– Но вам известно, что такая еда приводит к закупорке сосудов холестериновыми бляшками и провоцирует болезни сердца. Разве не так, мисс Харрис? Вам следует поработать над собой: найти поваренную книгу, в которой есть рецепты низкокалорийных блюд… И не забывать о соблюдении порций.

– Когда у меня такая жуткая депрессия, – вздохнув, пояснила она, пытаясь найти оправдание своему поведению и с отвращением скривив губы, отчего уголки её рта поползли вниз и выражение лица стало таким презрительным, что Джозефу показалось, она выругалась. – Вкусная еда и вино – это единственное, что более или менее поддерживает меня и не даёт пасть духом. Как говорила моя покойная матушка: «Попробуй утешиться вкусненьким, Берта. Ешь и почувствуй сладость жизни, пусть она перебьёт её горечь. Ты слишком хороша для большинства мужчин, но истинная любовь когда-нибудь обязательно найдет тебя, это я знаю точно!»

Берта сглотнула, но не от безысходности, а потому, что у неё в ту секунду началось усиленное слюноотделение.

– Мужчинам повезло, – говорила она, – они спокойно носят на себе любое количество фунтов, и ничего! Их за это никто не осуждает. Наоборот, считают крепкими, брутальными…

К Джозефу она впервые пришла чуть больше месяца назад, когда перепробовала все мыслимые модные диеты, гарантирующие похудение на десять фунтов за две недели, и членство в клубах анонимных обжор, но по-прежнему не влезала в большинство своих платьев. Она пришла с твёрдой уверенностью, что хвалёный доктор, прочитав терзающие её душу мысли, спасёт её. Святая простота! Откуда ей было знать, что отличие психологии от медицины в том, что здесь никого нельзя спасти, за мгновение поставив точный диагноз и подобрав удачное лекарство. Психология как наука находится на той стадии развития, когда никто ничего не знает точно: что движет личностью, что нарушает её развитие и как это исправить – ответы на эти вопросы имеют статус гипотез и теорий, которые ещё не раз будут уточнены или опровергнуты. Увы, именно так.

Но что же ему делать с Бертой? С самой первой встречи он понял, что ему придется приложить невероятные усилия, чтобы начать с ней работать. Проблема заключалась в том, что он не мог заставить себя смотреть ей в лицо, настолько оно заплыло жиром. Ему были неприятны её глупое хихиканье, в которое она всеми силами пыталась вовлечь и его, и неуместные комментарии в его адрес. Он втайне надеялся, что её недостатки будут компенсированы её личностными особенностями – жизнерадостностью или острым умом, которые он находил в других полных женщинах. Но нет, чем лучше он узнавал её, тем более скучной и примитивной она казалась. Он смотрел на часы каждые пять минут, мечтая лишь об одном: побыстрее завершить сеанс с самой утомительной пациенткой, какую он когда-либо встречал в своей практике…

– Н-да, коллега, – раздался встревоженный голос из портрета. – Дело дрянь! Эта ваша Берта Харрис – случай совершенно запущенный, вызывающий у меня неуверенность. Что движет ее аномальным влечением к еде? Дело в том, Уилсон, что в основе любого мотива лежат главным образом подавленные сексуальные желания. Нетрудно догадаться, почему доктор Рассел назначил ей медикаменты. Он глуп и некомпетентен! Но с моей помощью вы добьётесь успеха! Правда, эту тучную фрау – ваш неподъёмный крест – вам придётся тащить на плечах не менее полугода… Кстати, она случайно не расплющила ваше кресло? Я слышал отчётливый хруст. Вы проверяли? Мне послышалось или вы что-то сказали? Нет? Ну ладно, как хотите. Однако поспешу заверить, что не брошу вас на полпути к Голгофе, ведь супервизорскую помощь ещё никто не отменял: она чрезвычайно полезна, чтобы избежать субъективности и добиться качественных изменений. Так вот, будь я на вашем месте, мой подход состоял бы в устранении проблемы посредством гипноза. Наша цель – помочь ей вспомнить забытую психическую травму, вызвавшую появление признаков заболевания. Если удастся обнаружить первоначальный источник – возможно, он таится в её детстве – они исчезнут… И позвольте спросить, Уилсон, какого чёрта вы, исследователь фантазий, страхов и снов, пренебрегаете кушеткой? Вам необходимо вызвать у пациентки релаксацию, а она лучше всего достигается в лежачей позиции. Не упрямьтесь, предложите вашей пациентке соблюсти традиции… Ведь она явно что-то скрывает. Но нам с вами ясно, что ни один смертный не способен хранить секреты. Пусть она молчит, но ее нервно пляшущие пальцы красноречивее слов: тайну предательски выдаст её тело… Вы ведь слышали, как она говорила о своей матери? И ничего об отце! Поэтому не следует исключать возможность эдипова комплекса…

