Мценский район, село Первый Воин. 6 октября 1941 года
Снаряд, сбивая метелки бурьяна, ушелестел, мерцая синим донным трассером. Есть! «Катушка» вошла «тройке» в бок, как кто ей финку всадил.
Немецкий танк остановился, взревел, развернулся на месте, загребая гусеницами грунт, и встал колом. Из люков полезли танкисты, но им очень не повезло – пехотинцы, засевшие в лесу, ударили по ним из пулемета, тут же сменив позицию.
И вовремя – один из «Т-III» развернул башню и выстрелил осколочным, повалив сосну и разрыв дерн.
Не отвлекаться!
Репнин приник к нарамнику, прицеливаясь. «Ведущий» почти подкрался. Вот, сейчас одолеет бугорок и выдаст бронебойный…
– Бронебойный!
– Готово!
– Выстрел!
Нет, товарищи, бить «троечку» в борт – это истинное удовольствие!
Повезло лишь водителю – успел смыться. А в следующую секунду рвануло – башня приподнялась на облаке огня и дыма и тяжело опустилась обратно. Как могильная плита.
«А кто с мечом к нам придет, от меча и погибнет…»
Тут, наконец, немцы углядели схрон, и сразу парочка снарядов прилетела с разных сторон, словно нащупывая «тридцатьчетверку».
А хрен вам…
– Тащ командир! Вроде наши подходят!
– Пехота?
– Она!
Откинув крышку люка, Геша выглянул.
К танку поспешали мотострелки, числом не больше взвода. Да нет, меньше. Отделение, и каждый третий ранен.
– Привет танковым войскам! – крикнул младший лейтенант с перевязанной головой.
– Полезайте на броню, подброшу.
– Это дело!
Пехота загомонила, забираясь на танк, помогая раненым товарищам.
– Все сели? Иваныч, задний ход!
– Есть!
Танк попятился назад и вывернул на дорогу – узкую лесную дорогу, которая через каких-то триста метров привела к околице Первого Воина.
Там сохранилась единственная батарея ПТО, и это было заметно – два немецких танка с обгорелыми башнями коптили небо.
Еще парочка медленно отъезжала задом, изредка постреливая. Видимо, гитлеровцы опасались подставлять пушкарям корму.
Правильно опасались…
– Бронебойный!
– Готово!
– Выстрел!
Орудие долбануло раскатисто и гулко, поражая «Панцеркампфваген» – болванка разнесла двигатель, ломая шатуны и кроша цилиндры. Бензин, как полагается, вспыхнул, и немцы полезли наружу – тут же захлопали выстрелы пехотинцев.
Соседний «Т-III» развернул башню.
– Иваныч, рви!
«Тридцатьчетверка» газанула, уходя с линии огня, и выстрел пропал даром – снаряд ушуршал в лес. Зато артиллеристы с околицы не оплошали, ударили залпом. Ни один из 37-миллиметровых снарядов не пробил крупповскую броню, но гусеницы и ленивца танк лишился.
– Иваныч, трогай потихоньку!
– Есть!
На ходу развернув башню, Репнин скомандовал:
– Бронебойный!
– Все вышли, тащ командир!
– Осколочный, живо!
– Есть! Готово!
– Короткая! Огонь!
Снаряд ударил фрицевскому танку под башню.
– Заклинило вроде! Не чухаются!
– Осколочный суй. Добавим.
– Готово!
– Огонь!
«Добавочный» снаряд почти сковырнул башню, а уж как себя чувствовали немцы, которым «прилетело»… Ну, так знали же, куда шли! Дранг нах остен? Ну, вот тебе «дранг», вот тебе и «остен»…
Набрав бронебойных в пункте боепитания и заправившись, «Т-34» вернулся, вновь минуя село с говорящим названием.
«Панцерваффе» оказались здорово прореженными, но силенок у врага еще хватало – сорок советских танков задержали четыреста немецких. Но задержали же, не пустили к Мценску!
Взвод Репнина разъехался – танки двигались скрадом, прячась в низинках и промоинах, скрываясь за холмами, стогами сена и купами деревьев.
Показывались, останавливались, стреляли – и словно пропадали.
А немцам и невдомек было, что в напряжении их держит всего один взвод – скрытность и обстрел со всех направлений создавали видимость действий крупных сил большевиков.
Пехота оставила окопы у Первого Воина, сместилась дальше, снова взявшись за саперные лопатки, стала закапываться.
Противотанковая артиллерия была практически выбита, но без орудий мотострелки не остались – две «тридцатьчетверки» с кончеными двигателями застыли на флангах в ожидании тягача. Светит ли им ремонт, было неизвестно, но дать прикурить немцам танки, ставшие огневыми точками, вполне могли.
