Драться до последней возможности!

В Севастополе есть скромный, но впечатляющий памятник с лаконичной надписью: «Казарскому. Потомству в пример». Памятник был заложен всего через год после смерти офицера на средства, собранные российскими моряками. Так быстро не возвеличивали даже коронованных особ. Это был знак всенародного уважения к капитану 1-го ранга Александру Ивановичу Казарскому, который был родом из Витебской губернии.

Короткая майская ночь подошла к концу. Рассвело. На чистом небе гасли последние звезды. Восток уже окрашивался золотистым цветом. Вот-вот должно было подняться солнце. Дул легкий ветерок. Море было спокойное. Над поверхностью воды растекался пушистый туман. Слабая зыбь качала небольшое судно, идущее под верхними парусами.

На ют^[4] поднялся молодой, невысокого роста офицер в чине капитан-лейтенанта. У него было худощавое, с высоким лбом и мелкими, приятными чертами лицо. Это был командир корабля Александр Иванович Казарский.

– Какие новости, Федор Михайлович? – спросил он вахтенного офицера лейтенанта Новосильского.

– Никаких. Держим курс на восток, к румелийскому берегу. Ничего существенного замечено не было.

– Да, третий день патрулируем, а никакого намека на турецкий флот.

Бриг «Меркурий», которым командовал Казарский, вместе с фрегатом «Штандарт» и бригом «Орфей» находились в крейсерстве в районе Босфора. Задача их была простая – разведка неприятельского флота. Обо всех передвижениях кораблей противника немедленно докладывать в Сизополь, где находилась база Черноморского флота. Старшим этой группы русских кораблей был командир фрегата «Штандарт».

Шел второй год войны с Турцией. После победы союзного флота в Наваринском сражении султан Махмуд Второй не успокоился и в конце 1827 года выпустил фирман о войне с Россией, призвав всех мусульман на «джихад» – войну с неверными. В апреле 1828 года Николай Второй опубликовал манифест о начале войны с оттоманской Портой. Русская армия перешла границу и быстро оккупировала Молдавию и Валахию. В мае она форсировала Дунай у села Сатунова и взяла в осаду крепость Варну. В Закавказье русские войска, пользуясь широкой поддержкой населения, заняли Карс, Поти, Баязет. На Черноморском побережье Кавказа русские моряки высадили десант у Анапы и после месячной бомбардировки турецких укреплений овладели крепостью без штурма. В этом деле отличился бомбардирский корабль «Соперник» под командованием лейтенанта Казарского. Именно от действия его мортиры наиболее пострадала внутренняя часть крепости. Офицера наградили, присвоив ему звание капитан-лейтенанта. После Анапы Черноморский флот отправился к Варне и в конце июля заблокировал крепость с моря. И здесь отличился «Соперник» под руководством Казарского. Подойдя как можно ближе к крепости, бомбардирское судно в течение почти суток обстреливало турецкие укрепления, несмотря на сильный огонь противника. За мужество, проявленное в этом бою, Казарский был награжден золотой саблей с надписью «За храбрость». В конце 1828 года капитан-лейтенанта назначили командиром брига «Меркурий». Приняв корабль, Казарский много сделал, чтобы привести его в порядок. К весне судно было готово к плаванию. Ему стали поручать самые ответственные задания. Как правило, это было крейсерство. Вот и теперь бриг уже три дня патрулировал у берегов Турции.

14 мая 1829 года крейсеры подходили к Босфору, поближе к Константинопольскому рейду, чтобы определить, где находится турецкий флот. Впереди шел «Штандарт», за ним «Орфей» и «Меркурий».

Встало солнце. Туман рассеялся. Экипаж только успел позавтракать, как раздался крик вахтенного на салинге: «Неприятель на ветре!»

– Ишь, глаз какой острый, – сказал Казарский, отрываясь от подзорной трубы. – Тут в трубу едва видно, а он разглядел.

На «Штандарте» подняли сигнал: «Следовать за мной!» Русские корабли стали сближаться с турецким флотом. Это не было бравадой. Надо было подойти поближе, чтобы точно посчитать количество неприятельских судов и определить, куда они направляются. Расстояние до противника заметно сокращалось. Турки шли спокойно вдоль анатолийского берега, растянувшись почти на милю. Русские крейсеры повернули и пошли параллельным курсом.

На «Меркурии» командир и вахтенный офицер считали турецкие корабли.

– Шесть линейных, два фрегата, два корвета, один бриг, три тендера и еще четыре мелких судна. Всего восемнадцать, – подытожил Казарский. – Это флот, господа!

– И идет он в Константинополь, судя по курсу, – добавил Новосильский.

– Видно, идут они из Синопа, – вступил в разговор лейтенант Скарятин, старший офицер корабля, только что поднявшийся на палубу.

– Штурман, какое расстояние до противника? – спросил командир.

– Семь-восемь миль, – доложил поручик Прокофьев.

– Пора бы уже и поворачивать домой, – осторожно произнес за спиной старшего офицера мичман Притупов.

