Глава 2

Четверг, 21 октября. Утро

Ливан, река Литани

Дизель танка «Магах-3» ревел радостно и звонко, без надрыва, а лязгавшие гусеницы победно топотали по пыльной набитой колее. Траки жадно загребали под железное днище скудную, иссушенную почву, будто спеша погрузиться во влажный песок – река Литани уже посверкивала за прибрежными зарослями.

Полупустынные склоны, шуршавшие жухлой травой, скатывались к живой воде – и вскипали буйной, глянцевитой зеленью, как морской прибой – взбитой пеной.

– Тхум олей Мицраим… – прошептал Алон, щурясь на блеск вод, отливавших бутылочным стеклом. Он приближался к истинным пределам земель Эрец-Исраэль, заселенных его предками тысячи лет назад, при Моисее и Иисусе Навине. Бездна времени отражалась в Литани…

Поправив тяжелый шлем, Рехавам крепче ухватился за горячие края люка. Высовываться из танка здесь, в «ФАТХаленде», кишащем палестинскими боевиками, было очень вредно для здоровья, но и нырять в бронированную утробу, душную и жаркую, не хотелось совершенно. Сидишь там, как ядрышко под стальной скорлупой, и ёжишься, ожидая, когда же грязный араб-«турист» вытащит из своего чемодана ПТУР «Малютка»… И никакая броня не спасет – тугая струя громового белого пламени мигом прожжет башню, брызгая расплавленным металлом, и станешь ты пеплом…

Алон неуклюже подвинулся, оглядываясь назад. По древней дороге, проложенной еще финикийцами, катила передовая колонна 36-й бронетанковой дивизии «Оцват Гааш» – копотя пылью, панцеры валко качались, грозя орудиями супостату.

Когда палесы ударили по мирной Галилее из 130-мм гаубиц и 40-ствольных «Градов», накрывая Кирьят-Шмону, Метулу и Нахарию, премьер и министр обороны явили трогательное единодушие – пожав друг другу руки и отринув взаимную неприязнь, Ицхак Рабин и Шимон Перес заключили мужской договор о мире. И пошли войной на палестинцев – общий враг объединяет…

Две эскадрильи самолетов «Кфир» отбомбились по Западному Бейруту, налетая парами со стороны моря. Ракеты и бомбы перепахали лагеря Нахр-эль-Баред и Бадауи, помножив на нуль склад боеприпасов и около двух взводов «тридцатьчетверок».

Разумеется, вторжение сильно возбудило сирийцев, и дядюшка Асад тут же ввел войска в долину Бекаа…

…«Магах» внезапно дернулся и замер, качнув передком. Рядом, звякая и рокоча, остановился командирский танк. Генерал-майор Бен-Галь молодецки спрыгнул на броню и оскалился, приветствуя Алона.

– Как дорожка, рабби? – заорал он, стягивая каску.

– Это направление, алуф, а не дорожка! – перекричал Рехавам дизельный клекот.

Авигдор рассмеялся, соскакивая на галечный пляж. Новенькие танки «Магах» и старенькие «Шот-Каль» грохотали, расползаясь по берегу и глуша моторы. Облачка сизого чада таяли в теплом воздухе – и набавлялась тишина. Становились слышны шуршание листвы и плеск речных волн – урез воды словно делил мир и войну.

Кряхтя, Алон полез из люка. Осторожно, чтобы не разбередить больную спину, соскользнул на броню, хватаясь за пулемет. Фу-у…

«Как мне тогда Юваль сказанул? – усмехнулся Рехавам. – «Суета – не мой стиль!» Во-во…»

В люк тут же просунулась вихрастая голова Ариэля Кахлона. Спецназовец юрко выскользнул наружу, за ним – Юваль и Цион. Вся группа в сборе, кроме Гилана. В госпитале отлеживается Гилан. Попал под раздачу на Прибрежном шоссе…

– Рабби, – живо блестя глазами, Кахлон завертел головой, оглядывая речную долину и рокочущую бронетехнику, – а форсировать будем?

Генерал-майор рассмеялся, хлопая себя по коленям и качая встрепанными кудрями.

