Желание женщины

Сегодня понедельник. Солнце сияет вовсю, хотя еще только начало апреля. Я стою у небольшого здания в XII округе Парижа. Мне не терпится познакомиться с Большим Зет. Я звоню в дверь и прохожу в крошечную, немного выцветшую приемную. Я здесь одна. Время идет. Неважно. Как раз успею проглядеть вопросы…

Если и обращаться к психиатру, то к нему. Даниэль Загури – один из самых известных судебных экспертов. Он автор двух книг, которые привлекли мое внимание: «Мозг серийного убийцы»^[19] и «Обыкновенные монстры: Преступления обычных людей»^[20]. Вот уже 30 лет он выносит заключения по делам, попадающим на первые страницы судебной хроники. На протяжении 30 лет ему доверяют экспертизу преступников, совершивших самые громкие преступления. 5000 дел – это вам не какой-то рядовой психиатр! Дети-матереубийцы, матери-детоубийцы, убийцы-извращенцы, насильники, убивающие своих жертв, серийные убийцы и террористы не способны скрыть от него что-либо, а СМИ прозвали его «психиатром ужаса». В числе прочего, он выступал свидетелем в судах над Ги Жоржем, Патрисом Алегром, а также Мишелем Фурнире – отборными кровожадными психопатами.

Этот человек невероятно востребован. Я зубами выгрызала эту встречу. Пришлось задействовать подругу, которая с ним, чтобы донести сюжет моей книги и просьбу о беседе. Он не возражал против нашей встречи. Я послала ему сообщение длиной в целую главу, где объяснила свою задачу. Прошел день, два, три… ответа нет. На десятый день я не выдержала и отправила письмо еще раз. Еще через двое суток пришел лаконичный ответ: «Добрый день. Предлагаю встретиться в понедельник, в 9:30, в моем кабинете. Метро Пикпюс. С наилучшими пожеланиями». Я на седьмом небе от счастья. У меня было две недели, чтобы подготовить вопросы.

Наконец появляется Даниэль Загури, улыбается и решительно протягивает мне руку. Комната, где он принимает меня, небольшая. Письменный стол да два кресла друг против друга.

Он меня не разочаровал. Он такой, каким я его себе представляла, или, точнее – неважно, насколько обоснованно, – каким я представляла себе психиатра. Кругленький, растрепанный, с насмешливым и снисходительным взглядом – и в то же время в нем есть что-то успокаивающее, вероятно из-за густых седых усов, скрывающих губы. На нем, конечно же, вельветовые брюки, шерстяной свитер крупной вязки, наверняка очень уютный. А вот что несомненно: этот человек сразу же внушает доверие.

Он начинает с провокации, с широкой улыбкой предупреждая меня своим мягким голосом: «Эта тема пробуждает во мне женоненавистника». Теперь улыбаюсь уже я. Судя по всему, он не против поиграть в мою игру. Эта тема его увлекает. Он не деликатничает. Тем лучше. Психиатров всегда представляют сдержанными, тщательно выбирающими выражения, чтобы высказать нелицеприятную правду. Но это не его случай. Он не боится вас задеть. Он ироничен, но ни капли не зол, чувством юмора владеет в совершенстве. Нужно остерегаться людей без чувства юмора. А у него с этим все в порядке, и это обнадеживает.

– Да-да, – продолжает он, – хорошим милым парням, вроде меня, приходится из кожи вон лезть, чтобы заинтересовать хотя бы одну женщину, но, если ты убиваешь, расстреливаешь, режешь на куски – у тебя очередь за дверью!

Пауза. Я не ожидала такого. А он продолжает, и первый вопрос – тоже от него:

– Вот вы в кого были влюблены в третьем классе^[21]?

– В плохиша, – смеюсь я в ответ. – В двоечника с задней парты, который всех веселил…

– Вот! – торжествует Даниэль Загури. – А не в того прыщавого ботаника с высшим баллом по латыни. Надо уточнить, что влечение к плохим парням у некоторых женщин бывает сильнее и случается чаще. Но тут есть кое-что гораздо глубже: это природа женского желания. Вообще, говорить о «женском» – это глупость. Лучше сказать, что это желание некоторого количества женщин, и сила этого желания должна преобразить мужчину, которого они любят. Например, женщины, которые влюбляются в гомосексуалов, хотя знают, что у них нет никаких шансов. Но они не отступают – их влечет сила желания. Стать первой женщиной, которую он захочет, превратить мерзавца в ангела…

О-о, та самая тема, которая может вызвать много споров: желание женщины. Выходит, все идет отсюда. От первородного греха. Но это же просто сексистский предрассудок? Я уже слышу голоса феминисток: «Что? Все дело в желании женщины? Получается, опять, как всегда, во всем виноваты женщины? И что, это желание чем-то отличается от мужского?»

