С Полиной дружить тяжело не только из-за ее эксцентричности. Желание «трахнуть всю Москву» – это она сама так говорит – не покидает ее никогда, даже в моменты глубокой депрессии. Она приехала стать певицей, и хотя ее можно считать хорошо устроенной – ночные клубы, где она выступает, дают неплохие доходы, мечтает она о другом – отсюда и нервы, и взвинченность. Второй год практически безрезультатно – так считает Полина. И не дай Бог ей сказать, что она везучая. Полину устраивает только большая сцена, а иначе смысл-то какой? Поэтому каждое ее движение – это трата жизненного потенциала, и оно должно быть не бесцельным, а шагом, который сократит ее путь к славе.

Проехали Химки. За окном – то заснеженные ели, то козырьки остановок. Стрелка спидометра, вздрагивая, движется по часовой. Уже минут через двадцать покажется Клязьма, а там и аэропорт. Я просматриваю документацию. Наш шофер Колька хохмит – не столько водительская привычка, сколько натура. Кольку любят, он от природы комик.

– Ко мне айзеры сегодня в метро лепились, прикинь, Колька.

– Чего же тут удивительного, ты девка видная.

– Так им дай Бог по пятнадцать, если не меньше. А наглые! Раньше айзеры только на рынках были, и то взрослые.

– Плодитесь и размножайтесь. Процесс всем нравится, не только русским.

– Вот именно. Помню, как только приехала, такую трогательную картину на ВВЦ видела: мамаша свое армянское чадо выгуливала, фонтаны ему показывала. А ему года три, может, четыре. Такой аккуратненький весь, в костюмчике-троечке – видно, на заказ делали, а глазки-бусинки – сплошное умиление. Выросли, блин.

– Новое поколение выбирает Ксюху!

– Хватит прикалываться. Между прочим, это уже серьезно. И главное, чувствуют себя как дома!

– Так они и дома. Вот у тебя хата есть? – Нет, а у них есть. И квартира, и дача, и школа – все на мази. И кто после этого хозяин? Они или вон хохлома ваша? – Колька машет в сторону обочины.

– В смысле хохлома?

– Девки ваши украинские. Вон парами на съем стоят, видишь сколько – бери не хочу, как коров нерезаных.

– Не все же, кто с Украины приезжает, здесь оказывается.

– Все. Жить-то хочется, хочешь жить – умей е… ться. Ты еще устроилась ничего, а в основном – на стройке ваши, с вонючим мясом на рынке Киевском. Ну, или здесь. Вон смотри, ножки какие, ничего себе. Может, притормозим? До рейса еще сколько времени, а, Ксюх?

– Коль, ты при мне больше такого не говори, ладно?

– Не понял.

– Так. Обидно. Опять не понял?

– Не понял.

– За родину обидно, говорю.

– Я ж не тебя имел в виду. Подумаешь. Обиделась, тоже мне.

Полина гостеприимна – в этом ей не откажешь. Блинчики с творогом и борщ – самое скромное меню для приема гостей.

– Надо салатиков еще нарезать, и селедочку приготовила. Давай я тебе фартук дам, а ты быстро порежешь, давай? – такое радушие с головой выдает в Поле национальность. Кроме того ее смех: нарочито-громкий, на низких частотах, исподволь пробуждающий плотский инстинкт – самка, заботящаяся о продолжении рода.

– Что твой муженек? Не звонил больше?

– Ксения, дорогая, если бы не люди, с которыми я тебя, считай, насильно свожу… – она сделала паузу. – Отвадили, слава Богу. Ой, не знаю, надолго ли.

– Рассказывай, кого ждем.

– Не объявился еще Эдик твой?

– Дался тебе Эдик. При чем тут Эдик? Полина, пойми…

– Ксюха, мое терпение лопнуло! Хватит фигней страдать.

– Кто тебе сказал, что я страдаю?

– А что ты делаешь?

– А что ты предлагаешь?

– Во всяком случае не на Эдика рассчитывать и не за копейки на твоей работе корячиться с утра до ночи. Не переживай, я что-то придумаю. Не веришь? Посмотришь. Ты меня еще плохо знаешь.

Полина уверена, что я достойна и лучшей участи, и больших денег. Ее б воля, она бы только об этом и говорила, но на кухню зашел Богдан, и Полина вынуждена прервать разговор. Благо, ее внимание настолько рассеяно, что, мгновенно переключаясь на новый объект, она тут же забывает о предыдущем.

– Давай, сын, прочти тете Оксане стих, который мы вчера с тобой выучили. Давай, давай, чего ломаешься, – Полина никому не прощает медлительности.

