Читать бесплатно книгу «Децимация» Валерия Борисова полностью онлайн — MyBook
image

– Прежде, чем перейти к делу, у меня к вам, Василий Витальевич, несколько вопросов. Если можно, расскажите: какое положение сейчас в России? А то информации у нас недостаточно.

Шульгин глубоко вздохнул.

– Ничего хорошего. Советская власть вскоре победит по всей стране. Это объективно. Лозунги большевиков поддерживают в городе и в деревне. Нам предстоит огромная борьба с большевиками. Поэтому надо объединить все силы для решающей схватки, в которой мы должны победить.

– А нам-то что до этого? – произнес Винниченко. – Советская власть признала нашу независимость, поэтому мы не слишком желаем вмешиваться во внутренние дела России.

Шульгин удивленно, даже несколько ошарашено глядел на Винниченко, а потом медленно произнес:

– Когда природа сделала человека разумного, Бог наделил его прекрасными дарами, сделав его ученым или писателем, а дьявол приложил высшее усердие, чтобы совратить человека, и наградил похотями, стремлением к власти и сделал его политиком. Поэтому дьявол получил господство в человеке, а из искусства и мудрости стала вырастать ересь и заблуждение, которые надругались над истиной. Мое мнение, что все политики находятся на службе не у Бога, а у дьявола.

Теперь удивленно, даже обиженно писатель Винниченко посмотрел на Шульгина.

– Вы, господин Шульгин, тоже писатель, и находились на службе у дьявола. Вы – депутат трех государственных дум, и вы своего дьявола – если хотите, кумира – Николая Второго заставили отречься от престола. Один дьявол победил другого.

Для Шульгина участие в отречении царя от престола было самой больной темой. Судьба распорядилась так, что ему, убежденному монархисту, активнейшему стороннику монархического строя в Россия пришлось уговаривать своего кумира отказаться от власти. Единственное, что его утешало в этом акте – не пришлось тратить много сил, и все прошло быстро… но боль за это он ощущал постоянно.

– Владимир Кириллович, – впервые Шульгин обратился к Винниченко по имени и отчеству, – мы в этом, проклятом Богом, семнадцатом году натворили много ошибок. В царской семье не нашлось достойного, чтобы занять столь высокое кресло. Царская семья выродилась, и болезнь наследника это подтверждает. А может быть, не нашлось в этом году такого человека, который взял бы ответственность за судьбу родины. Когда-то был человек, который мог изменить Россию – Петр Аркадьевич Столыпин. Через пятьдесят лет Россия стала бы самой передовой страной, обогнала в экономике Америку, Англию, Германию и прочих вместе взятых. Так в Америке и Европе не понравились российские реформы, решили делового человека и умницу убрать. И чьими руками его убили? Руками социалистов… и где? В Киеве!

– Его убили не социалисты, а сионисты! – недовольно поправил Винниченко. – Об этом писали все газеты, в том числе и ваша – «Киевлянин».

– Какая разница! У большевиков все руководители евреи. Все они социалисты, не понимающие исторического развития. Им немцы помогли с заговором против царя. Вы не знаете, а я жил в Петрограде, и вот ровно год назад стали происходить странные явления. Хлеба и другого продовольствия в столице нет, а составы с продовольствием стоят в тупиках на маленьких станциях. Мясо пропадает на складах, – а потом его в открытых дровнях везут на мыловаренный завод. А голодный рабочий все это видит и возмущается царем. Революцию спровоцировали, вызвали искусственно, это масонский заговор, чтобы ликвидировать монархию и загнать Россию в тупиковую ветвь развития. А еще бы немного – мы были величайшей страной, самой сильной в мире. Все у нас есть – плодородная земля, трудолюбивый и умный народ…

– А какую роль вы определили Украине? – перебил Шульгина Винниченко.

– Обычную, историческую. Украина была бы в составе России и вместе с ней развивалась.

– Я хотел спросить, с украинским народом? – уточнил Винниченко.

Шульгин, видимо, был не готов к ответу на этот вопрос. Он задумчиво произнес:

– Большевики раздули национальные чаяния нерусских народов до абсурдных размеров, чтобы расшатать предыдущий строй. Своим понятием – право на самоопределение – они выпустили джина из бутылки, и загнать его обратно туда же очень сложно, а может, и невозможно. А вообще, после войны все народы жили бы в свое удовольствие.

