этом связь с самим Ранджитом? Нет, это бред!

К вечеру трилогия исчезла из всех каталогов мира, а творческая биография Айвена Итана теперь начиналась не с «Тримурти», а с более поздних картин. А это уже было не странно, а страшно. Созвонился с музеем, где хранилась коллекция, но выяснилось, что там ничего не знают о «Тримурти».

Через день с ним связался заказчик, который всегда покупал пейзажи, и заказал портрет. Портретов Айвен никогда не писал. Он был пейзажистом. Если не считать первой трилогии, созданной в жанре сюрреализма, – то все его картины – пейзажи. И заказчик должен это знать. Айвен отказался, сославшись на занятость.

Он ничего не понимал. Что случилось с этим миром? Что сдвинулось в нем? Куда делись его картины? Зачем пейзажисту рисовать портреты?

Странные вещи продолжали происходить на протяжении недели. Жизнь Айвена начала меняться. Казалось, что даже память заново форматируется, становится иной. Уже и не вспоминал о своих первых картинах. И уже почти был готов взяться за портрет, хотя никогда раньше их не писал. Его приглашали на ток-шоу «Готовим вместе», на выставки домашних животных. Он не умел готовить и не любил животных, и не раз говорил об этом, отвечая на вопросы интервьюеров.

Кто-то сознательно ломал уклад его жизни, форматировал новые предпочтения. По ночам стали сниться сны о вкусной и полезной пище, о радости общения с животными. Если так пойдет дальше, то уже через месяц Айвен заведет себе черепаху и приготовит из нее вкусный суп.

Вспомнил, что однажды уже было такое – когда показал миру свои первые картины. Тогда тоже стали сниться обыденные сны, и больше он никогда не написал ни одной картины, которая по силе хотя бы отдаленно была равной «Тримурти».

Неужели Ранджит говорил правду о том, что кто-то управляет людьми при помощи снов? «Шива», так он назвал его. У «Шивы» длинные руки, сказал Ранджит.

Айвен решился позвонить по номеру, оставленному Ранджитом. Нужно лишь назвать свое имя.

– Слушаю.

– Добрый день. Я Айвен Итан.