Как прилежная ученица, я упоминаю эффект Флоренс Найтингейл, о котором говорил Ален Бауэр. И промахиваюсь.

– Нет, – объясняет он. – Это другое. Флоренс Найтингейл – это про исправление другого, а на самом деле – исправление себя. Синдром спасателя: «Я починю сломанного человека. И тем самым починю себя». А я вам говорю о желании такой силы, что оно преобразит другого, возвысит, сделает тем, чем он не является. «Передо мной стоит дьявол, но я сделаю его ангелом. Мое желание сильнее всего, оно все преодолеет и все преобразит». Это магическое желание, которое возвышает, желание творческое, которое преображает. «Вначале у меня был мерзавец, а в итоге получился потрясный парень».

– То есть некоторые женщины чувствуют потребность подлететь к этому огню слишком близко, даже если рискуют обжечь крылья?

– Именно так. Причем они уверены, что просто не могут обжечь крылья. Задаются ли они вообще этим вопросом? При всем при том женщин, которых привлекает зло ради зла, очень мало.

Я снова возвращаюсь к вопросу, который не дает мне покоя с начала расследования: а мы – моя лучшая подруга, вы, мои читательницы, моя мать или я сама – тоже можем поддаться искушению, раз уж речь у нас зашла о «желании женщины»? Даниэль Загури отвечает уклончиво:

– Я вам сейчас расскажу совершенно невероятную историю заключенного, чью экспертизу я проводил, – он убил двух своих жен. Пока он сидел в тюрьме, в него влюбилась посетительница и даже вышла за него замуж. И через две недели после освобождения он убил ее тоже!

– Но почему она с ним связалась? Это же безумие!

– Безумие – но и вызов! «У меня так не будет, потому что я буду любить его иначе, у нас будут другие отношения, я изменю его». Если только у этой женщины не было неосознанного стремления к самоубийству – а я думаю, что не было, – вероятно, она чувствовала именно это: «Со мной будет по-другому». Тут еще может примешиваться религиозный оттенок… Каждый случай особенный, у каждой из этих женщин своя история. Это важный момент, о котором не стоит забывать.

Итак, все-таки существует нечто общее – желание женщины, – но не существует типичного портрета женщины, способной влюбиться в преступника. «Нет никакого типичного портрета, – подтверждает психиатр, – только комбинаторика и специфика: вот эта женщина вот с этим мужчиной вот в этих обстоятельствах. Но определенно есть и что-то вроде влечения к плохому парню, тяги к переходу границ, потребности в восстановлении, преобразования желанием. А дальше надо каждый случай рассматривать отдельно. И избегать обобщений».

Я предлагаю Даниэлю Загури изучить свидетельства, которые смогла собрать в ходе исследования, начиная с дела Нордаля Лёланде. Напоминаю ему о женщине, появившейся во время первого процесса, – некой госпоже Г., которая рассказывает, что смотрела по телевизору первый следственный эксперимент по восстановлению обстоятельств убийства капрала Нуайе и слышала, как разъяренная толпа скандировала «Повесить его!». По ее словам, она была потрясена, что к человеку могут так относиться. Ей, предположительно, около 50 лет, работает она в социальной сфере. В итоге она не просто написала Лёланде – она встретилась с ним и влюбилась в него. Она даже занялась с ним сексом в комнате для свиданий. И еще одну черту она перешла, передавая ему телефоны, наркотики и деньги. Насколько мне известно, их роман продлился два с половиной года. Но к этому я еще вернусь.

Даниэль Загури слушает меня, прикрыв глаза. Он рассуждает вслух: «С ней я экспертизу не проводил, но, предположим, внезапно нечто придало ее жизни смысл, столкнулось с каким-то другим очень сильным личным чувством – о нем я ничего не знаю. И когда она слышит "Смерть ему! Смерть! Смерть!" – она ощущает, что для нее и для ее судьбы жизненно важно принять на себя роль той, кто докажет, что этот человек достоин человеческого отношения. Как она до этого дошла? Не представляю. Тут нужно знать ее лично».

Мне хочется встретиться с этой женщиной. Я хочу узнать, в какой момент ее жизнь покатилась под откос. Я пойду на все, чтобы найти ее и поговорить с ней.

