На пьяцца Санта Мария Новелла, почти напротив Папской залы, которую Синьория Флоренции предоставила Леонардо для росписи картонов, находился дом некоего мессера Джокондо. Он владел большим поместьем в Маремме, выращивая на тех лугах стада страстных быков-осеменителей и разводя кучерявых овец. Сие прибыльное занятие, вкупе с умением надёжно помещать свои деньги, дабы с божьей помощью они умножились, принесло богатому землевладельцу финансовый успех и твёрдо поставило на ноги, хотя и вынуждало к частым и долгим отлучкам. Как бы то ни было, он не стал довольствоваться, образно говоря, одной дойной коровой. И решил завести и другую, открыв при доме весьма просторную лавку по продаже ткани. Леонардо время от времени захаживал туда для своих новых приобретений.
Пришёл он сюда и на этот раз. И взгляд его встретился с молодой синьорой лет двадцати восьми, похожей на хорошо распустившийся цветок. Такой красотой могли обладать лишь барышни-патрицианки.
– Добрый день, – приветливо произнёс он. – Могу ли я видеть хозяина?
– Моё почтение, синьор. Вынуждена вас огорчить. Мессера Джокондо сейчас нет, – учтиво ответила женщина, – но он вот-вот должен вернуться с новыми тканями. Я готова помочь…
Узорчатое шёлковое платье бордового цвета облегает её тело, мягко обрисовывая грациозные линии. На рукаве вышит рисунок в виде цветка ириса. А декольте, вырезы которого сделаны спереди и на спинке платья, деликатно подчёркивают узкую ложбинку на груди и длину её шеи, и говорят об отменном вкусе хозяйки. Что-то необъяснимо знакомое, почти родное, таится в её внешности.
– Альбиера, – пронеслось в голове. – Пресвятая Дева, какое поразительное сходство! – Женщина действительно напомнила ему Альбиеру, мачеху, что была так добра к нему, заменив в детстве мать. Но кто она, эта таинственная особа? Не иначе как дочь хозяина?
– А я знаю вас, синьор. Вы – Леонардо да Винчи! Пред вашим талантом склоняются все головы Фьоренцы!
– Я, коли вам известно, донна… – он запнулся, не зная ее имени…
– Лиза Герардини… – представилась она, слегка улыбнувшись.
– Синьорина Герардини… – повторил Леонардо.
– Синьора… Я замужем за Франческо дель Джокондо. Вы можете звать меня донной Лизой.
– Замужем за купцом Джокондо? – пронеслось в голове. А она, словно читая его мысли, продолжала:
– Да-да, мессер Леонардо, вы не ослышались. Я его вторая жена…
Слушая её, ловя каждое произнесённое ею слово, Леонардо не мог не заметить таинственного блеска и влажности её глубоких, моментами печальных, глаз, а в углублении шеи – участившегося биения пульса. Её внешность повергла его в смятение и некий необъяснимый страх. Казалось, между ними проскочила невидимая искра взаимного притяжения. И, улыбнувшись в ответ на её лёгкую улыбку, Леонардо почувствовал – эту женщину он знает давно, к тому же, её сходство с Альбиерой по-прежнему не давало ему покоя.
– Так что же вас привело к нам, мессер? Верно, ткань… Тогда я к вашим услугам. Муж рассказывал, что вы – маг и волшебник – сами же и превращаете её в одежду. Простите мою пытливость, но может ли быть, чтобы вам не удалось отыскать искусную швею во всей Фьоренце?
– Не думаю, что это нечто постыдное… шить самому…
– Ну что вы, мессер, что вы?! Напротив! Я восхищена! Сколько же в вас безграничного дарования!
– Одеяния мои далеки от совершенства, донна Лиза. Я только учусь, можно сказать – экспериментирую…
– Вы скромный человек! Позволю себе отметить, что ваши «эксперименты» венчаются несомненным успехом!
Зрачки её глаз расширились, когда она оценивающе разглядывала его одежду: на его голове водрузился красный берет с пером; камзол, облегающий корпус, доходит до талии, с вырезом спереди на груди; ниже выреза красуется вставка благородного жёлтого атласа. Пытливый взгляд женщины легонько перебежал на рукава – длинные и широкие, – с разрезами на плечах; из-под них видны зелёные рукава нижней, облегающей одежды – гавардина.
– Изумительно! Впрочем, я наблюдала вас и в другом одеянии, ведь вы ежедневно проходите мимо наших окон в Папскую залу. Ах, оно было таким грациозным, почти античным: эта плавность, свободно ниспадающие складки, очерчивающие безупречные человеческие пропорции. И ткань у вас крайне дорогостоящая – пурпурный бархат, шёлк, венецианская винно-красная парча с золотыми нитями…
– А вы знаете толк в тканях, донна Лиза, – то ли спросил, то ли констатировал Леонардо.
