Демон

Иди, иди за мной – покорной
И верною моей рабой.
Я на сверкнувший гребень горный
Взлечу уверенно с тобой.

Я пронесу тебя над бездной,
Ее бездонностью дразня.
Твой будет ужас бесполезный —
Лишь вдохновеньем для меня.

Я от дождя эфирной пыли
И от круженья охраню
Всей силой мышц и сенью крылий
И, вознося, не уроню.

И на горах, в сверканьи белом,
На незапятнанном лугу,
Божественно-прекрасным телом
Тебя я странно обожгу.

Ты знаешь ли, какая малость
Та человеческая ложь,
Та грустная земная жалость,
Что дикой страстью ты зовёшь?

Когда же вечер станет тише,
И, околдованная мной,
Ты полететь захочешь выше
Пустыней неба огневой, —

Да, я возьму тебя с собою
И вознесу тебя туда,
Где кажется земля звездою,
Землею кажется звезда.

И, онемев от удивленья,
Ты у́зришь новые миры —
Невероятные виденья,
Создания моей игры…

Дрожа от страха и бессилья,
Тогда шепнешь ты: отпусти…
И, распустив тихонько крылья,
Я улыбнусь тебе: лети.

И под божественной улыбкой
Уничтожаясь на лету,
Ты полетишь, как камень зыбкий,
В сияющую пустоту…

9 июня 1916

Эллис (Лев Кобылинский)

Роза ада

Восстань! Сюда, сюда ко мне!
Прагрешница и Роза ада!

Клингзор. «Парсифаль» Р. Вагнера

Молюсь тебе, святая Роза ада,
лик демона твой каждый лепесток,
ты пламени кружащийся поток,
ты, Куидри, Иезавель, Иродиада!

Мечта де Рэ, Бодлера и де Сада,
ты зажжена, чудовищный цветок,
едва в песках земли́ иссякнул ток
утех невинных сказочного сада!

Ты – Лотоса отверженный двойник,
кто понял твой кощунственный язык,
тот исказит навеки лик Господний,

лобзая жадно твой багровый лик,
в твоих огнях сгорая каждый миг,
о, Роза ада, Солнце Преисподней!

Опубликовано в 1911

Труба

Из «Городских сонетов»

Над царством мирных крыш,
я вознеслась высоко
и черные хулы кидаю в небеса,
покрыв и стук копыт, и грохот колеса,
как зычный клич вождя, как вещий
зов пророка.

Над лабиринтами греха, нужды, порока,
как будто голые и красные леса,
как мачты мертвые, где свиты паруса,
мы бдим над Городом, взывая одиноко.

Скажи, слыхал ли ты железный крик тоски
и на закате дня вечерние гудки?
То муравейнику труда сигнал проклятый…

То вопль отверженства, безумья и борьбы,
в последний судный час ответ на зов трубы,
трубы Архангела, зовущего трикраты.

Опубликовано в 1911

Последний полет

Она умерла оттого, что закат был
                                    безумно красив,
что мертвый пожар опрокинул
                  в себе неподвижный залив,
и был так причудливо-странен
                       вечерних огней перелив.

Как крылья у тонущей чайки, два белых,
                                    два хрупких весла
закатом зажженная влага всё дальше
                                           несла и несла,
ладьей окрыленной, к закату покорно
                                          душа поплыла.

И бабочкой белой порхнула,
                           сгорая в воздушном огне,
и детства забытого радость пригрезилась
                                               ей в полусне,
И Ангел знакомый пронесся
                            и вновь утонул в вышине.

И долго смотрела, как в небе горела
                                         высокая даль,
и стало ей вёсел уплывших
                 так странно и жаль и не жаль,
и счастье ей сердце томило,
                        ей сердце ласкала печаль.

В закате душа потонула,
                    но взор преклонила к волне,
как пепел, ее отраженье застыло,
                                         заснуло на дне,
и, тихо ему улыбнувшись,
                        сгорела в воздушном огне.

И плыли всё дальше, качаясь,
                  два белых, два хрупких весла,
и розовый пепел,
            бледнея, в кошницу Заря собрала,
закат был красив,
         и безбольно она, всё простив, умерла…
Не плачь! Пусть слеза не встревожит
                     зеркальную цельность стекла!..

Опубликовано в 1911

В апреле

В сумраке синем твой облик так нежен:
этот смешной, размотавшийся локон,
детский наряд, что и прост и небрежен!
Пахнет весной из растворенных окон;

тихо вокруг, лишь порою пролётка
вдруг загремит по обсохшим каменьям.
Тени ложатся так нежно и кротко,
отдано сердце теням и мгновеньям.

Сумрак смешался с мерцаньем заката.
Грусть затаенная с радостью сладкой —
всё разрешилось, что раньше когда-то
сердцу мерещилось темной загадкой.

Кто ты? Ребенок с улыбкой наивной
или душа бесконечной вселенной?
Вспыхнул твой образ, как светоч призывный,
в сумраке синем звездою нетленной.

Что ж говорить, коль разгадана тайна?
Что ж пробуждаться, коль спится так сладко?
Всё ведь, что нынче открылось случайно,
новою завтра воскреснет загадкой…

Опубликовано в 1914

Снежинка

Наташе Конюс

Я белая мушка, я пчелка небес,
    я звездочка мертвой земли;
едва я к земле прикоснулась, исчез
    мой Рай в бесконечной дали!

