Каникулы кончились.
В дверях четвёртого «Б» стояли два ученика. Каждого входившего они сопровождали звонким шлепком по спине.
– Честь имею! Сам Трубачёв!
– Здорово! – кивнул головой Васёк.
В классе было шумно. Ребята наперебой рассказывали друг другу свои новости.
– Мы в цирке были, там медведь на велосипеде ездил! Ой, девочки, так смешно! – рассказывала подругам Надя.
– А я всегда боюсь в цирке – вдруг кто-нибудь упадёт! – серьёзно сказала Степанова.
– Лида, Лида Зорина! – теребила Нюра Синицына свою подружку. – У тебя лёгкая рука! С кем бы мне партой поменяться? Где мне сесть? А то новый учитель придёт, а я ничего не знаю.
– Лягушка-путешественница! Прочного местечка ищет! – сострил Коля Одинцов, пробираясь к Саше Булгакову.
Саша, окружённый со всех сторон ребятами, рассказывал:
– Я сзади него шёл. Думал, может, родитель чей-нибудь. А тут директор Леонид Тимофеевич. «Ну, говорит, сегодня у вас, Сергей Николаевич, первое знакомство с классом?» Я тогда оглянулся и побежал… Трубачёв! – крикнул Саша. – Иди сюда!
Но Трубачёва атаковали девочки.
– Мы с лыжной экскурсии все вместе шли, а вы отделились. А Митя зато нас всех конфетами угощал! – хвалились девочки.
– Ну, что нам конфеты! Зато мы в таком месте были, где ни одна человеческая нога не ступала, – хвастнул Трубачёв, – где снежные обвалы каждый день…
– Снежные обвалы, говоришь? – насмешливо переспросил Мазин. – И не задавило вас там?
– Прищемило немножко, – усмехнулся Петя Русаков.
– Мы удрали! – весело крикнул Саша.
– Ну, удрали! Просто ушли, потому что уже поздно было. Надо будет когда-нибудь днём туда сходить, – сказал Васёк.
– Не советую. Я слышал от одного охотника-следопыта, что туда нередко забегают волки, – равнодушно процедил Мазин.
– Ребята, слышите? Волки! – ахнул Саша.
– Волки? Я так и думал, – сказал Васёк. – Вот если б ружьё!
– Да их нельзя стрелять. Теперь на пруду заповедник, разве вы не знали? Там вообще всякие звери водятся, – придумывал Мазин.
– Да ещё голодные, верно. Такой подняли вой… – поёжился Одинцов. – А мы-то было разлеглись в сугробе…
– Вот так история! – сказал озадаченно Трубачёв. – Значит, мы в заповедник залезли… Булгаков, слышишь?
– Слышу. Хорошо, что вовремя выбрались оттуда, а то не собрали бы там наших косточек.
– Угу, – сказал Мазин и отошёл, удовлетворённый этим разговором.
В дверях показался Сева Малютин.
– Сегодня новый учитель! – сообщил ему Трубачёв.
По коридору прокатился гулкий звонок. Ребята уселись за парты. Все взгляды устремились на дверь.
В класс вошёл учитель. Он поздоровался, оглядел ребят и сказал:
– Ну, будем знакомиться. Меня зовут Сергей Николаевич.
– Сергей Николаевич… – повторил кто-то из ребят. Учитель улыбнулся и развёл руками:
– Но я один, а вас много! Давайте попробуем такой способ: я буду знакомиться сразу с целым звеном. Согласны?
– Согласны.
Ребята подтянулись, ждали. Учитель подошёл ближе к передним партам:
– Ну, начнём с председателя совета отряда.
Васёк вскочил:
– Есть! Председатель совета отряда Трубачёв!
Сергей Николаевич быстрым взглядом скользнул по крепкой фигуре Трубачёва, приметил непокорный рыжий чуб, тёмные глаза и приветливо кивнул головой:
– Запомню… Вожатые звеньев!
Лида Зорина, Саша Булгаков и Коля Одинцов встали.
– Давайте по очереди! – Учитель остановил глаза на Лиде.
