Парней из своей тройки Щепотнев не стал искать. Нарочно.
Имеет же он право хоть ненадолго оторваться от коллектива? Не нянькаться ни с кем, не подстраиваться, не улаживать дурацкие конфликты.
Поступать так, как хочется ему, а не сообразуясь с долгом или соблюдая баланс интересов.
В принципе, Костян ему нравился – нормальный парень, без гнили.
С виду мягкий, но стержень в нем имеется, такого не согнешь, не сломишь запросто, помучаться придется.
Валерон был Семену еще понятней – простой русский парень, каких всегда хватало, хоть в афганскую, хоть в Великую Отечественную. С таким, как говорится, можно в разведку идти.
Вопрос в том, что не хотелось Щепотневу ни ходить толпой, ни маршировать, ни даже тусоваться. Одному лучше.
Может, и труднее, но легче, как ни странно это звучит. Сколько раз он проскальзывал мимо дозорных, выставленных духами, делал свое мокрое дело и уходил не пойманным? А попробуй ты вытворить то же самое вдвоем или втроем! Одного не заметят, а вот группа может нарваться.
Да и не в этом дело… Просто, когда сам, в одиночку, добиваешься чего-то, то ты и под раздачу попадаешь собственной персоной, и награду ни с кем не делишь. Хотя, если разобраться, причину глубоко искать не надо, она на поверхности – Семен Семенович Щепотнев терпеть не может брать на себя ответственность за кого-то и нести ее.
Кому надо, пускай сам с нею таскается, а ему чужого не надо.
Поглядев на темневшее небо, Шимон направил стопы дальше, надеясь обнаружить нечто вроде отеля или постоялого двора, и неожиданно услыхал:
– Сенька? Ты?!
Обернувшись, Семен увидал добра молодца, какими их любят изображать в русских народных – высокого, широкоплечего, со светлыми кудрями. Иван Васнецов?..
– Ванька?! – признал его Щепотнев.
– Ну! – расхохотался одноклассник и однокурсник.
Семен лишь головой покачал. Тесно междумирье!
Юрфак они кончали вместе, только Ван в адвокаты двинул, мафиков защищать, а он тех бандюков ловил.
Щепотнев усмехнулся:
– И ты тут?
– А то! Жизнь дается лишь однажды, что бы там Бонд ни говаривал. Пра-ально? Когда денег куча, хочется или во власть, или во все тяжкие. И тут вдруг звонят мне, вежливо так объясняют про Интермондиум. Спускаюсь, достаю из почтового ящика пропуск на этом ихнем пергаме, ну и сюда! Что мне, тыщи зелёных жалко? Да-а… А ты куда собрался-то?
– К викингам, Вань.
– И пра-ально! Самое то!
– Круто?
– У-у! Круче не бывает! Я ж сам оттуда. Однажды сам ярл решил меня доконать, на голову ниже сделать, а я ему: «Не губи, мол, скальд я, а не воин! Ты, говорю, славу мечом добываешь, а я – словом!» А у викингов, знаешь, поэзия в большом почете. Ну, я им как завернул драпу хвалебную[34], они и в осадок выпали!
– Помню, ты и в школе стишками баловался. В стенгазете девчонок с 8-м Марта поздравлял. Помнишь?
– Помню! – расхохотался Васнецов. – Старательно так вывел: «С 8-м Мартом!» Русичка поблагодарила и велела повторить пройденный материал. Ну ладно, чего стоим-то? Пошли, отметим это дело!
– Так я не понял, – придержал коней Щепотнев, – ты стал Регулятором? Или как?
Иван закряхтел.
– Или как, – проворчал он, отводя глаза. – Там, блин, такие беспредельщики. А я не какой-нибудь… этот… Эйрик Кровавая Секира, я – Йохан Скальд. Старонорвежский я, с горем пополам, выучил, а вот мечами махаться… Увы. Тут у меня пробел! Ладно, пошли, мне тут один ветеран квартирку свою сдал на месяцок. Тут недалеко, в Косом переулке.
Косой переулок – весьма, кстати, прямой – ответвлялся от Главной улицы сразу за углом большого фахверкового дома.
– Регуляторы тутошние, – болтал Васнецов, – как те наркоманы. Все рвутся в прошлое за дозой адреналина или чего они там еще находят, а Хранители редко кого из них шлют, предпочитают рекрутов набирать.
Они шагали мимо подъездов с колоннами, мимо арок, в которых изгибались мраморные статуи, мимо лавочек, в одну из которых скальд заскочил, прикупив вина.
