Марк замер в изумлении. Слова Николь ошеломили его и лишили дара речи. Некоторое время он безуспешно пытался осмыслить услышанное. При этом рот его то открывался, то закрывался, но он не мог произнести ни слова и лишь молча таращился на жену. Разумеется, ему и раньше приходилось ошибаться: раз или два в жизни, когда он был ребенком, то есть очень давно, – но чтобы так ошибиться, понять что-либо с точностью до наоборот – такого с ним еще никогда не случалось. Подобную ошибку можно было сравнить лишь с ошибкой Наполеона при выборе времени начала сражения при Ватерлоо.
Осознание того, что он мог совершать такие грубейшие ошибки, было для Марка Гримальди совершенно неожиданным. В результате он, утратив свое обычное спокойствие, в растерянности переспросил:
– Заняться любовью… с тобой?
Тут Николь вскочила на ноги и, скрестив руки на груди, прокричала:
– Да, идиот! Черт возьми, кто тебе сказал, что я хочу развода?! Я хочу ребенка, вот чего я хочу! – Она немного покраснела, став еще привлекательнее. Николь становилась потрясающей красавицей, когда злилась.
– Но только вчера ты сама сказала, что граф хочет жениться на тебе, – пробормотал Марк – и снова замер. Стоп! Что она сказала?.. Хочет ребенка?..
– Он действительно хочет жениться на мне. Но это вовсе не означает, что я хочу за него замуж.
Марк тоже встал и шагнул к жене. И также скрестил руки на груди. На время отложив разговор о ребенке, он спросил:
– Тогда зачем ты об этом сказала?
Николь едва заметно повела плечиком.
– Тебя слишком занимало его присутствие, вот и сказала…
Марк прижал пальцы к тому месту на лбу, где начала зарождаться головная боль. Проклятье! Как он мог настолько неправильно оценить ситуацию?
– Но ведь герцогиня сказала, что у тебя толпа поклонников!
– Да, это правда. И что же?.. – Николь изобразила безразличие.
– Так-так, погоди… – Марк помотал головой, все еще не в силах осмыслить слова жены. – Значит, ты говоришь, что не хочешь развода?
– Верно, я не хочу развода, – отозвалась Николь и вдруг со злостью выпалила: – Ты что, спятил? Ведь развод – это позор для наших семей!
– У тебя роман с графом? – Марк прищурился.
Николь одарила мужа яростным взглядом.
– Это не твое дело. Но если тебе важно знать, то нет у меня с ним никакого романа. Ребенок, которого я буду носить, будет твоим, если ты согласишься на мое условие, – в этом можешь не сомневаться.
Марк со вздохом отошел от жены и запустил пятерню в волосы. Проклятье! Условие Николь оказалось настолько неожиданным, что он никак не мог его осмыслить. И уж точно не знал, что ответить, чего с ним никогда раньше не случалось. А ведь обычно он точно знал, что в тот или иной момент скажет его собеседник. Как же он не предвидел такого развития событий? Значит, ребенок? Но ребенок означает, что они и впрямь будут заниматься любовью… Хм… любопытно.
Марк протер кулаками глаза и хмуро уставился на жену.
– Выходит, ты хочешь ребенка? – пробормотал он.
– Да, хочу, – ответила Николь и для верности еще и кивнула.
– От меня? – Вопрос был идиотским, но удивление действительно превратило его в идиота. Ему только хотелось верить, что это ненадолго.
Николь вскинула голову и с отчетливым сарказмом ответила:
– Так уж случилось, что ты – единственный муж, который у меня в данный момент имеется.
О боже! Марк прижал пальцы к вискам, пульсировавшим болью.
– Но почему ты раньше никогда не говорила об этом?
Жена закатила глаза.
– Потому что ты избегал меня в течение десяти лет. Или уже не помнишь?
– Я не избегал тебя в течение десяти лет. Все это время ты жила во Франции.
Николь изобразила удивление.
– Вот как? И ты, разумеется, за эти десять лет ни разу не был во Франции?
– А ты разве ни разу не приезжала в Англию?
– Нет никакого смысла сейчас спорить об этом! – Николь в раздражении всплеснула руками. – Теперь ты знаешь мое условие. И волен согласиться или отказаться. Карты в твоих руках, генерал. Играй.
