– За их здоровье, – поправила она его. – Рэйчил принесла нам немало «сюрпризов», а Эйрин, наша умница Эйрин – ей пришлось перенести такую тяжёлую операцию…

– С Эйрин всё будет отлично, Кэтрин. Вот увидишь. А Рэйчил… Я очень хочу, чтобы она поправилась. Молю Бога об этом каждый день.

– Они обе живут в наших сердцах и молитвах, Кевин…

– У меня в голове не укладывается, что с ней происходит? Помнишь, через пару недель после того, как ты вернулась из родильного дома, она перевернула на бок коляску и маленькая кроха Эйрин выпала из неё на пол с криком? Хорошо, что осталась невредимой, отделалась лишь ссадиной! А иногда она так щипала её, беззащитную, что бедняжка не могла успокоиться от плача. Откуда в ней было столько злости? Я до сих пор недоумеваю, что мы сделали не так? За что это нам?

– Не вини нас ни в чём, дорогой. Мы были неплохими родителями. Я верю, что всё наладится. Нужно немного терпения. Будем уповать на Господа и врачей в клинике. Она в хороших руках. Первым делом, нам надо позаботиться о тебе, Кевин. Скажи мне что-нибудь хорошее, прошу тебя… Или спой…

– Петь я не хочу, Кэтрин. И ты знаешь, я не мастер говорить. И никогда не был. Мне сложно высказывать свои чувства. Мы, мужчины, грубые создания. Однако, я всё-же скажу тебе, что ты была моей путеводной звездой. И эту любовь не отнимет никто! Я благодарен тебе за каждый день, что мы прожили вместе. Ты заслуживала намного большего. Мне остаётся лишь молить тебя о прощении за все обиды, что я тебе причинил. – его лицо оставалось неподвижным и серым, а взгляд был устремлён в потолок.

– И ты прости меня, Кевин. Я, бывало, изводила тебя своими придирками, грызла тебя…

– В конце-концов, ты решила признать это? – повеселел Кевин.

– Да, признаю. И помню наши ссоры, в которых мне всегда хотелось победить. Потому что победа заставляла меня чувствовать себя увереннее. Вот почему я всегда стояла на своём, даже в ущерб нашим отношениям. Мне казалось, что нужно отстаивать свое право на верховенство в семье. Откуда мне было знать, что счастье в семье важнее, чем изматывающие нас склоки в поисках мнимой справедливости?

– Я рад убедиться, что мудрость действительно приходит с годами, Кэтрин!

– Зато ты был мудрым ещё на заре нашей совместной жизни, дорогой! Ты давно мог бы повернуться и уйти от меня. Но ты этого не сделал. Ты всегда отказывался от своего последнего аргумента ради мира, ради любви. Разве это не замечательно? И я благодарна тебе за это.

– Я не ушёл только потому, что хорошо запомнил слова падре на церемонии нашего венчания в базилике Собора Сент-Чэда. Тогда он спросил нас, готовы ли мы «быть верными друг другу в болезни или во здравии, в радости или печали, в богатстве или бедности»? На что мы оба ответили утвердительно. И тогда он объявил нас мужем и женой, добавив, «То, что соединил Бог, не может быть разъединено человеком». Кэтрин, хочу повторить снова и снова, запомни это. Я счастлив… И я без страха ожидаю своего часа…

– Ты можешь не говорить ерунды! – в ней вскипела эмоциональная составляющая её неуёмной души. – Хотя бы в свой день рожденья! Ты подумал о нас?

– Посмотри правде в глаза. У меня рак. Я полностью обездвижен. Жизнь, если это существование можно назвать жизнью, пошла наперекосяк. Врачи разводят руками и трусливо отводят взгляд. Они уже списали меня со счетов…

– Пока ты можешь дышать, Кевин, ты борешься. Ты живёшь. Хотя бы ради нас.