– Фалернское! – объявил он.
– Здорово здесь, – сказал Щепотнев.
– Так еще бы! – воодушевился Йохан. – Междумирье, не абы как!
Съемная квартира обнаружилась на втором этаже старинного дома из белого, с желтым отливом ракушечника, крытого красной черепицей.
Внутри было тихо и прохладно, размеренно тикали огромные напольные часы, непоколебимо стояла тяжелая, добротная мебель, толстый ковер глушил шаги.
– Не разувайся! – разрешил Иван.
– Ну вот еще…
Васнецов, напевая, покрошил немудреную закусь, разлил темное, пахучее вино по стаканам.
– Ну, поехали!
После третьей Семен изрядно захмелел. Крепкое винцо!
– Так, говоришь, викинги? – промычал он, внимательно отслеживая качания маятника.
– Они, брателло, – подтвердил Иван. – В полном боевом. Росту баскетбольного, в ширину – шкафы, мечами своими вертят, как я ножиком кухонным. Да куда там! Я огурец не успею нарезать, пока тот викинг местное население пошинкует! Наливай…
Четвертая порция пошла уже не так ладно, как первая, но обратно не запросилась. Семену было неплохо, да и Ванька захорошел.
Со второго раза ухватив огурец, Скальд смачно захрустел им.
– А как твоего ярла звать-величать? – осведомился Горбунков, внимательно следя за пьяненьким Йоханом. – Не Хьельд?
– Не-е! Торгрим Ворон, владетель Стьернсванфьорда. Так-то.
– Стервь… Как?
– Стьерн-сван-фьорд. Стьернсван в переводе – «Звездный лебедь». Красиво?
– Красиво, – признал Семен. – А фьорд большой?
– Ко-лос-саль-ный! Горы – во! Водопады – во! Красотища!
– Ты там, наверное, все стежки-дорожки изучил…
– Опыт есть! – приосанился Васнецов.
– Все показать сможешь?
– А то!
– Может, в наставники ко мне пойдешь?
– Да только так! Самому-то стрёмно. Ну, я имею в виду – одному идти стрёмно. А вернуться, ох, как хочется!
Щепотнев ухмыльнулся.
– С хорошим попутчиком и дорога короче!
– Наливай!
…Было темно, когда Щепотнев проснулся.
Голова не болела, но хмель тяжелил тело. Иван тихо посапывал на диване, уделив гостю кровать.
Семен опустил босые ноги на пол и вяло удивился – он не помнил, раздевался ли сам или кто помог.
Встав, Шимон едва не свалился, но вовремя уцепился за витую колонку, удерживавшую над ложем балдахин.
По стеночке, по стеночке он добрался до удобств, сделал свои мокрые дела и подошел к окну. Створка была открыта настежь, пропуская в комнату свежий воздух.
Дома он никогда не рисковал спать с открытым окном – шум с улицы Агеева доносился почти всю ночь, утихая лишь часам к четырем-пяти.
А в Интермондиуме ни одной машины. Но и тихо не было.
С главной улицы доносились песни и веселые крики, оранжевое зарево в той стороне то вспыхивало, то пригасало. Регуляторы гуляли.
По переулку прошествовала группа молодёжи с горящими факелами.
Щепотнев широко улыбнулся. Ожидание торжества, счастья, «сбычи мечт» переполняло его, как пузырьки – шампанское. Все ему было всласть, и это сейчас, когда он еще и не начинал ничего!
– А Марсела где? – донесся голос с улицы. – Ее уже выписали?
– Еще на той неделе!
– Ребя-ят! Давайте быстрее! Все уже у Башни, наверное…
– Побежали!
Дослушав смех и топот, Шимон вспомнил о существовании Костяна с Валеркой. Пожав плечами, Щепотнев потопал к кровати, довольно точно выдерживая курс.
Он не нанимался к пацанам в заботливые матери…
Когда Валера с Костей в третий раз вернулись к Башне, уже совсем стемнело, но Семен так и не появился.
– Так где ж его носит? – воскликнул Плющ. – Я уже все обыскал, даже в Дом… этих… ветеранов заглядывал.
– И как там? – поинтересовался Бородин.
– Не знаю, – буркнул сэр Мелиот, – меня сразу выставили. Слушай, может, он за город двинул? На сафари?
– Да не-е… Я у стражника спрашивал, никто наружу не выходил.
– Ну тогда я не знаю!