– Будем ждать сигнала старшего в отряде, – сказал Казарский и обернулся. Перед ним стояли все его четыре офицера, и лица их были сосредоточенные.

Казарский не подавал виду, но и он был встревожен тем, что они сближались с неприятелем. «Меркурий» был более тихоходным кораблем, чем «Штандарт» и «Орфей», и в случае погони ему пришлось бы туго.

И будто в ответ на его тревожные мысли сигнальщик прокричал:

– Неприятель делает поворот!

Турецкий флот начал разворачиваться в сторону крейсеров. На «Штандарте» взвился сигнал: «Каждому судну сделать курс, при котором имеет лучший ход».

– Поднять все паруса, – приказал Казарский.

Засвистела дудка боцмана, матросы побежали по вантам^[5]. Русские корабли развернулись и поспешили на север. Отличные ходоки «Штандарт» и «Орфей» сразу же вырвались вперед. Бриг «Меркурий», хоть и нес предельное количество парусов, стал отставать от них. Вскоре фрегат и бриг можно было видеть только с носовой части «Меркурия». А турецкие корабли приближались. Впрочем, весь флот отстал, погоню продолжили два линейных корабля.

Солнце катило над морем, забираясь все выше и выше. Становилось жарко. Волны под форштевнем^[6] корабля сверкали, играя множеством немыслимых красок. Бриг почти не качало. Казарский внимательно разглядывал в подзорную трубу турецкие корабли. Они еще были далеко, но расстояние медленно сокращалось. Впереди, где белели паруса «Штандарта» и «Орфея», раздались выстрелы, приглушенные расстоянием.

– Неприятеля хотят обмануть, мол, наша эскадра рядом, – с надеждой проговорил штурман.

– Но турок-то не отступает, – покачал головой командир, – видишь, как гонит под всеми парусами. Не понимаю, чего это они решили устроить такую погоню. Два линейных – за одним бригом!

Казарский не знал (да никто еще из русских не знал), что три дня тому назад случилось событие невероятное, из ряда вон выходящее. Произошло вот что.

После того, как в апреле в Сизополе была создана операционная база русского флота, оттуда периодически стали выходить корабли для нападения на прибрежные крепости, крейсерства на коммуникациях, блокады портов, ведения разведок. И, надо сказать, действовали русские весьма успешно. А 4 и 6 мая отряд под командованием капитана 1-го ранга Скаловского расстрелял и сжег строящиеся линейный корабль в Пендераклии и корвет в местечке Акчесор. Этот дерзкий рейд переполнил чашу терпения турок. Султан Махмуд Второй, вне себя от ярости, приказал своему капудан-паше вывести флот на поиск отряда Скаловского. Турецкая эскадра не нашла отряд, но 11 мая около Синопа встретилась с русским фрегатом «Рафаил». Окружив корабль, турки потребовали спустить флаг, и командир фрегата, капитан 2-го ранга Стройников, сдал судно без сопротивления. Случай невероятный! Никогда еще до этого (а надо отметить, что никогда и впоследствии) русские военные моряки не спускали флаг перед врагом. Поэтому, когда турецкая эскадра возвращалась домой и заметила не очень быстроходный русский бриг, капудан-паша, воодушевленный удачей с «Рафаилом», решил завладеть еще одним призом. Он посчитал, что 110-пушечный «Селемие» под флагом капудан-паши и 74-пушечный «Реал-бей» под вымпелом младшего флагмана смогут принудить русское судно сдаться. Вот почему они так настойчиво гнались за «Меркурием».

Всего этого Казарский, уходя от погони, не знал. Втайне он надеялся, что турки, оказавшись поблизости от русской базы, прекратят преследование. Однако неприятель упорно шел за маленьким бригом.

К командиру подошел Скарятин:

– Александр Иванович, корабль как следует не прибран…

– Да, Сергей Иосифович, начинайте приборку. И люди будут делом заняты. Нам ведь только ждать остается: либо турки махнут на нас рукой, либо…

Опять засвистела боцманская дудка. Под умелыми руками матросов «Меркурий» приобретал свой обычный щегольской вид. Засверкали медные и бронзовые части, засияла янтарной желтизной палуба. Казарский прошелся по кораблю, придирчиво осматривая закоулки. Это немного отвлекло, и он некоторое время не думал о кораблях противника, преследующих его маленький бриг.

Море было спокойное и, словно огромное голубоватое зеркало, отражало немногочисленные облака. Солнце уже не грело, а палило изо всех сил. Ветер стих. Наступил штиль. Бриг и преследовавшие его корабли замедлили ход и почти остановились, лениво покачиваясь на волнах.

– С таким ветром далеко не уйдешь, – вздохнул Скарятин.

– Но у нас есть преимущество, – неожиданно заявил Казарский. – У нас есть весла! Командуйте, господин лейтенант.

Засвистела флейта. Раздалась команда: «Разобрать ростеры^[7], людей на весла!»