Веселых малюток, подруг хоровод
    развеял злой ветер вокруг,
и много осталось у Райских ворот
    веселых малюток подруг.

Мы тихо кружились, шутя и блестя,
    в беззвучных пространствах высот,
то к небу, то снова на землю летя,
    сплетаясь в один хоровод.

Как искры волшебные белых огней,
    как четок серебряных нить,
мы падали вниз, и трудней и трудней
    нам было свой танец водить;

как белые гроздья весенних цветов,
    как без аромата сирень,
мы жаждали пестрых, зеленых лугов.
    Нас звал торжествующий День.

И вот мы достигли желанной земли,
    мы песню допели свою,
о ней мы мечтали в небесной дали
    и робко шептались в Раю.

Увы, мы не видим зеленых полей,
    не слышим мы вод голубых,
Земля даже тучек небесных белей,
    как смерть, ее сон страшно-тих.

Мерцая холодной своей наготой,
    легли за полями поля,
невестою белой под бледной фатой
    почила царица-Земля.

Мы грустно порхаем над мертвой Землей,
    крылатые слезы Земли,
и гаснет и гаснет звезда за звездой
    над нами в холодной дали.

И тщетно мы рвемся в наш Рай золотой,
    оттуда мы тайно ушли,
и гаснет и гаснет звезда за звездой
    над нами в холодной дали.

Опубликовано в 1914

Печальный мадригал

Ты кубок золотой, где нет ни капли влаги,
   где только мгла;
ты траурный корабль, где с мачты сняты
   флаги́ и вымпела́.

В дни детства нежного твой венчик ярко —
пестрый
   отторгнут от земли,
Ты городской букет, где проволокой острой
   изрезаны стебли́.

Ты грот бесчувственный, где эхо в тьме
пещеры
   забылось в забытьи;
поля пустынные, безжизненные сферы —
   владения твои.

Как арфы порванной, как флейты
   бездыханной, твой хрупкий голос слаб;
прикованный к тебе печалью несказанной
   я твой певец и раб!

Ах, то моя слеза в пустой сверкает чаше.
   Мой тихий плач…
Но в час, когда ты вновь проснешься
   к жизни нашей, я вновь палач!

Опубликовано в 1914

Аделаида Герцык

Осень

Я знала давно, что я – осенняя,
Что сердцу светлей, когда сад огнист,
И всё безоглядней, всё забвеннее
Слетает, сгорая, янтарный лист.
Уж осень своею игрою червонною
Давно позлатила печаль мою,
Мне любы цветы – цветы опалённые
И таянье гор в голубом плену.
Блаженна страна, на смерть венчанная,
Согласное сердце дрожит, как нить,
Бездонная высь и даль туманная, —
Как сладко не знать… как легко не быть…

1907

Ночью

Ты не спишь? Разомкни
Свой закованный взор,
Там за гранью земли
Есть престол лунных гор,
И затеплился мир,
Как уснувший сапфир…
Что мне делать с тобой!
Многожалой змеёй
Все пути заплелись…
Помнишь, в южной стране
Есть седой кипарис?
Каменеет, скорбя,
Богомолец вершин,
А под ним – чешуя
Светопенных глубин!
Cкopo Вестник придёт
С чужедальних сторон —
Вдруг послышится звон
С колокольных высот,
Вспыхнут звездно слова,
Кинут сердцу призыв,
И замолкнет судьба,
В знаках всё затаив.
Из-за мглистых завес
И угрозы ночной —
Слушай шорох чудес
В этой тьме огневой!

1907

Закат

Костер багряный на небе бледном
Зарделся пышным снопом средь мглы,
Вздымая клочья седого дыма,
Роняя искры на грудь земли.
Все разгораясь в пустыне неба,
Огнепалящий призыв он шлет,
Кого-то кличет из темной дали,
Кому-то вести он подает.
И кто-то верный, и кто-то дальний
Спешит по миру в ответ ему,
Струит дыханье, и гнет деревья,
И шепчет: Вижу! Гаси! Гряду!

1906–1909

«Отчего эта ночь так тиха, так бела?..»

Отчего эта ночь так тиха, так бела?
Я лежу, и вокруг тихо светится мгла,
За стеною снега́ пеленою лежат,
И творится неведомый белый обряд.
Если спросят: зачем ты не там, на снегу?
Тише, тише, скажу: я здесь тишь стерегу.
Я не знаю того, что свершается там,
Но я слышу, что дверь отворяется в храм,
И в молчаньи священном у врат алтаря
Чья-то строгая жизнь пламенеет, горя.
И я слышу, что Милость на землю сошла…
Оттого эта ночь так тиха, так бела.

1909

«Вере…»

Вере

Мы на солнце смотрели с кургана
Из-за сосен, что нас обступили,
Как колонны в готическом храме,
Как бойцы на священной могиле.
Мы смотрели, как солнце скользило
За убогие, черные хаты,
Расстилая по снежной равнине
Всё пыланье и славу заката.
Мы стояли, внимая призыву
Сквозь безмолвие чистой да́ли
И вверяя небесному диву
Всю бескрайность земной печали.
Было в мире молитвенно строго,
Как в готическом, вечном храме,
Мы смотрели и слышали Бога
В догорающей глу́би над нами.