– Форсировать другие будут, Ари, – проворчал Алон. – Наша цель попроще – зачистить земли от палесов вплоть до Литани, – уловив в своей речи назидательные нотки, он насупился, но договорил с вызовом: – Местные христиане натерпелись от боевиков и хотят, чтобы мы тут остались навсегда. Ну, в этом наши желания совпадают. Так что ты стоишь сейчас на новой северной границе Израиля!

– Здорово… – впечатлился Кахлон.

Зависла нестойкая тишина, перебиваемая грюканьем железяк – мехводы пользовались остановкой для мелких починок. А река текла и текла себе мимо, безразличная к человечьим разборкам – за минувшие века Литани немало вынесла в море пролитой крови…

– Едут! – встрепенулся Бен-Галь, втаптывая в скрипучий гравий недокуренную сигарету.

Со стороны Набатии показалось желтое облако – в пыли подпрыгивали и шатались три колесных бронетранспортера UR-416.

– Не стрелять! Это союзники!

Из головного броневика, затормозившего в удушливых клубах пустынного праха, выбрался бравый майор Хаддад в форме без погон. Этому толковому офицеру удалось собрать в один кулак христианские и мусульманские отряды самообороны, сплотив их в Армию Южного Ливана.

– Шалом! – воскликнул он, топорща усы.

– Салям! – ухмыльнулся Алон, и крепко пожал протянутую руку.

– Вот, разузнали кой-чего! – Саад развернул карту на броне «Магаха». Юваль живо прижал ее руками, чтобы не залистывало ветром.

– У палестинцев пятнадцать тысяч бойцов, – доложил майор. – Крупные силы противника сосредоточены на западном склоне хермонского хребта и на высотах Арнуна, господствующих над излучиной Литани – это там, – махнул он рукой, – ближе к Набатии. Оттуда палесы контролируют Тир, Большую Сайду и все побережье от Дамура до Бейрута. В каждом из этих районов от полутора тысяч бойцов до целой бригады. В их распоряжении артиллерия, вплоть до 155-мм орудий, «катюши» и около сотни «Т-34–85». Авиации нет, но стоит опасаться сирийских «МиГ-21». У меня все.

– Тогда продолжим! – зловеще улыбнулся Алон.

«Хочешь состариться – сиди. Хочешь омолодиться – иди!»

– По машинам!

* * *

Воскресенье, 24 октября. День

Москва, Пушкинская площадь

Мы шагали шеренгой, хоть и не в ногу – молодые и модные. Я с Ритой – посередине, а слева от меня – Инна со своим Олегом. Красавец Видов вел под руки сразу двоих – прелестную жену и подозрительно румяную Машу. Ритка шушукалась с «непарной» Светланой, а замыкали строй благодушный Изя с отчитывавшей его Альбиной.

Премьера!

Впереди, под взлетавшим козырьком «России», ярчели громадные афиши. Даже отсюда, с бульвара, узнавались анфас рисованный Мкртчян да знаменитая троица, Никулин-Вицин-Моргунов. Плюс две красавицы вполоборота – Наташа Варлей и Инна Видова.

«СНЕЖНЫЙ ЧЕЛОВЕК И ДРУГИЕ» – выплясывали огромные буквы, а серебристые динамики разносили знаменитые «акустические коллажи» Гайдая – причудливую звуковую смесь разухабистой музычки с закадровыми шумами. Абсурдный саундтрек звал к себе, манил предвкушением шедеврального зрелища, загодя настраивая на легкомысленный лад.

– Леонид Иович – бог комедии! – пафосно выразился Видов.

– Точно! – поддакнула Маша. – Точно!

Инна смолчала, на секундочку, как бы случайно, прижавшись ко мне плечом и стрельнув глазками. Рита в это долгое мгновенье не смотрела на нее, но словно почуяла исходящую от Хорошистки опасную женскую эманацию – и крепче прижала к себе мою руку. Я успокаивающе погладил ее тонкие, изящные пальчики – девичьи губы отозвались благодарной улыбкой…

– Я «Бриллиантовую руку» раза три смотрела, – безмятежно молвила Сулима. – Да и «Кавказскую пленницу»… И, ведь, знаешь сюжет чуть ли не наизусть, а все равно интересно!