«КВ» Полянского занялись рембатовцы, обещая «вылечить» за день, а пока на защиту тяжелого танка встал его собрат под командованием младлея Заскалько.
В сражении случился некий перерыв – немцы перестраивались, подтягивая подкрепления. Ну, и Катуков подсуетился – пригнал пару мощных тягачей «Ворошиловец», четыре или пять трехтонок с боеприпасами и горючим. Появился и дивизион «катюш» капитана Чумака. Продолжение следовало…
Репнин, выглядывая из люка, высмотрел пацана – курносую личность лет десяти-двенадцати. В широченных штанах и рубашке, явно не по размеру, в бушлате, наброшенном на плечи, мальчишка таращился на танк, почти не скрываясь.
– Эй! – подозвал его Геша. – Помочь Красной Армии не желаешь?
– Желаю!
Пацаненок подошел поближе, задирая вихрастую голову кверху.
– Звать как?
– Егором!
– Слушай, Егор, есть тут дорога по лесу, чтобы на запад, вон туда, пройти незаметно? Чтобы танки прошли?
– Есть, как не быть, – солидно ответил Егор. – Сено по ней возили. Показать?
– Залазь!
Мальчишка буквально вспорхнул на «тридцатьчетверку». Настоящий танк!
– А тебя не хватятся?
– Не-е! Я с бабкой живу, а она старая, все богу своему молится.
– Ну, показывай дорогу тогда.
– А вот так, где пастбище, и в лес!
– Иваныч! Налево!
Танк вздрогнул и двинулся к лесу.
– Ваня! Передай по взводу, чтоб за мною двигались.
– Есть!
Свернув, «Т-34» канул в рощу, выбираясь на заброшенную дорогу – даже колеи зарастали травой. Танки Капотова и Антонова шли следом как привязанные, по очереди качаясь на буграх и кивая пушками.
– Дядечка танкист! Направо теперь! Вон, где сосна горелая!
– Направо, Иваныч.
– Понял.
Лесовозная дорога была весьма ухабиста, но только не для танка – «тридцатьчетверка» перла вперед, как по шоссе.
– Все, Егор! Слазь! Спасибо тебе, и дуй домой. Дальше мы сами.
– До свиданья, дядечки танкисты!
– Бывай!
Помахав «проводнику», Репнин спустился в башню, окунаясь в машинное тепло.
– Иван, передай нашим – будем расходиться. Антонов пусть сейчас сворачивает, я за ним, а последним Капотов. И чтоб не высовывались! Долго ждать не придется, немцы скоро в атаку пойдут. Двинут, пока не стемнело…
– Понял, тащ командир!
Подрабатывая двигателем, «Т-34» тихонько подъезжал к опушке, подкрадывался.
Дорога, что открывалась за деревьями, была широка. По сути, это был обширный прогал между двумя лесными массивами. Слегка всхолмленный, заросший густой травой и кустарником, он мог служить настоящим «проспектом» для танков противника.
Но не для парадов – об этом красноречиво свидетельствовали обгоревшие остовы танков, черневшие вразброс.
Грунтовая дорога, ведущая к Первому Воину, была буквально истерзана гусеницами, кое-где и воронки зияли.
– Иваныч, глуши мотор.
– Есть.
Репнин приподнял крышку люка и вдохнул. После рева дизеля, лязга и грохота тишина оглушала. Стянув с себя шлемофон, Геша прислушался. Тихие звуки не давались ему, но множественный рокот моторов доносился вполне отчетливо.
«Ждем-с», – мелькнуло у Репнина.
Вдохнув еще раз запах прели, он зажмурился. Хорошо…
Словно и не война…
Удивительно. Само «переселение душ» его поразило и напрягло – вечером первого дня, еще на Донбассе, он долго чистил зубы порошком, полоскал и даже остограммился. Но вовсе не для того, чтобы «забалдеть» или «залить горе», а просто очистить глотку – было неприятно касаться чужим языком чужих зубов…
И чем тут могла помочь «Столичная» или даже трофейный коньяк? А вот, поди ж ты… Помог.
А потом все завертелось, закружилось – служба. Уставал так, что ложился – и засыпал. Сразу, как малолетка – те даже вверх ногами заснуть умудряются.
В общем, справился с собой. А вот то, что он оказался на войне, не той, киношной, а самой что ни на есть взаправдашней, его нисколько не поразило. Наоборот, Геннадий воспринял это как естественное «приложение» к той «неверояти», которая с ним произошла.