– Не столько в материи, как в моде. Ведь, право же, наша Фьоренца есть столица не исключительно одних лишь искусств, но и моды. Хотя, я боюсь, что пальму первенства в скором времени у нас может отобрать Венеция… Да, так вот, синьор Джокондо не без оснований полагает, что я успешно заменяю его в этой лавке. Порой даже приходится думать, что он женился на мне ещё и по этой причине… – за внешней улыбкой она попыталась укрыть внезапно появившуюся меланхолию, и замерла в целомудренной нерешительности. – Впрочем, давайте перейдем к делу, маэстро. Скажите мне, чему ваш изысканный вкус отдаёт предпочтение? Парче? Бархату? А может быть, льну или нашему знаменитому флорентийскому кружеву? Либо всё-таки шёлку?
– А что вам более по вкусу, донна Лиза?
– Я предпочитаю шёлк, конечно же, шёлк. Вы только взгляните, как он тонок – тоньше паутины! Какое пленительно красивое переливание и блеск! – её рука легонько коснулась развешанных повсюду рулонов разных цветов и оттенков. – Кстати, мессер, а известна ли вам история оного прелестного материала?
– Уверен, не столь хорошо, как вам, – уклончиво ответил он.
– Скажу я вам, что история шёлка окутана легендой. Был он якобы открыт любимой наложницей легендарного Желтого императора ЛэйЦзу. Однажды, во время утреннего моциона, она обратила внимание на гусениц, пожиравших тутовые деревья, а случайно уронив в горячую воду кокон, вытянула из него, к удивлению своему, длинную нить. – Лиза загадочно улыбнулась и посмотрела ему в глаза. – Много позже, другая женщина – прекрасная Феодора, сумевшая превратиться из танцовщицы и блудницы в законную супругу императора Юстиниана, – поспособствовала распространению шёлка по миру. Вам, наверное, известно, что в те времена Византия получала очень дорогой сырец из Персии. Феодора сдружилась с молодым странствующим сирийским купцом и очаровала его, а тот рискнул привезти ей в дар личинки шелкопряда, спрятанные в своём, выдолбленном внутри, посохе. Вот так шёлк и попал в Константинополь, а оттуда – к нам. Не стану скрывать, что торговля этим чудеснейшим материалом приносит баснословные доходы…
– Прекрасная Феодора и продавец шёлка… – подумал Леонардо. – И прекрасная Лиза Герардини и продавец шёлка Франческо дель Джокондо…
Лиза же, не сводя с него глаз, читала его мысли, а затем озвучила их вопросом:
– Признайтесь, маэстро Леонардо, не искали ли вы сию минуту некую аналогию? Впрочем, в отличие от Феодоры, я никогда не была танцовщицей…
– Интересная история, – единственное, что сказал Леонардо, желая избавить собеседницу от неловкости.
– Вы, верно, знаете, что сия чудесная ткань обеспечивает должный уровень гигиены, ведь эти отвратительные вши и прочие паразиты, что разносят болезни по нашим городам, не живут в складках шёлковых одеял и белья…
«Такие лица редки», – думал в тот момент Леонардо, внимательно следя за ней. – «Очень редки!».
Действительно, она улыбалась удивительной улыбкой; её прекрасные глаза, лёгкой насмешкой светившиеся из-под еле заметных бровей, сияли, как будто она заигрывает. Но с кем? Неужели с ним? Было ли это кокетством с её стороны? Очаровал ли её Леонардо, умевший одной своей улыбкой расплавлять самые холодные сердца?
Их беседа длилась некоторое время, нося приятельский характер, словно знали они друг друга давно, пока в двери не появилась крупная фигура самого хозяина.
– Мессер да Винчи! – раскатисто возгласил он, снимая шляпу в учтивом поклоне, и вытирая платком потное лицо. – Весьма и весьма рад вашему визиту! Вы уже успели познакомиться с моей красавицей-женой? – он коснулся потрескавшимися на ветру губами нежной руки молодой супруги. – Она – воплощённая добродетель. Лиза, дорогая! Великая честь оказана нашему дому: пред тобой сам маэстро Леонардо да Винчи! Нынче, маэстро, привез я новую партию восхитительной ткани на любой вкус и цвет, и хотел бы предложить вам, человеку утончённому, взглянуть. Нет сомнений, вы найдёте здесь всё, чего только пожелает ваше пристрастие. Ах, да, чуть не забыл! Пользуясь блестящей возможностью лицезреть вас, позвольте узнать, не будет ли ваша милость так благодушна, чтобы написать портрет моей ненаглядной Лизы?