Марк строевым шагом отошел в другой конец комнаты. Будь все проклято! Он был готов к разводу. Он собирался принять развод. Но ребенок?.. Он понятия не имел, как к этому относиться. Он ведь никогда не думал о ребенке и принял как данность тот факт, что останется бездетным. Учитывая же состояние других членов его семьи… Возможно, это был наилучший выход.
– Но почему? – спросил он наконец. И снова приблизился к жене.
– Я хочу ребенка, а ты – единственное средство, с помощью которого я могу его получить, сохраняя респектабельность, – тотчас же последовал ответ.
– Я спрашиваю, почему ты хочешь ребенка. Ведь у меня нет титула, который можно было бы ему передать.
Николь вздрогнула и сжала кулаки. Присмотревшись, Марк понял, что она дрожит, и вероятнее всего – от едва сдерживаемого гнева.
– Ты считаешь, что титул – единственная причина хотеть ребенка?
– Скажи мне, почему? – настаивал Марк, стиснув зубы.
– Какая тебе разница? – Николь отвела глаза, и Марку показалось, что в них появились слезы. Или у него просто разыгралось воображение?
– Мне любопытно, вот и все, – ответил он.
Николь повернулась к нему спиной и пробурчала:
– Любопытство не является предметом наших сегодняшних переговоров. Достаточно сказать, что я хочу стать матерью. А ты получишь наследника. Ребенком буду заниматься только я. Тебе не придется даже пальцем пошевелить.
Марк не мог отвести глаз от ее изящной шеи и рыжих прядей, выбившихся из прически.
– То есть ты хочешь, чтобы какое-то время я спал с тобой, сделал тебе ребенка, но никогда его не увидел?
Николь вздохнула.
– Ты сможешь приезжать, если захочешь. Ребенку нужно знать своего отца. Мне всего лишь показалось, что ждать от тебя этого не стоит.
Марк нахмурился. Проклятье! Каким же монстром она его считает! Он обошел жену, чтобы видеть ее лицо.
– И ты всерьез считаешь, что я оставлю своего сына во Франции?
Николь посмотрела ему в глаза и покраснела.
– Я могу оставаться в Англии, пока ему не исполнится… скажем, десять лет.
– А потом?
Она пожала плечами.
– Обратно во Францию. В Африку. Куда угодно.
– Что, если родится ребенок женского пола?
– Значит, так тому и быть. – Николь вздохнула. – Просто хочу ребенка.
– А если я хочу именно наследника? – Марк прищурился.
Николь пожала плечами.
– Я считала, что тебе наплевать, иначе ты бы появился раньше.
Это было настолько близко к правде, что Марк стиснул зубы. Некоторое время оба молчали. Напряженную тишину нарушало только тиканье часов.
Наконец Марк собрался с силами и снова всматривался в лицо жены, пытаясь разглядеть… что именно? Он и сам толком не знал.
– Значит, речь идет об одном ребенке, мужского или женского пола – все равно. И мы с тобой… мы будем заниматься любовью, пока ты не убедишься, что беременна, а потом прекратим. Я правильно все понял?
– Да, совершенно верно, но… – Она прикусила губу и стала рассматривать свои туфельки. Ее щеки, до этого розовые, стали пурпурными.
«О господи! Это добром не кончится!» – мысленно воскликнул Марк.
– Что еще? – пробурчал он.
Николь снова подняла голову. Щеки ее пылали огнем.
– Только мы не будем заниматься любовью. Это будет просто постель… ради воспроизводства вида.
Марку стало трудно дышать. О чем говорит эта женщина? Он в полном недоумении развел руками.
– Я не вполне понимаю, о чем ты…
Она откашлялась и пробормотала:
– Ну, мы же не будем… получать удовольствие. Я только это имела в виду.
Голова Марка дернулась – словно он получил сильнейший удар в челюсть.
– Милая, я так или иначе все равно получу удовольствие.
Николь непроизвольно разинула рот, но тут же закрыла.
– Да-да, конечно. Я всего лишь хотела сказать, что это будет всего лишь… соитием.
– Соитием?.. – Марк поморщился; он был искренне раздосадован. – Если помнишь, время, проведенное в постели, не было нам в тягость. – Он понизил голос. – Мы всегда наслаждались близостью, Николь, и я, и ты. И никогда речь не шла… о соитиях.
Она взглянула мужу в глаза и сразу отвела взгляд.
– Марк, тебе обязательно надо усложнять и без того нелегкое положение?