Валерий оглядел пустынную Центральную площадь, где шарились уборщики при свете факелов, и Главную улицу, осиянную огнями. Там было шумно и весело, как на карнавале, хоть и скромном. Нет, это не Рио-де-Жанейро.
Разглядев в потемках фигуру ночного стража, Бородин громко воззвал:
– Господин стражник!
– Чего тебе, рекрут?
Тусклый фонарь в левой руке блюстителя порядка осветил лица Кости и Валеры.
– У нас третий пропал куда-то, – пожаловался Плющ, – не знаем, где он. Может, случилось чего?
– Отсыпается ваш третий, – проворчал ночной страж. – Встретил тут дружка, скальда задрипанного, распили они с ним бутылочку и спать завалились.
– Нет, ну нормально! – возмутился Бородин. – Мы его тут ищем, а он дрыхнет!
Костя, как ни странно, за товарища не вступился. Вздохнув, он спросил:
– А где тут можно остановиться? На ночлег?
Блюститель закона махнул рукой вдоль Главной улицы.
– Вон гостиница! Вон, видишь, где красные китайские фонарики? Туда топайте.
И Валера с Костей потопали.
Мимо прошествовала большая шумная компания парней и девушек, все в красных легионерских туниках. Парни выглядели достаточно молодо, а крепкие шеи кутались в цветочные гирлянды. Причем и у девушек, и у их друзей мужеска полу на перевязях висели ножны с гладиусами.
И по всему видать, оружие носилось не для форсу, в этом Валерку убеждали быстрые настороженные взгляды, бросаемые легионерами. Да и двигались они легко, пружинистым скользящим шагом – так бойцы из их разведроты ходили по базе, возвращаясь с задания. Просто не успевали отвыкнуть от опасности, отмякали медленно, переводя напряг в расслабуху.
Неожиданно одна из девушек, чей пояс оттягивался аж двумя ножнами, окликнула Костю с Валерой:
– Эй, рекруты! Чего скучаете?
– Одурели совсем с вашим Интермондиумом! – ответил Бородин. – Спать хотим.
Компания расхохоталась и дружно повлеклась к амфитеатру, вроде римского Колизея, только поменьше – оттуда доносился гул, хохот и крики.
– Час ночи уже, если по-нашему-у… – раззевался Костя.
– Да как бы не три… А у них тут самая гулянка!
На главной улице было оживленно и людно, люди бродили поодиночке и парочками, кучковались, веселясь и перекрикиваясь. На пустыре, у южной стены, было светло от костров, и наплывал запах жарящихся шашлыков.
– Чё-то я жрать хочу!.. – шумно вздохнул Валера.
– Пошли быстрей!
Гостиница больше старинный постоялый двор напоминала, чем современный мотель, но было в ней чистенько, даже уютно.
Вышедшая хозяйка, энергичная пожилая дама, сообщила, что переночевать можно бесплатно, поскольку они рекруты, а вот если еще и поужинать…
– Поужинать! – заявили рекруты дуэтом.
– Тогда по четыре дирхема с каждого. Или один ливр. Номер четырнадцать, белье на полочке в шкафу.
Здоровенная деваха, возможно хозяйская дочь, весьма расторопно обслужила новых постояльцев.
На ужин было подано жаркое, хотя Валера так и не понял, что за мясо он ел и с каким гарниром.
Да и какая разница? Главное, что вкусно.
И компот был отменный.
Подобрев, Бородин сказал рассеянно жевавшему Плющу:
– Я там, в каземате… к-хм… сорвался… Ты… это…
– Пустяки, – отмахнулся Костя, – дело житейское! Сам виноват, нечего было язык распускать. Слушай, я все спросить хотел… Ты ж вроде местный – ну я имею в виду, в Приморье родился?
– Уссурийские мы, – сказал Валерий с ухмылочкой.
– А как тогда с квартирой получилось?
– Что снимаю?
– Нет, может, я снова лишнее говорю…
– Да не-е… Просто так уж вышло. Маманя с батей развелись, когда мне тринадцать стукнуло, и он ей квартиру оставил. Год я с ней прожил и не только с ней – сначала отчим у меня завелся, а потом и братец появился – сводный, что ли. Каждую ночь, сволочь мелкая, орал, как поросенок недорезанный. Мать все время невыспавшаяся, нервная, отчим кислый… И я там как бедный родственник! Однажды, помню, назло задержался, у деда на сеновале переночевал. Утром вернулся, а никто и не заметил моего отсутствия! Прикинь? И ушел я к деду жить. Насовсем. Так втроем и жили – я, батя и дед. Потом меня в армию забрали. Полгода не отслужил, как на побывку отбыл – отца хоронить. Разбился! Тридцать лет стажу у него было, ни одной аварии, и на тебе… После похорон дед сразу на малую родину подался, в Ростов-на-Дону. Он где-то в тех местах родился. Казак… Дом он свой продал и все меня к себе зазывал – вот, дескать, как дембельнешься, сразу к нам с бабкой! Я так и сделал. Гульнул, как следует, в море скупнулся, фруктами просто обожрался. Прикинь – один на бахче! Арбузы – во! А потом меня обратно в Азию потянуло… Дед мне на прощанье саблю подарил, – Валерий вздохнул. – Вернулся я в Уссурийск, ни кола, ни двора, зато жена и дитё.