– Ну-у, я вообще повторюшка! – прыснула Светлана в ладонь. – Насмотрелась «Ивана Васильевича…»! Теперь чуть что – «вельми понеже»!

– Житие мое… – вздохнул я, театрально печалясь.

– Иже херувимы! – звонко рассыпался смех близняшки.

– Ой, Олег! – воскликнула Аля, наклоняясь, чтобы видеть актера. – Это, наверное, по твою душу!

Впереди замаячила толпа поклонниц, томившихся от обожания.

– Скорее, к Инночке, – блеснул зубами Видов. – Я у Гайдая на втором плане!

Но фанатки, щебеча и стрекоча, как стая сорок, пылко набросились на него, сливаясь в восторженный вихрь улыбок, подведенных глаз и открыток с автографами. Досталось и Хорошистке. «Русская Милен Демонжо» не подмахивала фотки с этакой усталой небрежностью кумира, а выводила роспись прилежно, как на уроке.

– Прямо, кинозвезда! – вытолкнул я, любуясь чудным профилем.

– Да какая там звезда! – на губах Инны тенью промелькнула улыбка. – Так, старлетка…

– Всё, всё, девушки! – взмолился Олег, поднимая руки, словно сдаваясь. – Опаздываем!

Закогтив автографы, стайка обожательниц неохотно сняла окружение, и наша шеренга отсчитала ступеньки знаменитой лестницы, перекрывшей проезд. Под крутым козырьком кинотеатра шумная, нарядная публика загустела, отчаянно взывая о лишнем билетике, и мы еле протолкались, всего разок затормозив у почтительно расступившихся зрителей – в пустом кругу, словно очерченном мелом супротив Вия, Гайдай давал интервью телевизионщикам. Инна прижалась к моей спине, как бы под напором «массовки».

– …Мне ближе сатира, гротеск, эксцентрика, – уныло тянул режиссер, оглядываясь в нетерпеливом поиске. – Я люблю острый ритм, быстрый темп, резкий монтаж, кинотрюки, очень люблю пантомиму…

Узнав меня, он неожиданно воскликнул:

– Миша! Здравствуйте! – высокий, нескладный Гайдай рывком вышел из кадра и затряс мою руку. – Как же вы нам помогли! Столько смешных моментов – чудо, блеск! Очень, очень стилево!

– Да ладно, – заскромничал я, уводя взгляд от любопытного ока телекамеры. – Надо ж было порадеть за важнейшее изо всех искусств! Здравствуйте, Наташа, – обронил мимолетно, замечая Варлей. – Или Нина?

Миниатюрная актриса весело рассмеялась.

– Да я уже и сама не знаю! – резво заговорила она. – Вжилась в роль! Привет, Олег! Инночка, привет! Или Дашенька?

Девчонки с готовностью рассмеялись, а Инна лишь улыбнулась, словно храня верность сценическому образу – холодноватой и недоступной ленинградочки.

– Привет, – потеплели глаза Хорошистки. – Знакомься, это Миша!

– Очень приятно! – оживленно молвила «кавказская пленница».

Я задержал ее маленькую ладонь в своей, и представил подругу:

– А это Рита!

– О-о! – Варлей с восхищением измерила глазами Сулиму. – Лоллобриджида зачахнет от зависти! И я тоже! – комично понурилась она. – Всегда мечтала быть высокой, как вы. Киношники еще не пристают?

– Отбиваюсь пока, – мило улыбнулась Рита.

– Всё, всё, пошли! – заторопил нас Видов. – Скоро начнется!

Мы успели. Под шепотки зала чинно расселись в партере. Слева мои ноздри тревожила Инкина «Шанель № 5», а справа щекотал подкорку винтажный аромат «Клима».

«Сулима – «Клима», – суетливо промахнула мысль. – В рифму…»

Девушка наклонилась ко мне, не отрывая глаз от гигантского белого экрана.

– Ты чего принюхиваешься? – шепнула она.