Нет, сказать, что он ко всему уже привык, что освоился в этом времени, нельзя, это неправда. Репнин только-только начинает понимать, чувствовать, ощущать мир 40-х годов. Ему еще предстоит немало волнений пережить. Ведь где-то жива мать Лавриненко, какие-то родственники – и жена. И ему придется, пусть не сейчас, но все равно придется сыграть роль сына, брата или дяди, мужа.
И дело даже не во внешних данных Нины, просто… Ну, не актер он, чтобы вжиться в роль!
Ладно, это испытание наступит не скоро. А вот бой…
Репнин напряг слух. Лязг и рокот явно приближались.
– Иваныч, заводи!
Напустив сизой гари, заработал дизель – это ничего, даже самые громкие звуки затеряются в шуме немецких моторов.
А вот и «панцеры» показались… Танки шли красиво, выстроившись «ромбом». Ну-ну…
– Бронебойный.
– Готово.
– Выстрел!
Снаряд вошел «тройке» под башню, подрывая ее. Репнин тотчас же подвернул орудие левее, выстрелил, попал, развернулся вправо.
– Бронебойный, заряжай!
– Есть бронебойным! Готово!
– Выстрел!
Заполучи, фашист, гранату…
– Отходим! Иваныч, задний ход! Ванька, передавай сигнал арте – немчуру притормозили на указанном рубеже!
Немцы обрушили на лес залпы своих пушек, а Геша, кусая губы, следил за врагом в прицел и все ждал начала «концерта». Лес – не лучшая защита, и это, конечно же, наглость – стрелять по немцам, подкравшись, можно было и схлопотать. Но Репнин старался для дивизиона Чумака, а немцы пока даже не слышали о таких штуках, как гвардейский миномет…
С воем и ревом, откуда-то из-за леса вырвались трепещущие огни реактивных снарядов. Завершая дугу траектории, они обрушились на немецкий танковый «ромб», превращая лощину в филиал ада. Отдельные взрывы сливались в общее море огня и дыма, в котором рвало на куски железо, а человечью плоть – в горелые клочья.
– Уходим! – выдохнул Репнин.
Катуков направил разведчиков к месту огневого налета, и те записали потери фашистов: под ударами «катюш» сгинуло сорок три танка, шестнадцать машин и с полтысячи «зольдатен унд официрен».
В ночь на 7 октября Катуков отвел бригаду на рубеж Ильково – Головлево – Шеино.
Из воспоминаний И. Цыбизова:
«Числа я уже не помню, запомнилось лишь, что стоял прекрасный солнечный день. Мы наступали, как вдруг немцы неожиданно перешли в контратаку. Но наша пехота открыла плотный огонь, и немцы залегли. Лишь одна их «четверка» – «Т-IV» быстро приближалась к нашим позициям. А наш танк стоял замаскированный в кустах и оказался незамеченным во фланге у немца. Причем довольно близко. И у меня мгновенно мысль – нужно таранить! Только успел спросить Шинкаренко: «Делаем таран?» – «Делай!» Рассчитал и сбоку ударил своей серединой в его ведущее колесо. Оно сразу в дугу, фактически вывернул его – он встал. А у немцев принцип – если только танк встал, они сразу из него выскакивают. Берегут экипажи. Меня поначалу даже удивило, насколько легко они бросали свои танки. Но они только стали выскакивать, а у нас же четыре десантника на броне. И ребята их сразу расстреляли… Без танка их контратака сразу захлебнулась, и немцы отступили. А у нас и машина в порядке, и сами целые. Только легкие ушибы получили.
Конечно, можно было его и из пушки, но, во-первых, еще неизвестно, попадешь ты или нет. Во-вторых, даже если попадешь, то может случиться рикошет. Он же быстро ехал мимо нас под углом. Но главное, что все это случилось настолько быстро, что даже не было времени обдумать все как следует. Ударили, а они и не ожидали совсем. Думаю, даже заметить меня не успели. Вы думаете, из танка все хорошо видно? Там и спереди-то не все увидишь, а уж сбоку и сзади и подавно. У меня однажды был такой случай.
Вот пошли немцы в атаку, впереди танки, а за ними пехота. А я опять стоял замаскированный в кустах. Так я дождался, пока танки поравняются со мной, и как дал газ, поехал по пехоте за ними. Они же все по одной линии идут – 30–50 метров. У немцев сразу паника. Не поймут, откуда я взялся и мну их… У них же только автоматы, и они мне ничего не сделают. А эти танки меня и не заметили. Они же не видят, что у них сзади творится. Так что я проехал мимо них и навел панику…»
О проекте
О подписке