– Это вы считаете удовольствием, когда народ лишен своей культуры, боится говорить на родном языке? Всем правят великороссы или иностранцы. У него нет никаких политических прав.

– О каком народе вы говорите, кто его унижает? Вы считаете галицийцев украинским народом?

Винниченко в ответ недовольно поморщился. Шульгин как будто читал его мысли.

– А посмотрите на остальную Украину – она заселялась одновременно и русскими и украинцами. По переписям населения три четверти помещиков по национальности являются украинцами. Какие великороссы или иностранцы угнетают украинских крестьян? Свои же национальные помещики. Наши народы всегда жили дружно и каждый говорил на своем языке, не как в Галиции, где действительно запрещали украинскую мову. Вот один ученый рассказывал, что, изучая народный фольклор, он никак не мог понять танцы. Степняки когда пляшут – им места мало, ногами небо ворошат, а в Галиции встанут в кружок и топчутся сапожками на месте. Разные украинцы. А вы держите сторону не всей Украины, а какой-то маленькой части, которая к тому же находится в составе другого государства. В этом ошибка вашей национальной политики. Но это естественно… почти что все деятели Центральной рады – выходцы из Галиции. Вы ж тоже, хотя родились в Новороссии, жили в Галиции и пропитались их духом.

Шульгин, видимо, завелся и Винниченко его перебил, толком не зная, что и возразить:

– Были вы, господин Шульгин, украиножором, им и остались. Не слышите стона украинцев, их пробужденную нежность до своей неньки-земли! – Винниченко заговорил поэтически, что с ним бывало достаточно часто, забывая, что он политик. – А послушали бы вы их, когда они приходят к нам со слезами на глазах и поведывают нам, что они только сейчас, когда создано украинское, народное правительство, почувствовали себя людьми, их душа рванулась навстречу родной хвыли, они колыхают, пусть еще не до конца завоеванную волю, как родного ребенка, не знают, под какую божницу поставить…

Винниченко говорил с болью в голосе, большим душевным подъемом, да так, что слезы выступили на глазах. Но это не произвело на Шульгина впечатления и он ответил.

– Я всю жизнь прожил на Украине и не хуже вас знаю ее народ. Были действительно богатыри, которые хотели свободы… от кого? От царя и помещиков. А были игроки от народа, которые хотели свободы от России, а не от царя. Они хотели быть свободными под протекторатом то Польши, то Швеции, то еще кого-то. Это были духовные рабы с врожденными амбициями предателя. И народ похоронил их в своей памяти. Он поет песни о Довбуше, Кармелюке, Дорошенко, но забыл Выговского, Мазепу…

– Вы хотите сказать такое же о Центральной раде?..

Шульгин спохватился, что наговорил лишнего, и ответил:

– Нет. Хватит спорить. У меня к вам серьезное дело.

Но Винниченко проницательным взглядом писателя, могущего сделать исторический или психологический срез какого-либо явления и мучающегося сомнениями в правильности сделанного анализа, спросил:

– Василий Витальевич, мне бы хотелось, чтобы вы дали откровенную оценку нашему правительству. Я прекрасно понимаю, что вы – наш бескомпромиссный оппонент и никогда не поддерживали нашей идеи. Но скажите: что делать дальше?

Винниченко невольно вздрогнул. Только что он про себя произносил этот вопрос, и вот с душевной украинской простотой вырвалось наружу вечно русское: «Что делать?»

Шульгин задумался и осторожно, чтобы не обижать собеседника, начал говорить:

