– Вы, наверное, слышали, в суфийской поэзии всё построено на метафоре, на символе с многозначным смыслом. Но в настоящей мистике истина открывается лишь тем, у кого сознание готово её воспринять. От неподготовленных она прочно скрыта. Как писал великий аль Фарид: «Солги глазам и ясность спрячь в туман – живую правду сохранит обман». Понимаете? Вы можете, конечно, прочесть этих поэтов. Сейчас я принесу вам перепечатки. Но учтите, древние не читали, а слушали поэзию. Это был, по сути, обряд посвящения. Ученики собирались в доме мудреца и поэта, иногда пили вино. Случалось, самым близким из них давали курящиеся ароматы с примесью особых трав, настойки или сладости с разными добавками. Сейчас всё это называют наркотиками и путают с тем грубым дурманом, который по совдепии разные чебуреки толкают. Конечно, тот, кто ищет дешёвого кайфа, легко ловится – ничего не находит, но теряет жизнь. И таких, поверьте, очень-очень много. Кстати, слово «кайф», точнее «кейф» или «кэф», арабское и означает состояние сонного блаженства – весьма далёкое от суфийского экстаза. Ну, да ладно… – он опять откинулся на спинку дивана и неспешно повернулся к Сва:

– Скажите, а почему вы заинтересовались суфиями? – глаза Нила с непонятной лаской разглядывали его.

– Я их почти не знаю. Слышал, что у них был особый путь к истине. Может быть, схожий с дзенским, с даосским? Хотелось бы узнать. Меня вообще интересуют разные религиозные откровения, высшая красота человеческой мысли.

– Да, конечно. Красота мысли, откровение – это не может не увлечь, если вы духовно развитой человек. – Нил улыбнулся. – А вы верите в Бога?

– Нет. То есть, да… – запнулся от неожиданности Сва. – Но я не верю в детского Бога, Бога для старушек. Как бы такого Бога ни называли – Аллах или Христос. Боги разные, а истина одна. Меня интересует истина, не из книжек вычитанная, а лично пережитая. Её я и называю Богом, – тут Сва смутился, поймав на себе взгляд Нота.

– Понятно, – доброжелательно кивнул Нил. – Вы непохожи на вашего друга. Он – православный христианин, выбрал свою традицию и преданно ей следует. А вам нужно непременно пережить истину в себе. Так ведь? Или за этим стоит экзистенциальный поиск обычной душевной веры, – он усмехнулся, – той, что нам строить и жить помогает?

– Истинная вера как раз и ведёт к истине, а не просто душу для подвигов тренирует, – вступил в разговор Нот, и Сва показалось, что они продолжают какой-то незаконченный спор.

Действительно, в тот же миг Нил нетерпеливо заметил:

– Об этом мы уже говорили… Скажите, вам имя Идрис Шах знакомо?

– Нет. А кто это? – вскинул брови Нот.

Нил задумался, мельком глянул на Сва и продолжил:

– Давайте о нём… в другой раз поговорим. Вы, помню, так и не ответили, как можно верить в высшую истину, которой вы не постигли, и может быть, никогда не постигнете, поскольку – допустим на миг – этой истины, как вы её понимаете, просто не существует?

– Могу ответить. Я думал над этим, – лицо Нота порозовело и потеряло обычное добродушие. – Говоря просто, церковная вера – это прямой способ познания истины. Наиболее древний и верный. Не туманной личной истины, моей или иного человека, а той, великой, что была до меня и после всех нас останется. Истину нужно искать вместе с другими людьми – соборно, как раньше говорили. Искать с помощью духовника, то есть учителя, наставника веры. И главное, нужно делать усилия, чтобы в этой истине жить, а не просто, лёжа на диване, созерцать высшие абсолюты.

– Но нельзя же придумывать себе истину, исходя из народной веры – взятой от толпы, пусть даже церковной толпы. Православие, как известно, говорит о непознаваемости Бога с помощью обычной, повседневной веры. Истина нисходит свыше на немногих избранников, она не может открыться всем сразу. Без божественного озарения любой ваш учитель – как костыль безногому, извините за грубоватое сравнение. Помните, как сказано в Евангелии: «Много званых, мало избраных»? Высшему откровению и сейчас не верят, как не поверили Христу, пришедшему к людям.