– Звеньевая Зорина. В звене десять человек. Звено, встать! – краснея, скомандовала девочка.
Крышки парт с тихим шумом поднялись. Лида назвала всех по фамилии. За ней были вызваны Одинцов и Булгаков.
– А Булгаков у нас ещё староста!
– А Одинцов – ответственный редактор! – осмелев, зашумели ребята.
– Ну, значит, я приобрёл замечательных знакомых. Все такие ответственные лица… – пошутил Сергей Николаевич.
Ребята улыбались, переглядывались, кивали друг другу. Лёня Белкин показывал за спиной большой палец, выражая этим своё удовольствие.
Сергей Николаевич сказал:
– А я видел ваши работы на выставке. Некоторые очень интересны. Например, ледокол… потом подводная лодка… Очень, очень неплохо сделано.
Новый учитель понравился. Он двигался по классу уверенно и легко, не делая лишних движений, говорил звучным голосом, отчётливо выговаривая слова. Спрашивал ребят, как они провели каникулы, где были, что видели. Потом рассказал, как он в детстве любил собирать всякие коллекции и однажды, зацепившись за водоросли, полчаса просидел в реке.
– Не утонули? – испуганно спросила Надя Глушкова.
– Как видишь, – улыбнулся учитель. Улыбка у него была очень светлая и запоминалась.
Ребята разговорились. Каждому хотелось рассказать что-то о себе. Коля Одинцов летом был на Урале. Он привёз оттуда разные камни.
– Ты принеси в следующий раз, мы их тут рассмотрим, – сказал учитель.
Саша Булгаков собирал марки, многие ребята – коллекции насекомых.
Васёк вспомнил, что летом он занимался выжиганием по дереву, и спросил:
– Можно принести?
– Принеси.
На следующем уроке Сергей Николаевич вызывал к доске. Спрашивая, он терпеливо ждал ответа, а одному мальчику заметил:
– Ты сначала подумай, о чём хочешь сказать, а потом говори. Надо, чтобы мысль была совершенно ясная, тогда её легко выразить словами.
Уходя, учитель обратил внимание, что в одном месте парты слишком выдвинуты вперёд, и без всякого усилия один передвинул весь ряд.
Ребята ахнули.
После уроков не хотелось расходиться по домам. Ребята шумно обсуждали каждую шутку учителя, каждый жест, улыбку, слово.
– Нет, какой силач! Силач-то какой! – с восторгом кричал Лёня Белкин.
– Из всех учителей наш самый лучший! – говорили девочки.
– Он, наверно, военным был. Крепкий такой, ловкий! – предположил Одинцов.
– У него, пожалуй, не побалуешься на уроке, опасливо сказал Русаков.
Ребята засмеялись.
– Посмотрим, – равнодушно сказал Мазин. – А что он сделает?
– Вышвырнет из класса, вот что! Видал, как парты одним махом передвинул? – смеялись ребята.
– А мне так интересно было – я всё боялась, что звонок скоро, – улыбнулась Степанова.
– А Синицына-то, Синицына! – фыркнул Одинцов. – Как воды в рот набрала! А потом у доски каким-то тоненьким, не своим голосом пищала.
– Врёшь! Врёшь! Ничего подобного! Я ничуть не испугалась. И учитель мне ваш не понравился. Ни капельки не понравился! – прищурившись, протянула Синицына.
– Да не может быть! – растягивая слова и так же прищурившись, передразнил её Одинцов.
– Дразнись не дразнись, а не понравился! – обернулась к нему Синицына.
– А почему не понравился? Говори почему? – подступили к ней ребята.
– Она и сама не знает, – улыбнулась Валя Степанова.
– Нет, знаю! – упрямо сказала Синицына. – Во-первых, у него к детям никакого подхода нет. А просто он с нами обращается как со взрослыми.
– Фью! – свистнул Одинцов. – Что же он, в детский сад пришёл? В ладоши хлопать должен?
В класс заглянул директор.
– Леонид Тимофеевич, а у нас новый учитель! – крикнула Лида.
– Да что ты говоришь? – развёл руками директор. – Как же это так? А я ничего не знаю!