– Но зачем? Если нет никакой надежды? Если уже не помогают обезболивающие? Если каждый последующий час приносит новые, нестерпимые страдания и уныние? Но закон жизни прост – за грехи свои надо платить…

– Ну сколько ещё раз ты будешь каяться? – она захлебнулась в потоке слёз. – Я давно простила тебе связь с той стажёркой… хотя и клялась когда-то, что никогда не забуду этого!

– И ещё долго эксплуатировала моё чувство вины… От той интрижки остался лишь небольшой шрам… И стыд… Но сейчас я не об этом.

– А о чём ты тогда говоришь?

– Неважно, Кэтрин…

– Есть ещё что-то, о чём я не знаю? Поделись, Кевин, тебе станет легче. Не мучай себя моралью.

– Не могу. Это долгая история…

– Но ведь рано или поздно я всё равно узнаю.

– Наберись терпения, прошу тебя, Кэтрин. Всему своё время. А сегодня, в мой день рожденья, я хотел поговорить с тобой.

– Ну говори… Я тебя слушаю… – она терпеливо посмотрела на него.

– Дорогая моя Кэтрин, любимая, – вымолвил он и замолчал. Было видно, что он пытается собраться с духом. Она смотрела на него и губы ее дрожали в отчаянном бессилии.

– Я не вижу причин, чтобы продолжать жить. Дальше будет только хуже. Зачем тяготить всех нас: тебя, дочерей и меня?

– Но ты нас не тяготишь! – пыталась убедить его Кэтрин.

– Не лги мне, пожалуйста. Это единственное, чего ты не умеешь делать.

– Поставь себя на моё место… ведь это могло случиться со мной? – комок подкатил к её горлу.

– Я думал об этом. Но воображение и действительность имеют мало общего…

– Но ведь есть надежда, хотя бы мизерная… Всегда должен быть какой-нибудь шанс…

– Что за чушь! Ложь во спасение! Пойми, я больше не хочу жить! Да, если тебе угодно, ради СЕБЯ в первую очередь. Даже не ради тебя, не ради дочерей. Очень трогательно, что ты всеми силами хочешь облегчить моё жалкое существование…

Она спрятала свои глаза. Уткнула их в самую дальнюю точку палаты. Он кликнул ее по имени, в голосе его был клич, призывающий её понять и простить.

– Ты добрый человек, а это не пустяк! – произнесла Кэтрин после паузы. –В тебе столько душевного тепла! И ты умеешь любить всем сердцем! Я всегда восхищалась тобой! Твоим трудолюбием, тем, как ты работал над своим успехом.

– Он имел длинный и извилистый путь, Кэтрин. Ты знаешь…

– Если бы не твои упорство и терпение, не твои честолюбивые мечты…

– Они необходимы для того, чтобы не только твердо стоять на земле, но и дотянуться до звёзд…

– Ну, дорогой, этого тебе не дано было… Зато ты получил луну… И никогда не обещал большего, того, чего был не в состоянии дать семье.

– Тебе известно, дорогая, кто нам помешал…

– Помешал дотянуться до звёзд? Да… Маргарет Тэтчер…

– Она самая. Эта «железная леди». С её антигуманной политикой в отношении народа. Помнишь, она запустила свои экономические проекты с целью покончить с невероятно высокой безработицей? Душила профсоюзы собственными руками, прекратила субсидировать убыточные предприятия. Повысила налоги и снизила расходы на социальную сферу. Сколько людей тогда остались на улице, без гроша в кармане. А всё потому, что она считала инфляцию большей опасностью, чем безработица в три с половиной миллиона человек.

– Да, трудные были времена… Народ обнищал… – тоскливо отметила Кэтрин.

– А потом, в 1981 году, в Ирландии, на нашей Родине, прошла череда грандиозных голодовок и мятежей, а реакция баронессы на них была сверхжёсткой. Недаром тогда и было устроено на нее покушение. Ты ведь помнишь, когда в отеле в Брайтоне, где проходила конференция консерваторов, взорвали бомбу. И если бы не победоносная Фолклендская война, она бы не выиграла выборы в 83-м…

Кевин продолжал свои бесконечные блуждания в поисках исторической правды. Казалось, это было то немногое, что ненадолго помогало ему забыться.