– Кто-то не поверил, а кто-то поверил. Поверившие и стали первыми христианами. Откровение может быть дано ребёнку, неграмотному мужику и не дано царю или книжному мудрецу. Его получают от Бога лишь чистые сердцем… Но, извините, я не хотел бы продолжать этот разговор, – Нот недовольно насупился.

– Хорошо, мы закончим его вместе со Сва, – суховато согласился Нил и повернулся в его сторону. – Вы, молодой человек, как я понимаю, интересуетесь суфийской практикой, а не только мистикой.

В этот момент Лилиан внесла поднос с дымящимися чашками чая и блюдом восточных сладостей:

– О, я слышу мужские споры! – кокетливо оглядела она сидящих за столом. – Это прекрасно. Можно я к вам присоединюсь?

– Так вот, Сва, – Нил отхлебнул чай и бросил в рот несколько изюминок, – начальный порыв веры неотделим от воли и необходим, как условие пробуждения духа. Надо захотеть проснуться от сна жизни. Чтобы обрести истинную веру, или лучше сказать, волю к познанию истины, нужно пробудить сознание, прорвать его защитную, телесную оболочку и освободить наши, обыкновенно скрытые, чувства и способности. Для суфия тело – лишь инструмент души, а душа инструмент духа. Опыт их пробуждения и называется экстазом, который достигается поначалу в священных танцах – радениях, по-арабски, «зикр». Кружение на месте или в хороводе, молитвенные возгласы, удары тамбуринов, ускоряющийся ритм мелодии, движений, действие некоторых снадобий – всё вместе разогревает тело и оно, наконец, отпускает душу ввысь. Тогда плоть падает словно бездыханная, а душа в полёте раскрывается навстречу духу и соединяется с абсолютом. Это озарение, или священное безумие, длится лишь миг, но миг поистине бесконечный… – Нил грустно улыбнулся и посмотрел на Сва. – Мы с Нотом об этом уже говорили, но он, как видно, не проникся. Так вот, выход из духовного экстаза, называемого «джазба», мучителен. Происходит погружение в сон прежней жизни, и душа суфия начинает смертельно тосковать, мечтать о новом восхождении. Некоторые не выдерживают падения в мир и навсегда становятся безумны… Вот совсем коротко и очень грубо – простите! – о суфийской практике озарения.

Объяснения Нила привели Сва в восхищение. Захлестнули новые, поразительные мысли. Именно это искал он в поэзии, музыке, религии, жизни, в самом себе – экстаз, озарение свыше! Суть возражений Нота так и осталась непонятной.

На прощанье Сва и Лилиан обменялись телефонами. Провожая друзей в прихожую, она легонько сжала ему руку:

– Звоните, вы нам понравились, – её глаза пристально, без улыбки, блеснули и теперь, из-за тусклого освещения показались особенно загадочными.

К метро они с Нотом неслись почти бегом, чтобы успеть до закрытия.

– Знаешь, я не знаток суфизма, но по-моему… Нил наговорил о нём немало чуши… А ещё больше о православии… – запальчиво выкрикивал Нот, едва поспевая за Сва.

– Не знаю… Мне было крайне интересно… Потрясающие люди! Спасибо за знакомство, – кричал он в ответ. – Я только не понял, про какую коллективную веру ты говорил? Я и ты в толпе старух… Объясни, чепуха полная!

– Пойми, вера не связана с интеллектом… Это как интуиция, это дар души! Она может быть у разбойников и отсутствовать у философов… Вера – это путь постижения божественного… понимаешь?

– Неплохо ты бандитов зачислил в православие. Вместе со старухами безмозглыми, – приостановился Сва. – А нам с тобой что тогда делать?

– Не такие они безмозглые, как ты думаешь. Походи в церковь, присмотрись! У этих старух дар веры – как дар самой жизни. А у наших поэтов и художников их, так называемый, творческий дар – шиза крутая, за редким исключением.

– Ну, ты загнул! Это от спешки. Ладно, Нот, дорогой, пока! Потом договорим. Как раз твой автобус! А я – на метро!

В ответ тот обиженно махнул рукой и заскочил на подножку:

– Звони!

– Обязательно! На днях!..