– Сейчас многие политики не понимают ситуации до конца. Я занимался психологией стран и, конечно же, России. И вам, Владимир Кириллович, скажу откровенно, чего не понимают нынешние деятели, в том числе и его величество большевики – зверь вышел из клетки. Но, увы, этот зверь, его величество – наш, русский и украинский народ. Сейчас главное – пойти ему на уступки. Почему не удержалось Временное правительство? Оно своей бездеятельностью, политикой неуступок вело страну к гибели. Большевики декларировали только буржуазные лозунги: землю крестьянам, восьмичасовой рабочий день и так далее. Вам, как социал-демократу, скажу, что в этих лозунгах нет ничего социалистического. Обычное право буржуазного государства. Но большевики пошли дальше обычных требований буржуазной революции и провозгласили лозунги: «Бери, все твое!», «Грабь награбленное!». Эти лозунги так ласкают слух тех, кто ничего не имеет… и они дают какое-то моральное право для люмпен-пролетария, горьковских босяков, – как сейчас говорят, – экспроприировать богатых, разрушить империю. Временное правительство могло предотвратить переворот. Требуют люди, по указке большевиков, контроля над производством – да пожалуйста! Были у нас в войну военно-промышленные комитеты, участвовали в них рабочие? Участвовали. Толку от них было много? Немного. Главное – не мешали хозяйственной жизни. А Временное правительство отказало рабочим участвовать в управлении производством. Вот и недовольство среди рабочих. А землю? Да дали бы часть земли крестьянству – и оно успокоилось бы. Наши помещики все равно не умеют по-хорошему хозяйничать. Хотя бы половину земли взяли у помещиков и отдали бы крестьянам бесплатно или за выкуп. И ликвидировали бы разрушающую силу в деревне. А интеллигенция, которая вложила свои сбережения в банки, создаваемые при помощи руководителей Временного правительства, потеряла их. В октябре все эти банки обанкротились, кто-то на этом нажился. А учителя, врачи и другие интеллигенты, которые хотели сохранить свои небольшие сбережения, остались без них. Вот и осталось Временное правительство без всякой поддержки. Каждый эгоистически держится за свое, не видя, что теряет все!

Винниченко внимательно слушал. Мысли Шульгина, этого помещика и крупного политика, совпадали с его. Но в его концепцию революции не вписывался вопрос о возрождении Украины.

– А вы, Василий Витальевич, отдали бы свое волынское имение?..

– Я отдал бы без колебания, чтобы зверь оставался в клетке. Вы, уважаемый Владимир Кириллович, повторяете ошибку Временного правительства. Поэтому, извините меня, народный поток сметет вас, и сплавит, как бревна по реке, – в небытие. Крестьяне, согласно декрета большевиков о земле, берут землю в свои руки, а вы тянете. Надо идти на уступки вовремя. Не повторяйте прошлых ошибок.

Шульгин говорил уже мягко и участливо. Он видел, что его слова попали в цель. Винниченко думал.

– Много вопросов вы поставили, Василий Витальевич. В экономических вопросах мы отстаем, мы не можем допустить анархии и повторять ошибки большевиков. Там сейчас голод, фабрики не работают. А мы хотим, чтобы революция прошла у нас как можно безболезненней. Нам обещали помощь Англия и Франция. Они заинтересованы, чтобы война на восточном фронте против Германии пошла более интенсивно. Может быть, в этом залог спасения Украины.

Шульгин едко улыбнулся.

– Вы все ищите, как и ваши неудачливые предки-игроки от народа, доброго дядю! С кем угодно, только не с Россией. А украинский народ хочет быть с Россией. Не будете этого отрицать? Сейчас вы опираетесь на боевые отряды галицийцев, завтра – призовете на помощь Австро-Венгрию. Она ведь вам ближе, чем Россия… – Винниченко неуверенно кивнул. – Вы дайте землю крестьянам, пусть они берут не сами, а с вашего разрешения. Этим вы сможете продлить свое властвование. Мне кажется, что большевистский режим – это временное явление. Будьте гибче, – жизнь это не только национальный вопрос.

– В ваших словах много правды. Но вы не поймете высоких устремлений украинского народа, его пробудившуюся нежность к своей родине! Не поймете!!

Шульгин иронично взмахнул руками, как бы показывая, что теоретическая часть разговора закончена, и пора переходить к конкретным делам. Но он добавил:

– Народ сам разберется в национальном вопросе. У вас хорошие мысли, сформированные в вашем узком кругу… а вот если бы спросили крестьянина – какой он национальности, то он бы вам не ответил. Я, например, на Волыни спрашивал крестьянина, кто он по национальности. И знаете, что он мне ответил: «Мий дид селянин, батька – селянин, и я селянин». Так что ему далеко до вашей борьбы. Вы создали миф об унижаемых украинцах, его муссируете и сами плачетесь, а народу все равно. Ему бы только работать, да без надобности не волновать.

Винниченко улыбнулся, но уже более добродушно:

– Говорил я вам, еще раз повторю. Были вы и остаетесь украиножором. Давайте перейдем к вашим делам.