– Вам известно, профессор, я предпочитаю работать vis-à-vis, пациенты всегда садятся напротив… Мне важно видеть их глаза…

– Что ни говорите, но кушетку, изготовленную по всем правилам, вы всё-таки поставили. И хорошо сделали! Должна же хоть чем-то эта благочестивая келья  напоминать кабинет психоаналитика.

Через несколько минут после ухода Берты пришли супруги Тайлеры, находящиеся на грани развода. Крис и Фрида. Ему сорок семь, он служащий «Бэнк оф Америка», ей – сорок шесть, домохозяйка. Впервые они оказались у доктора Уилсона около двух месяцев назад по совету ближайшей подруги Фриды – Джуди. Несмотря на жалобы, что Джуди мешает им поскорее прекратить этот балаган, разойтись и навсегда забыть друг о друге, начав новую жизнь, та продолжала настаивать, что супругам не стоит спешить, и до того как они приступят к юридическим формальностям, «было бы замечательно хотя бы раз сходить к знаменитому доктору».

Джозеф хорошо помнил, как ему позвонила Джуди, спросив, найдётся ли у него время для семейной пары. Он ответил, что занимается психоанализом, а не вопросами семьи и брака. Голос звонившей, как он понял, принадлежал особе крайне настойчивой. Такие, если напали на нужный след, никогда так просто не отказываются от преследования. И он решил согласиться, но уточнил, чего именно ждет та семейная пара? Хотят ли они сохранить свой брак? Или мирно, без драк и скандалов, разойтись? Потому что в обоих случаях супругам может потребоваться помощь специалиста.

«Нет-нет, доктор, – тараторила женщина на том конце провода, – ваша задача – починить брак, привести их отношения в рабочее состояние, скажем так, вернуть к полноценной жизни. Вы ведь поможете, да?»

«Интересно, кто ей сказал, что любые отношения можно и нужно спасать», – пронеслось в голове у Джозефа в тот момент. К тому же, многие супруги обращаются за помощью слишком поздно – хотят прибегнуть к терапии тогда, когда отношения уже изжили себя, чувства испарились, и остался лишь долг. Но долг не может сделать людей счастливыми, скорее наоборот.

Познакомившись с супругами лично, Уилсон понял, что оба давно созрели для разрыва, уверенные, что не оправдали надежд друг друга, и их отношения не просто зашли в тупик – они достигли такого дна, что никакая, даже самая искусная терапия их уже не восстановит.

Фрида дружила с Джуди ещё со школьной скамьи, а потом та стала главной подружкой невесты на их пышной свадьбе с Крисом. И вот теперь, видя, как на её глазах распадается пара, которая когда-то давала клятву перед богом и людьми «любить и почитать друг друга в горе и в радости, в болезни и здравии, пока смерть не разлучит их», заботливая Джуди стремилась любой ценой помешать этому, будто от этого могла пострадать её репутация. Она никогда не тратила времени зря, была человеком действия, и надеялась, что благодаря психотерапии дорогие ей люди сумеют исправить все ошибки прошлого, забыть вред, который причинили друг другу, и вновь сплестись в жарких объятиях. В этой ситуации Джуди превзошла саму себя в упорстве: она была так воинственно настроена, что Фрида и Крис, сердито переглянувшись, поняли, что придётся отступить – эту битву им точно не выиграть. Они решили сходить на «ни к чему их не обязывающую психологическую консультацию» хотя бы ради уважения к Джуди.