В метро и дома, уже засыпая, Сва восхищённо повторял запавшую в сознание строчку Джами: «желанная… из вещества души твоё сложили тело». Вспоминал удивительный вечер, странные взгляды Лилиан, отмахивался от нелепых мыслей и без конца представлял себе Лави, её восторженные глаза, упоительную, нежную наготу. Как жаждал он её выздоровления! Теперь ничто не помешает их любви. Он представлял встречу с ней и ни о чём другом не хотел думать:

– Лави, я вылез из помойки. Покончено с миром уродов, я отмоюсь от грязи. Наша жизнь изменится. Я смогу тебя вылечить, оградить от любой боли – хотя бы с помощью суфиев, их поэзии. Познакомлю тебя с удивительными людьми. Ты забудешь весь свой мрак, увидишь, что истинная любвь, экстаз жизни – ещё впереди!

Уже около трёх месяцев, как Лави исчезла, и он ждал от неё вестей со дня на день. Сколько можно держать её в психушке? Наверняка, она уже вышла из крезы, а на свободе окончательно оживёт, они снова будут вместе, любовь сотворит чудо. Когда в один из вечеров раздался поздний неожиданный звонок, Сва с колотящимся сердцем бросился в прихожую прямо из постели. Но звонила не Лави, а Лилиан. Судя по голосу, она спешила:

– Сва, мы с Нилом забыли дать вам почитать обещанные стихи. Простите уж, заговорились тогда. Заходите к нам завтра, часа в четыре, не позже. Сможете?

– Спасибо, с радостью, но я не уверен, что Нот будет свободен.

– Я попробую с ним созвониться. Но вы всё равно приходите, даже один. Адрес наш помните? Если завтра не сможете, нам потом гораздо сложнее будет встретиться. У нас – работа, у вас – учёба.

– Да, вы правы, мне давно пора курсовую писать. Хорошо, я приду. Обязательно.

– Ну и отлично. До завтра.

Лилиан

Перед подъездом большого угрюмого дома на Масловке Сва почувствовал необъяснимое беспокойство, но когда Лилиан с улыбкой открыла дверь, все сомнения исчезли. На ней был лёгкий, затейливой выделки полосатый халат с рисунком цветов и птиц, жёлто-красная ткань переливалась при каждом движении. Голову увенчивал шёлковый красный платок, повязанный в виде тюрбана с перламутровой каплей чуть выше лба. Бусы, колье и многочисленные перстни на этот раз были тоже из перламутра.

– Вот стихи! Сразу кладите их к себе, чтобы не забыть, – вскользь коснувшись его руки, она сунула Сва папку и направилась вглубь квартиры. – Проходите в гостиную, будем чай пить. Нил придёт позже, у него опять срочные дела. А я сейчас вернусь. Немного подождите.

В квартире звучала тихая, далёкая, бесконечная мелодия…

Минут через десять Лилиан принесла и поставила на столик у дивана две пиалы с красноватым чаем, блюдечко с изюмом, курильницу, источавшую приторный дымок, потемневшую от времени медную сахарницу восточной работы и вазочку с пурпурной маленькой розой. Сва овладело тихое мление. Он заметил под полами халата красные шаровары и чуть загнутые кончики жёлтых кожаных туфель, одетых на босу ногу, скользнул взглядом по её опущенным глазам, подкрашенным ресницам и проникся к Лилиан внезапным обожанием. Сегодня она выглядела значительно моложе, чем в день знакомства, и в своём наряде напоминала красавца-юношу с персидской миниатюры. Глаза невольно проследили, как она мягко прошлёпала в угол комнаты, присела на корточки, выключила магнитофон и с улыбкой вернулась.

– Что это была за музыка? – Сва выпустил прощальную струйку дыма и погасил сигарету.

– Красиво? – прищурилась Лилиан. – Сначала был арабский ре-баб, а потом музыка испанских морисков. Вряд ли вы это слышали.

– Вы словно из восточной сказки явились, – не удержался Сва и понял, что краснеет.

– Вам нравится моя одежда? – довольно улыбнулась она и отвела глаза.

– Вопрос! Ни на ком никогда не видел ничего подобного.

– Очень рада. Надеюсь, вы от чая не откажетесь? Точнее, это не просто чай. Я специально для вас заварила самые редкие травы, разные снадобья – с Памира, из Киргизии. Их невозможно найти в Москве, попробуйте!