– С превеликим удовольствием, – ответил Леонардо и заметил, что глаза женщины засияли, а в уголках губ вновь родилась еле уловимая улыбка.
– Так, стало быть, вы ничего не имеете против?
– Вовсе нет, синьор. Но… лишь с одним условием…
– С условием? С каким же, маэстро Леонардо? – нетерпеливо спросил расчётливый дель Джокондо. – Вы знаете, человек я, слава господу нашему, имущий, в меру состоятельный, и могу позволить себе заплатить за портрет вашей кисти любую цену.
– Я как раз об этом…
– Ну, так назовите вашу цену, маэстро Леонардо, прошу вас. Отбросьте прочь, хоть на время, присущую вам скромность! – упорствовал тот.
– Я хотел сказать, синьорДжокондо, что возьмусь за портрет, но не соблаговолите считать эту работу заказом. Я не приму денег.
– Хм. Ну, коли так, то что же поделаешь? Не смею вам перечить, маэстро. – произнес купец, в изумлении уставившись на гостя. – Хотя, мне кажется, я догадываюсь, в чём тут дело. Вполне возможно, ваше творческое «Я» требует сотворить кое-что, так сказать, для услады собственной души, но никак не для пользы кармана. Как коммерсанту мне нелегко это понять: без дохода нет утехи, но мне вас не переуверить… посему, решено! Вы могли бы начать в пятницу, после мессы, маэстро? Мы не хотим докучать вам… всего один час, коротенький час в день…
– Тогда и у меня есть одно небольшое условие, – вдруг произнесла женщина, повернув голову к мужу. – Думаю, вы не станете возражать, сударь, если я буду позировать в простом тёмном платье, с прозрачной вуалью на голове?
– Что я слышу, дражайшая моя госпожа? Всем известны ваши безмерные добродетели – благочестие и милосердие к больным и просящим. Но, дать позволение любимой жене позировать в простом платье, как простолюдинке? С нашими возможностями и положением? Ну уж нет, это немыслимо и, по меньшей мере, странно! Вы только пожелайте, радость моя, и вам пошьют любое роскошное платье для сего изображения!
– Будьте так любезны уступить мне, сударь, хотя бы на сей раз, – её глаза внезапно стали влажными, наполнившись унынием. – Я ведь прошу не слишком многого…
– Хорошо, хорошо, Лиза, будь по-вашему, – сухо согласился супруг, поджав губы и махнув рукой. Но тут же обратился к Леонардо:
– Надеюсь, маэстро, вы не откажетесь отобедать в моём скромном доме, чтобы засвидетельствовать нам с Лизой своё почтение?
Спустя некоторое время он, по обычаю, долго глядел вслед удаляющемуся гостю, а затем, обернувшись. позвал жену:
– Лиза, душа моя, я так утомился с дороги. Эти многодневные разъезды выбивают меня их сил. Подайте же мне поскорее нашего доброго старого винаиз погреба. Оно давно ждёт подходящего случая. Нет, подайте мне двойную порцию вина! И любви!..
* * *
Итак, Леонардо начал писать портрет молодой флорентийской дамы. Она приходила к нему в мастерскую сразу после мессы, и, всякий раз, когда переступала порог, чем-то необъяснимо ярким и новым наполнялось всё пространство. Он же, обычно такой спокойный, всегда нетерпеливо, с какой-то тревогой, ожидал её прихода, тщательно приготовляя мастерскую, расставляя по местам кисти, палитры, краски. Оказалось, он отвык от испарений уксусной эссенции, скипидара, лака и льняного масла. Глаза у него щипало и жгло, от этого болела голова, но он её ждал! Поправлял кресло, в которое она должна была сесть. Специально включал струи музыкального фонтана собственного изобретения, что находился посреди двора, через который должна была пройти Лиза Герардини. А вокруг фонтана он своими руками посадил её любимые цветы – ирисы. И всё волновался: не опаздывает ли? Она ведь знает, как я жду. Нет, она не может не прийти. Должна прийти!
А вскоре, узнав, как донна Лиза любит кошек, он за большие деньги приобрел забавного чёрного кота с глазами разного цвета – и она стала с ним играть. А в душе у Леонардо играла музыка.