Шульгин сразу же как будто подтянулся и начал:

– В ноябре я находился на Кубани и Дону. Казаки настроены против новой власти и собирают силы для похода против большевиков, на Москву. Есть такое мнение, что здесь вы сами справитесь с большевиками. У вас есть украинские полки, не дайте их распропагандировать большевикам. И продержитесь пока в таком положении. А просьба такая… окажите самое активное содействие в отправке донских казаков с фронта домой. Надо все сделать быстро. Промедление играет на руку большевикам. Вы понимаете?

Винниченко кивнул:

– У нас есть верные украинские части. Грушевский говорит, что за нас встанут четыре миллиона украинских солдат, – Винниченко неожиданно для себя хихикнул. – Но я не верю, что их столько. Но, повторю, верные части есть. Насчет казаков… мы и так не препятствуем уходу казаков с фронта, но полностью оголить фронт не имеем права. Да и как Антанта к этому отнесется?

– Фронта уже не существует. Если немцы захотят, то они могут занять весь юг. Но Германия боится партизанской войны. Поражение немцев близко, и у них уже нет сил для наступления. Поэтому безбоязненно отправляйте казаков на Дон. Да и Россия никогда не приглашала своих врагов для примирения.

Шульгин говорил уже не как собеседник, а как руководитель, считающий этот вопрос решенным. Винниченко внимательно слушал и не возражал. Потом подвел итог:

– Я немедленно дам телеграмму на Украинский фронт, чтобы казаков отправляли по домам. Петлюре поручу лично следить за этим.

– Вы с Петлюрой носитесь, как с писаной торбой. Его в России знают больше, чем вас.

– Вы правы. Скажу между нами – он недалекий человек, но верный. Но, за неспособность к руководству украинскими войсками, мы его скоро снимем с поста генерального секретаря по военным делам.

– Верно. На каждом посту должен находиться человек, знающий свое дело.

Их мнения совпали, что было приятно обоим.

– Василий Витальевич, я хотел бы посоветоваться с вами еще по некоторым вопросам.

Шульгин согласно кивнул. Винниченко нашел на столе нужную бумагу и протянул ее собеседнику.

– Вот письмо от промышленников севера. Прочитайте и выскажете свое мнение.

Шульгин стал читать: «Из Москвы в южные города России и Одессы, Киев – Генеральному секретариату. Секретно. Большевики имеют влияние лишь в нескольких городах… выяснено, что, благодаря разрухе, вызванной попытками большевиков захватить власть, наступило полное расстройство продовольственного дела, столицам в ближайшие дни грозит голод (это предложение было подчеркнуто). Центры, снабжающие хлебом столицы, прилегающие губернии отказываются предоставить его впредь до прекращения братоубийственной войны и открытия Учредительного собрания. Просим прекратить поставки продовольствия в столицы. России грозит небывалая разруха и голод…»

Мысленно Шульгин выругался. Это ж народ, дети будут пухнуть от голода и умирать! «Варвары! – подумал он. – Разве можно со своим народом поступать так подло!» Но отказ Центральной рады поставлять хлеб означал ее выход из всероссийского рынка, а следом и выход из состава России. Юг много веков поставлял хлеб в центральные и северные губернии, прекращение поставок означало войну между большевиками и радой. А это – разрушение и кровь, дальнейшие страдания людей. Но одновременно расширялся фронт борьбы с большевиками, конец которых, по его мнению, был близок. Пусть и рада начнет войну с большевиками. «Уберем большевиков, а потом разберемся с ней», – подумал Шульгин. И он осторожно, чтобы собеседник не заподозрил его подлых мыслей, ответил:

– Я думаю, надо поддержать промышленников и прекратить отправку хлеба в Россию. Голод – хороший помощник в войне с врагами.

Винниченко облегченно вздохнул.

– Мы уже месяц просим комиссаров прислать нам деньги. Хозяйственная жизнь замирает из-за их нехватки. Я думаю, закрыть границы с Россией и не давать им хлеба. Никуда большевики не денутся, дадут нам денежные знаки и за прошлый месяц, и наперед. Пусть считаются с нами и чувствуют, что мы тоже сила. А потом дадим продовольствие в столицы.

Шульгин с жалостью в сердце смотрел на этого честного в своих помыслах человека, известного писателя, но наивного политика. «Провозгласили независимость от России, а деньги должна давать Россия. О какой независимости вам еще говорить!» – думал он. Но места для жалости в политике нет, – сплошная подлость, а она безжалостна, и вслух он сказал:

Бесплатно

4 
(1 оценка)

Читать книгу: «Децимация»

Установите приложение, чтобы читать эту книгу бесплатно