При свете дня дом смотрителя оказался таким же скромным, как мой на переезде, но человек, приютивший меня накануне, превратил его в дворец при помощи улыбки, доброжелательности
Мой дед был голосом, музыкой, богом цыганок, гадающих по руке. В его крови кипел цыганский джаз, и теперь он берет новые аккорды там, где мы не можем его слышать. Линия жизни на его ладони прервалась. Я не прошу тебя покоиться с миром, дорогой дедушка, ты на это не способен. Поэтому развлекайся, и до скорого!
Девушка целует гроб. Остальные следуют ее примеру.
– Это случилось до вас, Виолетта, – поясняет Жак Луччини. – При Саше, прежнем смотрителе.
Услышав это имя, я чувствую необходимость срочно присесть. Много лет никто не произносил его при мне вслух.
– А кстати, как он поживает? – спрашивает Поль Луччини. – Кто-нибудь знает?
Ноно реагирует мгновенно – переводит разговор на другую тему
Наш переезд располагался в Мальгранж-сюр-Нанси. В тот период моей жизни я не жила. Правильнее было бы сказать «в тот период моей смерти». Я вставала, одевалась, работала, ходила за покупками, спала. Приняв таблетку снотворного. Или две. Иногда три. И замечала, что муж смотрит на меня как на безумную.
Я могла бы сказать Туссену правду: занавески отделят мою печаль от всей остальной, накопившейся в нашем мире. Могла бы, но не стала. Понимала, что должна притворяться, иначе он не согласится переехать.