Чаще они приходили к Джозефу по одиночке, изливая душу и жалуясь на судьбу. Но, бывало, он приглашал на сеанс обоих. В таких случаях он заранее ставил рядом два кресла и наблюдал, не захочет ли кто-то из супругов отодвинуть свое. Так чаще всего и случалось, причём это мог сделать как Крис, так и Фрида.

Так что же произошло между супругами?

Ничего нового – классическая драма.

Фрида сетовала на нехватку нежности со стороны мужа, жаловалась, что тот уже много лет не дарит ей цветов, не целует и не держит за руку, как это было в начале их отношений. Из-за этого в ней умерли все желания. А вначале всё было хорошо. Но медовый месяц не мог длиться вечно. Сразу после того, как они вернулись из свадебного путешествия, «муж сосредоточил всё внимание на своей единственной любви – треклятой работе, которая волновала его и толкала двигаться дальше!»

Во время таких признаний Крис обычно отмалчивался, сжавшись и выслушивая упрёки, которые, вероятно, ежедневно слышал в свой адрес. Он вздрагивал, как от удара током: ведь никто и никогда не говорил с ним так открыто и дерзко, как это позволяла себе Фрида. А потом огрызался, крича, что не может заставить себя быть нежным, когда вместо спокойного и сытного ужина он должен справляться с  постоянными придирками деспотичной жены. «Она всегда разговаривает со мной с металлом в голосе. Я законченный идиот, что терплю всё это! У меня одна жизнь, а не три!» – выпаливал он.

На сей раз на Фриде был искусно сшитый костюм, скрывающий пышные формы его владелицы, у которой, по её собственному признанию, «во время третьей беременности чудовищно распухли ноги и руки, и пришлось всё время лежать в постели», а потом её «страшно разнесло после рождения ребёнка и кормления грудью». Лазурного цвета хлопковую блузку сшили, чтобы создать иллюзию стройной фигуры, а пояс тёмных брюк визуально сужал талию. Как всегда, Фрида была грустной и не уставала повторять, что долгие годы нуждалась во внимании мужа, хотела, чтобы он умел слышать её, эмоционально реагировал на то, чем она делится с ним, а не бестолково кивал, делая вид, будто сосредоточенно её слушает. Фрида продолжала: «Знаете, доктор, когда Крис ещё только ухаживал за мной, мы много гуляли и разговаривали обо всём на свете, нам было так интересно вместе. Я наивно верила, что такая заинтересованность сохранится и в браке. Не вышло! Не осталось ни капли страсти, нежности, романтики. Теперь у каждого своя жизнь. Нам больше не о чем говорить. У нас давно разные интересы. Разные вкусы. Раздельные спальни. Да, именно, раздельные спальни. Когда это началось? Разумеется, я помню. Только закончился третий год нашей совместной жизни. Был июнь, вечер пятницы. Крис вернулся с работы к полуночи. Если совсем точно, в 23:50, – я знаю, потому что как раз посмотрела на часы. Он заявил, что был на каком-то благотворительном банкете. Меня удивило, что он абсолютно трезв, но я не стала ни о чём расспрашивать. Он погрузился в задумчивость и долго сидел неподвижно, потупив глаза – я даже предположила, что он задремал. «Дорогой, пойдем в постель. Уже поздно», – позвала я. Он что-то заворчал и не пожелал вставать. «Давай, Крис. Пошли спать…» – повторила я. «Угу… ещё чуть-чуть, пару минут», – ответил он, опять проваливаясь в сон. Это было что-то новое, доктор, поскольку раньше мы никогда не ложились друг без друга. Поэтому я ждала, думая, что он вернётся ко мне. А ещё через полчаса, погасив свет в гостиной, решила, что иногда побыть наедине с собой не так уж и плохо. «Он просто устал, – успокаивала я себя. – Столько работы с большими числами! Готова поспорить, Билл Гейтс тоже нет-нет да и прикорнёт у себя в кабинете. И потом: спать одной в кровати – не самое худшее, что может с тобой случиться». Но прежде чем уйти в спальню и лечь в постель, я задержалась в дверях и бросила взгляд на спящего Криса. Тогда я надеялась, что это не начало конца.