Ребята дружно расхохотались.
– Я знаю, что вы знаете… – смутилась Лида, прячась за спины подруг.
Директор посмотрел на часы:
– Учитель новый, а расписание старое. Или вы решили на вторую смену остаться?
Ребята с шумом выбежали из класса.
Васёк ходил за тёткой, с жаром рассказывая ей про нового учителя.
– Он знаешь, тётя Дуня, сильный какой! Он взял и прямо с одного маху все парты передвинул. Силач!
– Боксёр, наверно, – предположила тётка.
– Нет. Почему боксёр? – растерялся Васёк. – Боксёр – это, знаешь, в таких перчатках борется. А он нет. Он же учитель.
– А… учитель? – складывая в корзинку вымытые ножи и вилки, рассеянно переспросила тётка. – Ну-ну… а где же это у меня ножик один? Обронила, что ли?
Она полезла под стол.
Васёк присел на корточки и, приподняв скатерть, с жаром продолжал:
– У нас все ребята любят его! И не то чтобы он очень добрый, он даже улыбается редко…
– Нашла, – вылезая из-под стола, сказала тётка и вдруг озабоченно спросила: – С чего же это он всё улыбается да улыбается?
– Кто?
– Да учитель ваш. Эдак и с ученья твоего мало толку будет.
– Да ну тебя! – рассердился Васёк. – Я совсем наоборот говорил.
– Это что же такое «наоборот»? – сдвинув на нос очки, строго допытывалась тётка.
Васёк посмотрел на неё и прыснул со смеху:
– Ой, не могу!
– Ишь, смеяться-то ты горазд, – добродушно сказала тётка. – А вот посмотрю я, как в учёбе поспеваешь. Очень уж вас балуют теперь. А про учителя ты лучше отцу расскажи: он человек самостоятельный, пускай сам разбирается, кто плох, кто хорош.
Васёк с хохотом выкатился в кухню:
– Таня! Я тёте Дуне про учителя рассказываю, а она… она… сначала… боксёром его…
Васёк беззвучно затрясся от смеха. Таня взглянула на его лицо и тоже залилась смехом. Тётка вышла в кухню и, поглядев на Таню, ехидно сказала:
– Не знаю, кто из вас старше да умнее!
Но слова эти только подбавили жару в огонь. Васёк и Таня смеялись уже без всякой причины, неудержимо и весело.
Павел Васильевич пришёл поздно. Он был взволнован предстоящей длительной поездкой.
– Недельки на три укачу, – говорил он, глядя на Васька тёплыми, озабоченными глазами. – Ты тут не скучай, Рыжик…
В этот вечер они долго разговаривали. Васёк торопливо рассказывал отцу все свои новости.
Учитель по рассказам сына понравился Павлу Васильевичу.
– Вот и гляди, чтобы не ударить перед ним лицом в грязь, – поучал он.
Тётка долго не гасила свет, но вмешиваться в разговор не решалась.
Утром в доме была суматоха. Тётка собирала отца в дорогу: пекла ему пирожки, складывала в чемодан бельё и метила его, чтобы оно, чего доброго, не перемешалось с чьим-нибудь чужим.
Васёк ходил за отцом по пятам и ежеминутно спрашивал:
– Ты целые три недели будешь?
– Три недели.
Васёк вздохнул:
– Ну ладно. Сегодня все ребята принесут в школу свои работы или коллекции. Я тоже хотел выжженную коробочку взять и мамину рамку.
Отец и сын начали разглядывать выжженные Васьком вещицы. Васёк осторожно держал в руках рамку. Из рамки смотрела на него мать со своей всегдашней спокойной, милой улыбкой.
– В бумажку заверни. Не потеряй там, – ска-зал отец.
– Ну, что ты!
Они поглядели друг на друга. Сердце у Васька сжалось.
– Приезжай скорей, что ли, – пряча рамку, сказал он.
– Паша, Паша, – закричала тётка, появляясь на пороге, – собирайся! Что ты с ним, как маленький, связался! С коробочками да рамочками…
– Ну-ну, – сдвинул брови отец, – не командуй. Это наши дела.