Сва отхлебнул и зажмурился. Поразил глубокий горько-сладкий вкус со множеством неуловимых примесей и ароматов:

– О-о!– качнул головой. – Невероятно! Одновременно что-то жгуче-сладкое и необычайная свежесть. Я чая с такими примолота-ми и представить не мог.

Лилиан сдержанно хмыкнула:

– Чай из магазина я бы вам не предложила.

– Да, восток – это восторг! – с пафосом воскликнул Сва и слегка смутился.

– Восток – восторг… Неплохо. Я рада, что вы способны тонко чувствовать, – Лилиан задумчиво улыбнулась, помолчала. – Значит, у вас артистичная, восприимчивая натура. Тем важнее предупредить вас об опасности. Нил в прошлый раз говорил, что настоящее откровение постигается только в экстазе. Но если ваш дух неподготовлен, неукротим и слишком быстро стремится вместить бесконечное, он может повредить оболочку души и даже покалечить тело. Некоторые наделённые художественным даром люди глубоко страдают оттого, что их дух скован немощью души и потому не может достичь подлинных высот. Такие люди часто погибают раньше взлёта. Разные снадобья стократно усиливают духовную мощь даже у неподготовленного человека, кстати, это о них говорится в русских сказках о богатырях. Но! Но они во сто крат быстрее, чем обыкновенное безумие, разрушают волю и психику – всю так необходимую мудрецу гармонию духа, души и тела. Увы, для многих из хиппов баловство с разной дурью стало началом движения в ад, – она многозначительно кивнула головой, подтверждая свои слова. – Нельзя идти в заколдованные подземелья без проводника. Так что слушайте внимательно… Восторг и означает по-русски «экстаз». В своих глубинах суфизм весь пронизан его энергиями. – Лилиан отхлебнула из пиалы и прикрыла веки. – Радения дервишей, их музыка, танцы, экстатические молитвы похожие на заклинания – это лишь некоторые пути, Нил вам уже рассказывал. Но есть и другие.

Её глаза, сияя незнакомым блеском и словно блуждая, встретились с глазами Сва:

– Допейте! И я вам скажу нечто важное.

– А можно с сахаром? – спросил он и снял крышку с сахарницы.

– Это не сахар, – улыбнулась Лилиан, – это так называемый «зелёный шербет», приготовленный немного иначе. Наверняка, вы о нём ничего не знаете. Но подождите, его надо пробовать после всего, отдельно и осторожно.

– Даже не слышал о таком, – мечтательно признался Сва, и в голове у него поплыли успокоительные мысли: «Нет, это не наркота.

Лилиан этим не занимается. Это какое-то древнее снадобье, как они с Нилом говорят. Всё пройдёт без следа, как светлое, небесное опьянение, надо только постараться хоть что-нибудь запомнить. Повезло мне с олдами – встретить такую щедрость и такую культуру. Как хорошо, что я им понравился…»

– Пейте как можно медленнее, а я вам почитаю суфийские стихи, из моих самых любимых. Они часто звучат у меня в голове, сами собой, – опять опустив глаза, проговорила Лилиан и начала читать по памяти, потом вынула из-под столешницы пачку машинописных страниц.

Сва недоумевал, как бумажные листки могли так плавно и покорно устремляться за её рукой, за голосом:

 
О, этот вечно пересохший рот,
Которому глотка недостает!
Я жажду жажды, хочет страсти страсть,
И лишь у смерти есть над смертью власть.
 

Подобных стихов Сва не слышал. Но слова то и дело пропадали в лёгком шуме и неясных грёзах:

 
………………………………. о, дай
Войти в бескрайность, перейдя за край,
Где мертвый жив, а длящий жизнь – мертвец,
Где лишь начало то, что здесь конец.
 

Глядя на дымок, льющийся вверх из курильницы, он перестал ощущать себя. Лишь зачарованно следил за сизой витиеватой струйкой и пытался проникнуть в неуловимое, такое близкое откровение: «Тут целый потаённый мир – мир запахов. Так много сути в малом, так мало сути во многом. Души сгорающих трав возносятся к потолку. Нельзя оторвать взгляда от пути ввысь. Их земная жизнь кончена, но осталось благоухание. Как блаженно кружится от него голова. Жизнь, любовь, смерть – всё слито воедино. Умирать на миг и опять возрождаться – это возможно для избранных…»

Мысли легко струились, стлались по комнате вместе с курящимся дымом, обволакивали стол, кресло и сидящую в нём Лилиан. И он сам будто парил в воздухе. Оставаясь на месте, тихо плыл к потолку.