А потом, доктор, развалившегося на диване Криса я созерцала почти каждый вечер и, молча гася свет в ночнике, спрашивала себя: «Когда все изменилось?»

Позже это стало нормой нашей жизни… Знаете, временами я удивляюсь, как мне вообще удавалось беременеть?

А Крису всё безразлично! Он, сукин сын, может весь вечер пускать слюни, разглядывая вырез на кофточке Джуди, но вот моё новое платье останется незамеченным, даже если я выряжусь попугаем и буду танцевать перед ним ламбаду. Крис никогда не помнит дня рождения моей матери. Да что там матери! Он постоянно забывает о дне нашей свадьбы! С ним я чувствую себя одинокой… Нет, мы особенно и не общаемся, потому что ему нечего мне рассказать. «Не разговаривай со мной, – однажды сказала я ему. – У тебя это очень хорошо получается».

Когда же я всё-таки спрашиваю его о новостях, он всегда даёт тупейшие ответы. Как вообще можно быть его женой, если после пяти долбанных минут, проведённых за ужином, когда дети накормлены и уже разошлись по комнатам, и вы одни, он сидит перед тобой и чавкает, уткнувшись носом в айфон? Потому что уверен, что женатым людям не надо разговаривать. Кто-то должен нарушить эту гнетущую тишину, понимаете? По-другому невозможно. В такие минуты мне хочется лезть на стену! Хочется кричать: «Откуда ты такой взялся на мою голову, Крис Тайлер! Чёрт бы тебя побрал! Что я тут с тобой делаю? Чего мне не хватало? Разве моя жизнь до тебя не была полной чашей?» Вот что мне хочется сказать, доктор». Она странно затрясла головой и выругалась.

– Известно ли вам, миссис Тайлер, что, согласно результатам опроса, в среднем в Штатах общение между супругами длится тридцать три минуты в день? – спросил Уилсон, чтобы как-то успокоить ее. – И эти короткие тридцать три минуты включают ругань, придирки, швыряние подушками и всё прочее. Представьте, всего лишь тридцать три минуты из двадцати четырех часов…

– Что? – она недоверчиво посмотрела на него.

Крис сообщил Уилсону, что если дать Фриде возможность, она будет беспрерывно говорить в течение нескольких часов со скоростью сто слов в минуту. «Это не женщина, – сетовал он, – а какой-то словесный поток, который не затихает ни на мгновение, погружая меня в совершенно ненужную и неинтересную информацию. Я считаю такие разговоры непозволительной тратой своего времени, когда мог бы сделать что-то полезное по работе. И ещё её отвратительные визгливые интонации – о боже! – они рвут мне уши! Не могу поверить, что этот голос когда-то очаровывал так, что я, теряя голову, был готов ради этой женщины на всё!»

Помимо словоохотливости, Крис имел к жене и другие претензии. Когда-то он ожидал, что она научится разделять его увлечения, например, будет ходить с ним в гольф-клуб или смотреть по телевизору баскетбол. «В жизни всё наоборот – она их ненавидит! И меня заодно, вместе с клюшками для гольфа! Брак – штука капризная. На одной страсти далеко не уедешь. Уже через несколько недель после медового месяца Фрида начала показывать когти: стала пилить за задержки на работе, за то, что у меня мало стремления к развитию наших отношений, к укреплению брака. Чёрт, в какой книжонке она начиталась о таком? Она упрекала меня в резкости и цинизме, да и сейчас считает, что у меня вагон грёбанных недостатков и не просто дурных, а чудовищных привычек. Взять хотя бы мои несчастные носки. Фрида приходит в бешенство, когда находит их за диваном… Чем они ей помешали? Откуда в ней убеждение, что я – это хаос, а она – упорядоченность, я – порок, она – добродетель, я – скандал, а она – гармония? А кто тогда, если не она, заковал меня в тиски, лишил возможности дышать полной грудью и чувствовать себя свободным человеком в свободной стране?»