– А последующие два года были омрачены забастовками британских шахтёров. Тогда, даже глазом не моргнув, леди-премьер одним взмахом руки уничтожила угольную промышленность в стране и оставила без работы десятки тысяч человек, что обвалило курс фунта. Зато, когда она умерла, в разных городах Королевства – Лондоне, Бристоле, Ливерпуле и Глазго – её проводили плакатами «Динь-дон, старая ведьма мертва» и веселыми брызгами шампанского…

– Согласись, Кевин, нам обоим было жаль её… несмотря ни на что…

– Да. Потому что она, как-никак, человек. И женщина. Ведь ей, бедняжке, пришлось перенести несколько инсультов, получить перелом руки. Она посещала психиатра, потому что перед смертью страдала галлюцинациями и умопомешательством. Жаль её, конечно… Только смерть могла принести ей избавление от мук и, надеюсь, простила её за всё, даже невзирая на то, что она так и не покаялась…

– Тебя хлебом не корми, дорогой, а дай порассуждать о политике и экономике, в тонкостях которых ты прекрасно разбираешься… Вижу они приносят тебе удовольствие…

– Хорошо, что мы с тобой сходимся во взглядах, Кэтрин!

– Ну как же по-другому? Не будь и я на все 100 процентов ирландского изготовления, эти твои рассуждения вслух непременно заканчивались бы серьезной ссорой.

– Ошибаешься, дорогуша! Не ссорой! Немедленным разводом! И точка!

– Ценю твое чуство юмора! Ты, пожалуй, мог бы переплюнуть самого Тони Хенкока по этой части. И всегда умел заставить меня смеяться. Ну или хотя бы улыбнуться.

– Мне бы везения побольше… Уж я бы тебя расхохотал…

– Если тебе повезло родиться ирландцем… то тебе уже очень повезло! – отпарировала она.

– Поцелуй меня, Кэтрин. Я хочу навсегда запомнить вкус твоих губ.

На мгновение она почувствовала замешательство. А потом, спустя секунду, наклонилась к нему и крепко поцеловала в уста своими добрыми розовыми губами, ощутив слегка сладковатый, с горчинкой, аромат миндаля. Её сердце забилось учащённо. Когда их губы разомкнулись, он заметил, что её большие тёмные глаза смотрели на него с грустной улыбкой, а душа казалась совершенно опустошённой.

Тем временем за окном потихоньку вечерело. Заканчивался день небесного покровителя. Погода начала портиться, небо заволокло тучами и стал накрапывать дождь. Унылый и серый. Тяжело вздохнув, Кэтрин вышла за порог больницы и ощутила, что ей внезапно стало холодно. Она раскрыла широкий зонт над головой, который частично скрыл от прохожих ее осунувшееся за последнее время лицо, хрупкую фигуру, пропитанную скорбью и спрятал в тень её глаза, наполненные солёными как бескрайний океан слезами. Безысходность сковала всё ее существо. Она в задумчивости шла по улицам Бирмингема, этого крупнейшего промышленного города Англии. Уже светились ночные лампионы, витрины магазинов сияли всеми красками, привлекая захмелевших от эля и виски с зелёным трилистником покупателей разноцветными праздничными гирляндами и красочными плакатами скидок. Но она не замечала всего этого многообразия. Её удивительно прозрачные глаза с невыразимой печалью смотрели куда-то вдаль, а голова была занята думами о бренности бытия.

– Что есть наша жизнь? – спрашивала она себя. –Одно лишь мгновенье. И в это мгновенье происходит всё – рождение человека, его крик, улыбка, первые робкие шаги и детский, неразборчивый лепет, счастливое беззаботное детство, первая любовь, смех и слёзы, победы и поражения, потеря близких, преодоление множества проблем. Всё это надо успеть сделать в это одно единственное мгновение. А что есть смерть? Увы, это не мгновенье… Это – сама вечность. И ее приход необратим. Кому же под силу остановить её? Или хотя бы отсрочить? Чтобы успеть насладиться тем мгновением, в котором мы все были так счастливы…