– Да. Полагаю, что да, – ответил он, опершись рукой о каминную полку.
Николь снова сжала кулаки.
– Ох, ты невозможен. Просто скажи, «да» или «нет».
Марк выпрямился, одернул сюртук, развернулся и направился к двери.
– Куда ты? – спросила Николь, и на сей раз в ее голосе звучала паника.
– Обратно в гостиницу. Теперь уже мне необходимо время на размышления.
В течение нескольких часов Николь пыталась отвечать на письма. Ей регулярно писали кузины из Англии. Мама тоже писала довольно часто. Как обычно, письма ее начинались вопросом, поддерживает ли она связь с Марком. Кроме того, ей писали многочисленные подруги из Англии и Франции. Николь неделями не отвечала на письма, предпочитая верховые прогулки или другую активную деятельность сидению за письменным столом и описыванию того, что уже произошло.
Ее больше интересовало, что будет и как она сможет в этом будущем участвовать. Именно поэтому она выбрала такую жизнь. И поэтому приехала во Францию. Французы не столь склонны кого-либо осуждать, как англичане. Они не обращают внимания на такие вещи, как бриджи для верховой езды на женщине, равно как и на замужнюю женщину, годами живущую без мужа. Лишь немногие за все эти годы задавали ей вопросы о муже. Герцогиня же расспрашивала ее о муже довольно подробно, но ей-то можно, она близкая подруга. Даже Генри не приставал к ней с расспросами. Было много причин, заставивших Николь покинуть Англию. И все же, несмотря на широкий круг новых друзей и активную жизнь во Франции, она по-прежнему чувствовала себя одинокой.
Упершись локтями в письменный стол, она подпирала щеку ладонью. В другой руке она держала перо, которое так и не донесла до бумаги. Что скажет Марк? Он должен сказать «да»! Иначе и быть не может. Он больше всего на свете хотел повышения, и она весьма доходчиво объяснила ему, что ребенок не станет для него обузой. Николь вспомнила, каким стало его лицо, когда она сказала, что это будет просто соитие. Ох, он ужасно разозлился…
Этот человек очень гордился своими подвигами в постели, и Николь не могла винить его за это. Он действительно был фантастическим любовником, и ночи, проведенные с ним, оставались незабываемыми. Она и теперь, спустя десять лет, иногда просыпалась вся в поту, вспоминая их.
Николь тяжко вздохнула. Очевидно, она поспешила. Надо было дождаться его согласия, а уж потом говорить про соитие. Но очень уж ей хотелось как-то ранить, уязвить его. Ведь было чертовски неловко просить собственного мужа о том, чтобы спал с ней какое-то время. Десять лет назад он отверг ее. А раз так, то он ни в коем случае не должен был подумать, что она предвкушала их близость.
Чувствуя смутное беспокойство, Николь отбросила перо. Неужели она действительно предвкушала их близость? Неужели с нетерпением ждала ее? С тех пор как он приехал, она старалась не думать, каково это будет – снова оказаться с ним в постели. Хотя дело не всегда доходило до постели. Ее губы тронула улыбка. Постель вовсе не обязательное условие. Этому Марк научил ее. С правильным партнером можно получить море удовольствия, просто прислонившись к стене. А Марк, черт бы его побрал, был правильным партнером. После свадьбы они были вместе всего несколько месяцев, и за это время он изучил каждый дюйм ее тела и точно знал, где к ней прикасаться и как. Он научил ее понимать и его тело тоже. Она знала, что ему особенно нравилось и как…
Николь бросило в жар. Вспыхнув, она схватила со стола тонкий веер и начала энергично обмахиваться. Проклятье! За один только день после появления Марка она краснела гуще, чем за все предыдущие десять лет. Как это у него получалось? Ведь она давно уже не та скромная робкая девушка… Теперь она взрослая женщина.
Николь думала об этом всю прошедшую ночь. Думала о том, как снова ляжет в постель с Марком, чтобы зачать ребенка. И она не станет бередить старые раны, которые успели зарубцеваться за прошедшие годы. Она этого не допустит. А единственный способ этого не допускать – не повторять те страстные ночи, которые они проводили вместе, когда были молоды и влюблены (по крайней мере, она). Иначе все опять закончится разбитым сердцем. В тот, первый раз она едва пережила их разрыв. Второй раз это уж точно не случится. Чтобы их сделка сработала, ей следовало строго выполнять собственное условие: между ними будет просто физическая близость, а не любовь.