Он крепко обнял Васька. Васёк благодарно и горячо сдавил руками его шею.
Тётка покачала головой и скрылась в кухне.
На кустах, обросших мохнатым инеем, наросли высокие шапки снега.
Сергей Николаевич шёл из школы. Он не торопился. В глазах у него пестрел класс. Несколько фамилий и лиц уже запомнились, другие ещё терялись в общей массе.
«Живые, хорошие ребята! И директор приятный…»
Сергей Николаевич вспомнил, как Леонид Тимофеевич, проводив его в класс, весь первый урок похаживал по коридору, как будто в классе сидели его собственные дети и держали экзамен перед новым учителем.
– Ну как? – вытирая платком круглую лысину, спрашивал он в учительской. – Как вам мои ребята?
Сергей Николаевич пожал ему руку.
Директор закивал головой.
– Там есть… Там есть пики-козыри! – сказал он, щуря смеющиеся карие глаза. – Но работать можно! Работать можно!
Учителя приняли Сергея Николаевича в свою среду просто и сердечно. Вожатый отряда Митя тоже понравился учителю.
Сергей Николаевич спрашивал Митю про пионерскую работу, сборы, экскурсии. Они вдвоём уселись на диван, а потом, стоя в дверях учительской, никак не могли расстаться, и Митя, силясь перекричать дребезжащий звонок, говорил:
– Мы на лыжах недавно через весь лес прошли… а девочки ребятам не уступают…
Сергей Николаевич взбежал на крыльцо маленького домика и крепко застучал ногами, отряхивая с калош снег.
Из комнаты его окликнул отец:
– Ну-ну, долго ты нынче! Как там дела?
Сидя в кресле, Николай Григорьевич приоткрыл одну половинку двери и, откинув голову, смотрел на сына из-под густых бровей светлыми голубыми глазами.
– Ну как? Познакомился? Подружился?
– Познакомился! – Сергей Николаевич повесил пальто, бросил на полку шапку. – И, кажется, подружусь!
– Ну и хорошо! Первое впечатление самое верное, говорят. За обедом подробно расскажешь. А у меня радость. Письмо получил. Матвеич мой объявился! На пасеке живёт. Приглашает в гости. – Старик протянул сыну письмо: – Вот, читай!
– Да ну? Матвеич?! А про Оксану пишет? – пробегая глазами неровные строчки, спрашивал Сергей Николаевич.
– Пишет, пишет! Соскучилась твоя сестрёнка, – вздохнул отец.
Матвеич был старый товарищ Николая Григорьевича. В гражданскую войну оба они партизанили на Украине, потом расстались, изредка обмениваясь письмами и сохраняя старую дружбу. Теперь Матвеич звал старика на Украину: «Приезжай, старина! Полечим твои больные ноги».
От партизанских лет, проведённых в лесах и болотах, у Николая Григорьевича к старости разболелись ноги. Он редко куда-нибудь выходил и в отсутствие сына скучал, с нетерпением глядя в окно. Особенно мучило его безделье.
– Я ведь ещё работать могу. Ноги мне не мешают, – грустно говорил он сыну – Ты вот всю ночь там что-то пишешь. Давай я хоть помогать тебе буду.
Как-то Сергей Николаевич попросил отца переписать свой доклад, с которым он должен был выступать на совещании учителей. Старик оживился, захлопотал и принялся за работу. Он тщательно переписал доклад разборчивым, крупным, немного детским почерком, без единой помарки.
– Ого! Да тебе мог бы позавидовать любой ученик четвёртого класса! – смеясь, сказал Сергей Николаевич.
Вечером, выметая комнату, он обнаружил в углу скомканную бумагу – это были испорченные листы с кляксами. Но старик уже зарекомендовал себя как переписчик. И теперь Сергей Николаевич сам часто обращался к нему с просьбой переписать что-нибудь.
Прочитав письмо, они вдвоём стали сочинять ответ Матвеичу.
– А что, Серёжа, может, и катнём с тобой в гости, а?
– Катнём, катнём, – отвечал Сергей Николаевич. – Как-нибудь летом…
О проекте
О подписке