– Не буду, – Богдан супит брови.

– Чего это ты не будешь? Стесняешься, вроде первый раз тетю Оксану видишь.

– Не стесняюсь. Сама говорила.

– Что говорила?

– Чтобы по-украински больше не слышала.

Я начинаю догадываться, в чем причина их препирательств. После переезда в Москву Богдан в одночасье лишился не только опеки бабушек, но и привычного окружения сверстников. Москвичи-погодки не пустили его в свой круг, и Полина решила, что основная причина детского неприятия в южном акценте, – она запретила Богдану разговаривать по-украински даже в быту. Полина и сама бы с радостью забыла об ущербном, с ее точки зрения, происхождении, если бы иногда именно оно не реабилитировало ее в собственных глазах, позволяя рассуждать об ограниченности русскоязычных. Потому под рюмочку она не отказывала себе в желании затянуть народную, а на досуге – разучить с сыном что-то из украинской лирики.

– Так то ж в разговоре, а это стих!

В дверь позвонили.

– Ой-ой-ой, – Полина по-хозяйски засуетилась, – иду, иду.

Несколько минут я слышала заискивающе пошловатую возню подруги, после чего гостя пригласили на кухню. Пропуская радушную газду вперед, коренастый от природы и расплывшийся от излишеств в еде мужчина лет тридцати пяти с наслаждением ущипнул ее за бок. Полина взвизгнула.

– Знакомься, Андрей.

– Оксана, – представилась я и подумала, что в Полине много эксцентричности, но мало вкуса.

С первого взгляда стало понятно, что Полина с ним спит – не часто, без особого удовольствия. Как дань: отдалась – и с гуся вода, будто не она это вовсе.

– Ну и как жизнь, Ксения? Рассказывай, откуда трудовые мозоли берутся? Регистрация, небось, временная? – наглость Андрея обескуражила, но и помогла сориентироваться: выходит, без моего ведома Полина сватала меня на работу. Как-то она рассказала мне о хорошем знакомом, который делает ей бесплатную регистрацию.

Знакомый вел себя так, будто я сама настояла на встрече. Полина правильно рассчитала. Я бы не стала ее выдавать или говорить, что произошла ошибка, – такие люди, как Андрей, не понимают добровольного отказа от денег.

– Расскажи о себе, – Андрей вальяжно развалился на стуле.

Говорить не хотелось, я была зла на Полину, потому и уложилась в три дежурные фразы.

– Ясно, – похоже, Андрей ничего другого не ждал, но тут же потянулся к трубке, набрал номер. – Слышь, Константиныч, тут человек просится, есть местечко? Угу, свой, только с той стороны. Да, заграница, ридна Украйна. Нам? Очень даже нужны. Думаю, мы им тоже. Подумай, подумай. Ну, платить меньше будешь. Ей хватит, – Андрей окинул меня взглядом и повторил: – Хватит.

Полина услужливо разлила коньяк, – пятидесятиграммовая рюмочка потерялась в ладони Андрея:

– А как у нас с совестью? – спросил он у меня вместо тоста.

Трудно было представить более нелепый вопрос.

– В смысле? – даже приблизительно я не понимала, о чем речь.

– В прямом. Ладно, разберетесь, завтра тебя ждут. Запоминай адрес и имя, скажешь свою фамилию на проходной. Пропуск, считай, заказан.

– А что за работа? Что я должна буду делать?

– Там узнаешь, – после этих слов Андрей потерял ко мне интерес.

Это был второй раз в жизни, когда я почувствовала себя продажной.

Вечер прошел в напряжении. Полина много пила и смеялась над сальными шутками, а Андрей, словно специально, лишал меня возможности остаться с подругой наедине, только один раз он прошел в прихожую, чтобы взять из барсетки сигару.

Исключительно чувство долга, старательно привитое в детстве родителями, заставило меня все же явиться по указанному адресу на следующий день.

С утра я назначила Эдику встречу, вкратце пояснив, что собираюсь там делать. Это была первая инициатива с моей стороны за время знакомства: я нуждалась в поддержке.

– Пойдем в машину, – Эд как всегда возник тихо и неожиданно.

– Я буквально на полчаса. Здесь где-то совсем рядом, как мне объяснили.

– Тем более. Я хоть машину по-человечески припаркую.

Я села в машину.

– Говоришь, работу меняешь? Шило на мыло? – Эд был в хорошем расположении духа. – Куда ехать, показывай.

Мы остановились у бетонного забора, за которым находилось высокое серое здание, похожее на административное: одинаковые этажи, разбитые большим окнами на квадраты.

– Ты не ошиблась? – Эдик перестал улыбаться.