Я перехожу к другой истории из прессы: истории некой Лоранс, первой «возлюбленной» Патриса Алегра в тюрьме в 2009 году. Тогда ей было 38 лет. «Я знаю, кто он такой, но Патрис Алегр – серийный убийца – это его другая жизнь, а я знаю Патриса-человека»^[22]. Я спрашиваю Даниэля Загури, как ей удается проводить эту грань.

– Патрис Алегр… я проводил его экспертизу, – со вздохом отвечает он. – Конечно, он «не только это» [серийный убийца], но именно «это» стало причиной, по которой она пошла к нему. Она пошла, потому что в нем есть «это», но чтобы доказать, что в нем есть «не только это». Короче, как бы сказать… Нельзя завести роман исключительно с доктором Джекилом, забыв, что позади него стоит мистер Хайд. Это невозможно – ведь привлек ее мистер Хайд.

– Удивительно то, что она не одна такая. Патрис Алегр в заключении пользуется успехом. После этой истории у него были и другие – а ведь он сидит в тюрьме и осужден за пять убийств и шесть изнасилований!

Первой «возлюбленной», чьи следы я нашла в прессе, было тогда 38 лет. Уже не девочка. Что не мешает ей заявлять: «Я влюбилась, как 15-летняя девчонка, до смерти. Я хочу, чтобы мы жили, и жили вдвоем. Он оступился в начале жизни, но это человек, у него есть право на второй шанс»^[23]. Я в сильнейшем замешательстве, в чем и признаюсь.

– Подождите-ка! – отвечает Даниэль Загури, выпрямляясь в кресле. – Это надо понимать буквально. Она говорит, что до смерти влюблена. Пусть так. Но она до смерти влюблена в человека, убившего нескольких женщин! И этим сказано если не все, то довольно многое.

Он прав. Порой необязательно иметь медицинское образование, чтобы понять то, что и так бросается в глаза…

Я продолжаю. Когда администрация тюрьмы отказала этой женщине в посещениях, она заявила в прессе, что будет драться «за это разрешение». «Никто, – добавила она, – не помешает нам пожениться»^[24]. Даниэль Загури снова прерывает меня:

– Это напоминает мне песню «Не плачь, Жанетт»^[25]. Не знаю, помните ли вы строки: «Я выйду лишь за Пьера, / Что в башне заключен. / Не выйдешь ты за Пьера, / И будет он казнен. / Коль вы казните Пьера – / Не мил мне белый свет! / И вот казнили Пьера, / И с ним его Жанетт»^[26]. Жанетт ради этого плохого парня готова на все. Это вызов запретной любви: все ей препятствует, включая реальную жизнь, и все же она любит его, желает его больше всего на свете, потому что не может его получить. Это синдром канадского жениха, его описывал Израэль: у женщин с истерическим расстройством личности часто есть жених в Канаде, потому что быть с ним у нее нет возможности. И чем более это невозможно, тем более он желанен. Желание разгорается именно потому, что ему мешает все. Думаю, ваша книга получится интересной, если вы не погрязнете в стереотипных психологических понятиях, а наглядно покажете, что некоторые аспекты желания женщины в таких ситуациях приобретают крайнюю форму, но они не всегда одинаковы.

И снова желание женщины. Раз за разом. В этот момент я говорю себе, что будет сложно найти женщин, которые согласятся свидетельствовать. Словно читая мои мысли, Даниэль Загури объясняет, что они не обязательно стремятся к анонимности: «Они хотят свидетельствовать, рассказать, что они не сумасшедшие, что в их поступках есть смысл, и т. п.».

Надеюсь, что все же смогу встретиться с этими необычайными женщинами. Пока что свидетельства редки и анонимны.

Прежде чем закончить встречу, я хочу еще упомянуть тех женщин – пусть их и меньше, – которые не могут устоять перед злом после того, как не устояли перед убийцей. Даниэль Загури уже не улыбается.

– Женская извращенность – это еще одна проблема, – объясняет он. – Есть такая вещь – «извращение по доверенности». Это делаю не я, а мой любимый человек. Когда я проводил экспертизу Моник Оливье^[27], эта бедная овечка заявила плаксивым голосом: «Он меня заставил». Ага, 17 лет Фурнире ее заставлял! Да, 17 лет она участвовала в этом гнусном извращении! 17 лет помогала ему завлекать маленьких девочек… В кои-то веки – поскольку она действовала через своего спутника – уже не она была жертвой, не ее бросили, не над ней издевался отец, брат, муж и т. д. А над кем-то другим. И она дарила это ему. Она не могла подарить ему свою девственность, а потому дарила ее через этих девчонок. Она была кем угодно, но только не выпавшим из гнезда птенчиком и не пассивной жертвой^[28]