Константин покивал.
– Всегда так получается, – заговорил он. – Планируешь, мечтаешь, а выходит совсем иначе. У меня тоже. Я даже Шимону ничего не рассказывал…
– Кому-кому?
– А-а… Шимон – это вроде прозвища Семен Семеныча. Его по фехтованию самый настоящий самурай натаскивал. Вот он-то его так и называл. Но я не об этом. В общем… – было заметно, что Плющу с трудом дается откровенность. – В общем, служил я. Вернее, не то чтобы служил, а призвали меня, когда восемнадцать стукнуло. Осенью. Учебка в Хабаровске была. Ну я и натерпелся. Домашний мальчик, что ты хочешь! Я до армии не дрался ни разу. Меня били, а я даже не задумывался о том, чтобы сдачи дать! Сам теперь поражаюсь. То ли трус был, то ли… не знаю. Короче, в декабре приняли мы присягу, и повезли нас в Благовещенск. Доехали мы до Белогорска, а дальше надо было на грузовике. Остались мы в пересыльном пункте – салабоны, пара сержантов и старшина. Милославский его фамилия. Погоняло у него было – Князь. Меня какой-то сержант за лимонадом послал в магазин, а Князь самогоном угостился и давай нас строить. Чего, мол, дисциплину нарушаем? И вроде все правильно – кто меня отпускал в магазин? Командир – старшина, а он приказа не давал. Ну а метод внушения известный. Так мне врезал, что я головой о стену приложился. И все как-то поплыло, помутилось… Погрузили нас на «шишигу»… на «шестьдесят шестой».
– Знаю, – кивнул Бородин.
– Ага… И отправили на точку, – продолжил Костя. – Еду в кузове, а в голове каждый толчок болью отдается. И нет, чтобы пожаловаться, в медсанчасть обратиться… Жил, как в гадостный туман опущенный. В общем, под самый Новый год послали меня за водой. Иду я с ведрами, значит, снег вокруг, тропка к колодцу… Больше ничего не помню. Очнулся месяца через полтора в госпитале. Тяжелое сотрясение мозга, говорят. Вскрывали мне черепушку, удаляли гематому, а в памяти – ничего. Ноль целых ноль десятых. Месяц в коме провалялся, оказывается. И потом еще полгода отлеживался да лет пять судорогами маялся.
Милославского в дисбат упекли, на те же пять лет. Вот и вся моя служба. Комиссовали вчистую, да по такой статье в военном билете, что меня в МГУ не приняли. Главное, год проучился на универских подготовительных курсах, и все-то отлично было, контрольные сдавал вовремя, оценки хорошие, а по истории меня проверял сам профессор Епифанов, автор школьного учебника. Это ж величина! А когда приехал в Москву экзамены сдавать на истфак, в поликлинике МГУ мне вежливо сказали, что с таким здоровьем я учебу не потяну. И поехал я обратно на Дальний Восток, поступил в политен… – помолчав, он хмыкнул невесело: – Помню, вернулся когда из армии – слабость такая, что ноги дрожали!
– Так еще бы, – поддакнул Бородин, – столько не вставать если.
– Ага… И я себе зарок дал, что больше меня никто и пальцем не тронет, а если рискнет, то сдачи огребет больше, чем плачено. Первым делом купил себе гантели. Качался потихоньку с год. Потом штангу завел. В клуб пришел – к истории-то продолжало тянуть. А тут – реконструкция, живое дело. Историческое фехтование, опять-таки. Меч когда искал, познакомился с Семеном. Вот и вся биография. Как-то устроился по жизни, но… Думаю все – не приди я в часть таким чмошником, сложись все нормально, чтобы от призыва до дембеля отслужил, как полагается, тогда бы я и в МГУ поступил и все бы случилось так, как я хотел.
Валера покачал головой.
О проекте
О подписке