Десять лет тому назад Казарский командовал отрядом гребных судов в Дунайской флотилии и, приняв командование «Меркурием», не раз по привычке устраивал экипажу гребную тревогу: учил матросов быстро разбирать и собирать ростеры, где хранились запасные реи, стеньги^[8], весла. Поэтому теперь люди, хорошо знавшие свои обязанности, ловко достали весла, вставили их в специальные гнезда и принялись грести. Матросы, по трое, а где и поболее, дружно наваливались на вальки. Прошло полчаса. Расстояние между русскими и турецкими кораблями увеличилось, хотя и не намного. Ветер посвежел. Бриг побежал быстрее, но и у турок ход увеличился.

– Александр Иванович, – обратился к командиру вахтенный офицер, – на турецких кораблях поставили дополнительные паруса, и они увеличили ход.

– Суши весла, – скомандовал командир, – но пока не убирать!

Линейные корабли постепенно приближались к «Меркурию». Над флагманским кораблем турок появилось белое облачко. Грохнул выстрел. Но ядро, не долетев до «Меркурия», упало за кормой.

– Пугают, что ли? – предположил Новосильский.

– Похоже, предлагают спустить флаг, – усмехнулся командир, – да только не рановато ли?

Теперь уже Казарский отчетливо понимал: быть бою. Он склонился над картой, прикидывая расстояние до Сизополя, где стоял флот.

– Далеко! – вздохнул, стоящий рядом с ним штурман. – Не дотянем до своих таким ходом.

– Да, – подтвердил командир, – если бы дело к вечеру было, то, наверное, смогли бы ускользнуть.

– Показалась бы сейчас наша эскадра, турки сразу бы назад повернули, – мрачно заметил мичман Притупов, – только и горазды, что с одним кораблем сражаться.

– Не надо недооценивать противника, Дмитрий Петрович, – ответил старший офицер, – бойцы они упорные и моряки неплохие, вот только канониры у них неважные.

Казарский поднял руку, лицо его было сосредоточенное.

– Раз уж вы все здесь собрались, господа офицеры, – сказал он серьезным голосом, – давайте проведем совещание. Тем более, что времени у нас маловато.

Командир обвел глазами свой маленький офицерский корпус и, видя, что все молчат в знак согласия, продолжил:

– Мне нечего от вас скрывать, вы сами видите, турецкие корабли нас настигают и вскоре догонят. У них – один трехдечный и один двухдечный корабли. По моим расчетам – около двухсот пушек. У нас – восемнадцать да две погонные на носу. В десять раз перевес по огню, да и пушки у них – покрупнее наших. А про численный состав и говорить нечего. У нас 110 человек нижних чинов и 5 офицеров, у них людей – тьма. Вот такой расклад. Теперь я хочу услышать ваше мнение, господа офицеры. Вопрос один: что будем делать? Как и положено, по нашей морской традиции начнем с младшего по чину. Ваше слово, Иван Петрович?

Самый старший по возрасту, но младший в звании поручик корпуса флотских штурманов Прокофьев говорил спокойно, медленно, будто взвешивая каждое слово:

– Главное, не посрамить наш Андреевский флаг. Раз уж уйти нам нельзя, разбить неприятеля невозможно – больно перевес велик, значит, драться надо до последней возможности. А потом, когда уж конец совсем придет, – привалиться к неприятельскому кораблю да вместе с ним – на воздух!

– Хорошо сказано. А ваше мнение, Дмитрий Петрович?

– Будем биться насмерть, – ответил мичман Притупов.

– Постоим за Отечество, – сказал лейтенант Новосильский.

– Сраму не примем, – коротко бросил старший офицер корабля лейтенант Скарятин.

– Ну что ж, другого я от вас не ожидал, господа офицеры, – подвел итог Казарский. – Итак, военный консилиум проведен, о чем я сейчас сделаю запись в вахтенном журнале. Будем драться до последней возможности. Кроме того, я предлагаю положить заряженный пистолет на шпиль перед входом в крюйт-камеру^[9], чтобы в случае угрозы захвата корабля противником последний из оставшихся в живых офицеров выстрелом в бочку с порохом взорвал бриг. Возражения есть?

– Нет, – ответили хором все офицеры.

– Тогда стройте людей, Сергей Иосифович.

Казарский прошелся вдоль строя и остановился посредине.

– Братцы, вы все опытные бойцы. Стояли уже и под ядрами вражескими, и под пулями у стен Анапы и Варны в прошлом году. Да и в этом уже привели два призовых судна. Но теперь серьезная баталия предстоит, братцы. Не уйти нам от неприятеля, а значит, будем принимать бой. Господа офицеры и я решили биться до последнего. Не погрешим против присяги! Так требует от нас государь император и честь военно-морского флота. Никогда еще русский корабль не сдавался в плен и не спускал флаг перед неприятелем. А если наступит последняя крайность, то мы взорвем бриг вместе с вражеским судном. Хочу вас уверить, что я, как командир, сделаю все возможное, чтобы спасти судно и вас. Поэтому жду от вас быстрого и точного исполнения команд моих и остальных офицеров. Будьте внимательны и стойки в бою. И тогда мы, с Божьей помощью, победим!