– …суфии учат понимать единство жизни и смерти, смысл любви и сокровенную суть вещей, – услышал Сва и посмотрел на Лилиан.

Она сидела рядом и протягивала ему медный сосуд с откинутой крышкой:

– Теперь попробуйте. Берите немного, но не глотайте, всё само тает во рту. Вот так! – она чуть высунула алый тонкий язык и проглотила ложечку маслянистой тёмно-зелёной массы. Сва сделал то же самое и почувствовал вкус только что выпитого чая, но неизмеримо более сильный.

– Берите ещё. Да, не стесняйтесь! Это всё для вас, для дорогих гостей, – ласково улыбалась Лилиан.

– Что-то невероятное по вкусу, – пролепетал Сва. – Похоже на… не знаю, как будто гвоздика чувствуется… анис. Не могу понять.

От языка расходилась волна неведомых ощущений, поднималась в мозг, растекалась по телу. Сва немел, погружаясь в странные видения: «Я уже на востоке. Оказывается, так легко всё представить…»

Под потолком качнулась и двинулась в угол комнаты арабская лампа-фонарь из прорезной меди. Но тут же движение остановилось, он очнулся на прежнем месте, наткнулся на близкий острый профиль Лилиан.

– Что-то, простите, я немного устал. Сразу столько нового… – он смутился и, теряя силы, откинулся на спинку дивана. – Простите…

– Это иногда бывает. У тонких натур. Сейчас пройдёт. Выпейте, чтобы освежиться. Вот, розовой воды, – доносился до него то близкий, то далёкий голос.

Сва что-то глотнул – пахнуло запахом розы. Жидкость была густой, холодяще-сладкой. Он вдруг забыл, как здесь оказался и зачем сидит перед молодой прекрасной арабкой и слушает её странную речь. Ничуть не удивился, лишь обрадовался, когда она запела. Нежный голос струился в комнате, словно дымок курильницы. Горячий ветер пустыни пахнул в лицо, Сва легко взлетел над столиком и повис в воздухе.

– Как же это? Как же так? – слабо звучало внутри.

В этот миг гурия в маленьком тюрбане подошла, раскрыла халат, и Сва простонал от её наготы. Мягкие руки обняли его и опустили на песок. Арабка, чарующая, немыслимо близкая, держала его невесомое тело, спасая от нарастающей сладостной боли. Ничего не понимая, он проникал вглубь бесчисленных поцелуев, в чашу густого, жгучего вина. Совсем близко, за сверкающей стеной, таилось откровение. Еще миг, ещё – невыносимое блаженство взорвалось в сердцевине плоти, заполнило до предела ….........................................................................................................................................................................................................................................................................

Он парил в восхитительной пустоте. Долго спускался, удивляясь и горюя. Женская тень мелькнула рядом и исчезла. «Зачем я здесь? – облачками проплывали мысли. – Неужели это я? Как оказался в этом тёмном мире?»

…Где-то вдалеке послышался звук шагов. Сва очнулся и зябко поёжился. Гостиная была в полумраке, из-за плохо зашторенного окна лился внутрь ледяной, ядовитый свет фонарей. Он попытался встать с дивана, пошатнулся, задел ногой столик, на котором уже ничего не было. Открылся освещённый дверной проём. В нём стоял Нил и смотрел с любопытством:

– Здравствуйте, здравствуйте! А я только что вернулся и заметил вас. Идёмте на кухню, будем ужинать.

– Спасибо, мне… не хочется, – через силу пролепетал Сва.

– У вас были видения? Нет-нет, ни о чём сейчас не говорите! Если есть силы, лучше возвращайтесь домой. Потом поговорим.

– Да, я пойду, – с трудом выдохнул он. – А где Лилиан?

– Она в магазин отошла, скоро вернётся. Вы её подождёте?

– Нет, пожалуй, – Сва начал догадываться, что произошло, будто сомнамбула двигался по комнатам и коридору к входной двери.

– Выход здесь, – Нил легонько потянул его в другую сторону, что-то надел на плечи, вывел на лестницу и открыл дверь лифта. – До встречи, Сва.