Впрочем, Николь прекрасно понимала: мужчина получает удовольствие вне зависимости от того, испытывает ли его женщина. Но Марк-то никогда не оставлял ее неудовлетворенной. И он даже радовался, видя, что она получала удовольствие. Причем всякий раз она достигала пика наслаждения раньше, чем он. Конечно, этот мужчина упрям как мул: всегда старался быть главным во всем, – но, видит Бог, он потрясающий любовник.
Ей будет очень трудно лечь с ним в постель, так как это сделает ее уязвимой – и не только тело, но также разум и сердце. А с сердцем играть опасно. И если Марк не согласится на ее условие относительно простого и ни к чему не обязывающего соития, так сказать, механического акта, то придется…
При этой мысли у нее участился пульс. Что ж, тогда она снова получит удовольствие, о котором почти забыла за прошедшие десять лет. Да-да, если это обеспечит ей ребенка, то пусть так и будет. Игра стоит свеч. Ведь ребенок будет любить ее безо всяких условий и никогда ее не покинет. Она же сможет посвятить ему всю свою жизнь.
Николь закрыла веер и бросила на стол. О ребенке она мечтала уже много лет. И теперь, когда войны наконец-то закончились, ее время пришло. Правда, она лучше умерла бы, чем сама бы отправилась к Марку с этой просьбой. К счастью, он внезапно появился на ее пороге и попросил об услуге… Она невольно улыбнулась. Да-да, это совсем другое дело. И она будет дурой, если не постарается извлечь пользу из создавшейся ситуации.
Николь встала, подошла к окну и, отдернув занавески, посмотрела на расстилавшиеся за окнами поля. Внезапно ей стало холодно. Она представила себе малыша, играющего на зеленой травке, и у нее защемило сердце. Она почувствовала странное томление, не такое, как то, что некогда испытывала рядом с Марком, но не менее глубокое и сильное.
Марк спросил, почему она хотела ребенка. Такого вопроса Николь не ожидала. Она скорее согласилась бы умереть самой мучительной смертью, чем сказала бы ему настоящую причину. Она ужасно одинока, и ей необходимо хотя бы одно живое существо в этом мире, которое будет любить ее без причин и условий. Ее отец умер, когда она была ребенком, а мать никогда не делала секрета из того, что не согласна со всеми решениями дочери. Именно поэтому переезд во Францию много лет назад дался ей так легко. Таким образом она спасалась и от катастрофического брака, и от надзора матери. Единственным человеком, по которому она действительно скучала, была бабушка. Когда три года назад Николь сообщили о ее смерти, она рыдала много дней. Ей не удалось даже проститься с бабушкой. Письмо пришло через две недели после похорон.
Она стала машинально водить пальцем по оконному стеклу. Да, у нее были сложные отношения с матерью, только она никогда не допустит, чтобы такие же отношения сложились у нее с собственным малышом. Ребенок – это ее шанс создать счастливую семью, которой у нее никогда не было. Ребенок будет рядом каждый день, и она ему будет нужна. И тогда – конец одиночеству.
Но если она все это скажет Марку, то он поднимет ее на смех. Он всегда считал, что она коварная лгунья. Увы, прошлое сделало его никому не верящим сукиным сыном (даже когда речь шла о его собственной жене). А ведь поначалу он казался ей таким открытым, и он так отличался от маркиза Тинсли и других женихов, выбранных для нее мамой и бабушкой. Но она вышла за Марка, потому что он совершенно не походил на других мужчин. Ей казалось, что ему не нужна жена – послушная марионетка, которая делает и говорит только то, что велит муж.
Вскоре после свадьбы стало ясно: он точно такой же, как и все остальные. Марк нисколько не ценил ее неординарности, не оценил тех черт, которые отличали ее от других молодых девушек ее круга. Он постоянно обвинял ее во лжи и утверждал, что она была нечестна с ним до свадьбы. В общем, разрушил их брак.
Николь резко задернула штору и медленно направилась к письменному столу и привычной скуке переписки, дававшей, однако, благодатное спасение от болезненных мыслей о прошлом. Все эти мысли теперь не имели значения. Важным был лишь один факт: у нее наконец появился шанс получить то, чего больше всего хотелось.
О проекте
О подписке