– Что с тобой? – я попыталась дурачиться, пересказывая более-менее приличные анекдоты вчерашнего вечера, но Эдик не слушал. – Ладно, не грусти, я быстро.

Размышлять не было времени, но мне показалось, что Эд не грустил – скорее, насторожился, как пес. Я чмокнула Эдика в щеку, чувствуя, что каким-то образом влияю на ход наших с ним отношений. Когда я минут через пятнадцать вернулась, Эд грубо спросил:

– Кто дал тебе этот адрес?

– А что?

– Полина?

– А что случилось?

– Я спрашиваю, Полина?

– Ну, да.

– Ясно, – отрезал Эд, разворачивая машину.

– Что ясно? Мне, например, не ясно, куда мы едем? Не к тебе разве?

– Как прошла встреча? – я не понимала выбранного маршрута, но наконец услышала вопрос, который ожидала услышать в первую очередь.

– Встреча. Если бы встреча! Я эту Полину вместе с ее Андреем съем с потрохами! – раздражение Эдика понемногу передавалось и мне.

– Какого Андрея? – Эдик проскочил на красный.

Мне пришлось рассказать о вчерашнем.

– Дальше, – Эдик требовал точных характеристик и кратких ответов.

– Я что, на допросе?

– Дальше, – я поняла, что Эдик не шутит.

– Что дальше? Проторчала на проходной как дура! Пропуск не заказали. А когда я произносила фамилию этого Константиныча, на меня, как на конченую смотрели!

– А чего ты туда поперлась?! – я впервые слышала, чтобы Эдик кричал.

– Не знаю… Ну…

Он перебил:

– Я отвезу тебя домой. На мобильный мне не звонить. Если Полина спросит, ты сто лет со мной не встречалась. Я сам выйду на связь. Ясно? – больше Эдик не проронил ни слова.

Из своего окна я видела, как он, прежде чем уехать, разговаривал в с кем-то по мобильному телефону и смотрел в зеркало заднего вида. О том, что полчаса назад я была в здании ФСБ, я узнаю намного позже. Я восстановлю в памяти, что тогда даже не удосужилась посмотреть на черную вывеску при входе и что все, кого я встречала, были в форме, а зеленый мраморный пол, как зеркало, отражал сразу несколько видеокамер.

Эдик не появлялся три дня, Полина к телефону не подходила.

– Нет ее, Ксюшечка. И сегодня поздно, сказала, будет. Концерты ночные, – я знала, что Светлана Ивановна говорит мне неправду.

– Когда появится, скажите, что Галя звала на премьеру. Она знает.

Я хотела хитростью вызвать Полину на разговор, но когда эта идея пришла мне в голову, Галя действительно позвонила и пригласила на обещанную премьеру. Это произошло на четвертый день моих поисков.

Полина опаздывала.

– Ну и забралась Галка. Сколько в Москве, но о таком театре первый раз слышу, да и райончик – упаси Бог, – мы сбивали ноги в районе метро «Юго-Западная».

– Небось, халупа какая-то, – Полина злилась, нервничала, трещала без умолку, нарочно не давая начать запланированный мной разговор. Времени оставалось в обрез.

– Не переживай, без нас не начнут.

Ни я, ни Полина не ошибались. Театр снимал зал бывшего кинотеатра, зрителей собирали долго, затягивая начало. Вышло десятка три, включая знакомых.

Показывали Шекспира – сцены из «Ричарда-II». Галка выходила редко, но неизменно в крашеных перьях и мини – она была гвоздем порносцен: именно так режиссер прочитывал драматурга. На тонкой талии Галки просматривались синяки от мужских пальцев. Спектакль играли без антракта. В финальной сцене почти обнаженная Галка делала главному герою минет.

Жидкие хлопки завершили показ. Странное чувство – обидно и стыдно, будто сам на сцене позоришься.

С премьерой принято поздравлять, даже если она неудачная. Мы отыскали гримерную. Полина быстро чмокнула Галку в щеку и сообщила, что ее уже ждут, в спешке подкрашивая губы и надевая пальто.

– Если бы вы знали, девчонки, как я ненавижу Москву…

– Галочка, прости, бегу, еще концерт ночной. Звони, не пропадай. Надо встретиться в спокойной обстановке, – Полина исчезла, на ходу наматывая на шею шарф.

– Ксюх, – Галка не поняла, почему Полина не стала меня дожидаться, – приезжай ко мне в гости. Далековато, конечно, на электричке еще три остановки от Выхино, но если хочешь… Только… не в обиду Полине – одна, ладно?

Я хлопнула ее по плечу. Галка улыбнулась – это был наш школьный знак.