– Запахи будят воспоминания… – пробормотал я тихонько, кладя руку на Ритину коленку, словно оберега касаясь. Теплая ладонь ласково накрыла мою пятерню. И бысть тьма…

Карнавальная зацепинская мелодия властно подхватила, закружила и понесла действие, разворачивая сцену за сценой.

Балбес, Трус, Бывалый и Джабраил, отбывающие наказание в образцово-показательной ИТК, выглядели уморительно, остриженные на лагерный лад.

– Хорошо сидим! – скалится Балбес, подмигивая скучному Джабраилу.

– Долго! – уныло вздыхает тот.

Набычившись, Бывалый сипит приглушенно:

– Пора рвать когти!

– А это не больно? – боязливо интересуется Трус.

…Четверка кунаков бежит «на рывок», а вот товарищ Саахов поумней своих подельников – освобождается досрочно. Не зря же и лагерной самодеятельностью руководил, и даже женские роли играл! Усатый Этуш совершенно бесподобен в платье: «Я – тоже человек, понимаешь!»

И как же он глаза таращил, узнав, что его пост в районе заняла та самая Нина!

Хохот гулял по залу, как порывистый ветер в бурю, почти не стихая. Неподалеку стонал и хрюкал Изя, но Альбина не школила бойфренда – сама изнемогала, хихикая из крайних сил.

– Сейчас про Нину будет, и про Дашу… – Инна подалась в мою сторону, приятно вжимаясь грудью в плечо. Ее ручка вкрадчиво соскользнула – и пристроилась у меня на бедре. Как давным-давно, в другую эру. Год назад.

Еще немного, и мои пальцы охватили бы нахальную ладошку, но я устоял.

…Пока киношный Видов в роли командированного Гоги охмуряет Нину – заведующую райкомхозом, Шурик-лошара бродит под окнами конторы, истребляя ромашки. Долго выясняет, любит или не любит, плюнет или поцелует, пока прехорошенькая секретарша Даша не высовывается в окошко.

– Да любит, любит, успокойся, – ворчит девушка. – Хватит цветы рвать!

– Правда? – сияет Шурик.

– Да правда, правда…

И Демьяненко, вдохновившись, отправляется в экспедицию (с Пуговкиным в роли известного ученого) – искать в горах снежного человека. Никто ж не знает, что йети изображает та самая троица с Джабраилом, скрываясь от милиции и пугая народ…

У бедных зрителей животы болят, дружный смех больше на стон походит, а Гайдай всё закручивает и закручивает сюжет…

В финальных сценах я отдышался. Вычурные здравицы, барабаны, джигиты, лезгинка… Две свадьбы разом! Нина и Даша в белом и пышном плывут по траве, будто царевны-лебеди, а вокруг них вьются Шурик с Гогой – в мохнатых папахах, в черных кафтанчиках с газырями…

Усмешка тронула мои губы. Стало понятно, почему Видовы не закатили торжества в реале – им хватило съемочной площадки.

…Огромная, шумногамная толпа провожает молодоженов, ночной поезд отправляется, а мелодичный, западающий в душу голос Аиды Ведищевой выводит за кадром:

 
Стучат колеса, бегут огни,
Тревоги все несутся мимо!
Заполним счастьем часы и дни,
Люби сама – и будь любима!
 

* * *

– «Люби сама-а – и будь любима!» – тихонько напевала Рита, а я держал ее за руку. – Ну, Ми-иша… Ты меня ведешь, как первоклашку! А я уже большая девочка!

– Да? – изобразил я удивление.

– Вот как дам сейчас!

– Прямо сейчас? – восхитился я. – Ну, Ри-ита… Люди ж кругом!

– Вот, получишь! – погрозила девушка, и взяла меня под руку. – Пошли скорее!

От «Смоленской» до ее дома мы почти добежали, хихикая и прыская дуэтом. Вознеслись в маленькую квартирку – и замерли. Рита нежно огладила мое лицо ладонями.

– Мне все еще не верится, что ты – мой… – прошептала она, разглядывая жадно и серьезно, будто впервые увидела.

– Твой…