Музыка! Как же он мог об этом забыть? Она – неаполитанка по происхождению – не может быть равнодушной к музыке! – и художник, чей возраст перевалил за полувековой рубеж, попросил одного из своих учеников, Андреа, принести ноты и настроить виолу. А другому, Аттаванте Мильоротти, тому самому, кто когда-то поехал с ним в Милан петь и играть на изобретённой им серебряной лютне в форме конского черепа, он повелел подготовить весёлую, но в то же время глубокую и утончённую музыку. Раз за разом, лучших музыкантов, певцов, рассказчиков, поэтов и остроумных собеседников приглашал Леонардо в мастерскую, чтобы они развлекали её во избежание скуки, свойственной тем, с кого пишут портреты. Он изучал в её лице игру мыслей и чувств, возбуждаемых беседами и музыкой. А когда музыканты принимались играть, он брал кисть, чтобы запечатлеть на полотне самое важное…
В один из дней, когда сеанс позирования был закончен, Лиза молвила:
– Маэстро Леонардо, я вижу, как вы стараетесь ради меня, дабы не допустить моего томления, но я попросила бы вас больше не устраивать подобных забав.
– Почему, донна Лиза? Вам не нравится музыка, или поэзия? А, быть может, вас раздражают рассказчики? – расстроился он, не понимая, как ему развеселить его «музу Молчания».
– Нет, маэстро Леонардо. ЭТИ люди мне не нужны… Мне не может быть скучно в ВАШЕМ присутствии!..
* * *
Шёл третий год их знакомства и отношения между ними день ото дня становились всё более доверительными. Лиза поведала Леонардо, что происходит она из некогда богатого рода, который во время французского нашествия в 1495 году разорился. У отца её, бывшего вельможи, росли большие долги и семье грозила потеря единственного, что у них оставалось – родового дома. Одним лишь выходом было выгодное замужество дочери, только оно могло спасти семью от полного разорения.
– Я должна была заботиться о семье, поддерживать её, ожидая кого-то, кто решит мою судьбу. Ночи напролет я молилась, чтобы меня не заставили выйти замуж за того, кого я даже не знаю… Но в шестнадцать лет мне пришлось отдать себя Франческо дель Джокондо, невзирая на слишком большую разницу в возрасте. Так повелел отец, а я не смела ему перечить, – сегодня она была особенно открытой и уже не прятала своих мокрых глаз.
– Не плачьте, прошу вас, – Леонардо всеми силами пытался утешить её уныние. – Судьба всегда преподносит нам испытания… – он протянул ей фарфоровую чашу с ключевой водой.
– Вы правы, маэстро, и нужно уметь смиренно принять свои обязательства. Некоторые из них более важные, чем любовь. Брак для меня – это священное таинство. Оно превратило меня в смиренную католичку, знающую своё место в супружеском союзе… Помилуйте меня за то, что я надоедаю вам такими пустяками.
Он снова попытался приступить к работе, сосредоточившись на портрете.
– Сидите так, как сидите, донна Лиза. Не шевелитесь, прошу вас…
– Расскажите что-нибудь, – вдруг произнесла она, сменив позу наперекор его просьбе, и Леонардо понял, что сегодня он не продвинется ни на шаг. – Ну же, прошу вас, маэстро.
– Что бы вы хотели услышать сегодня?
Немного подумав, она произнесла:
– Что-нибудь из ваших сказок. В каждой из них – сама мудрость!
Она любила его поучительные притчи, и он умел их рассказывать своим приятным голосом, простыми, почти детскими, словами, под звуки тихой музыки. И сейчас он был полон готовности развлечь её:
– В таком случае, донна Лиза, я расскажу вам о фиговом дереве. Только прошу вас не перебивать, договорились?
«Дерево это стояло в соседстве с вязом, и, видя, что на ветвях у него нет плодов, и горя желанием заполучить солнце для кислых своих фиг, с попрёком сказало ему:
— О вяз, неужели же тебе не стыдно заслонять меня?.. Но погоди, пусть дети мои достигнут зрелости, тогда увидишь, где ты окажешься!
Когда эти дети созрели, то проходивший отряд солдат, дабы оборвать фиги, всего его изодрал и сломал. И когда так стояло оно, лишённое своих ветвей, задал ему вяз вопрос, говоря:
— О фиговое древо, не много ли лучше было стоять без детей, нежели из-за них прийти в такое злосчастное состояние?
Фиговое дерево ещё долго сокрушалось, залечивая свои раны, а добрый вяз продолжал разрастаться, никому не завидуя и не желая худого…».
Бледность вновь вернулась на лицо Лизы и она тихо заплакала. Леонардо не понимал причины её слез.
– Я хочу попросить у вас прощения, донна Лиза, за то, что расстроил вас. Не надо так печалиться, это всего лишь сказка!
– Здесь нет вашей вины, Леонардо, – негромко сказала она, вытирая глаза краешком белоснежного платка. – Это мне следует просить у вас снисхождения.
А спустя некоторое время, придя в себя, она открылась ему:
О проекте
О подписке