– И какая разница, зимой ее есть или летом, – недоумевала она. Но капусту тушить перестала. На следующий день она на обед приготовила, как всегда, макароны и еще свои любимые котлеты. А на ужин сварила суп молочный с рисом. Муж иногда просил, чтобы Маша сварила ему эту минестру. Но она опять не угодила. Макароны и две котлеты – это оказывается много для обеда. Одну котлету достаточно. И вообще, что это за еда – котлеты? А когда она налила на ужин минестру, он отодвинул тарелку:

– Сейчас это не едят.

– Фу, да когда же это кончится! – вспыхнула Маша, но ему сказала, взяв себя в руки:

– Хорошо, не хочешь, ешь котлеты, которые остались от обеда.

– Нужно готовить, чтобы только на один раз, потом уже не вкусно, – буркнул Лука.

– Мой дорогой, – надев на лицо идиотскую улыбочку, сказала Маша, – котлеты вкусные всегда, и горячие, и холодные.

Он сделал вид, что не понял. Достал из холодильника колбасу, отрезав два светящихся кусочка, вложил между двумя кусками хлеба, откусил и закрыл глаза от удовольствия:

– Как вкусно!

И только прожив с мужем год, когда она уже начала понимать по-итальянски и немного говорить, она поняла, что ее мужу не нужны эти ее вкусные блюда. Он не привык к ним. И в шестьдесят пять лет его уже не переделаешь. А еще она поняла, чем дешевле еда, тем она для него вкуснее. И вообще, меню всегда одно: на обед макароны с суго (подлива) и тоненький кусочек мяса, на ужин салат из листьев и такой же тонкий кусочек колбасы или окорока с двумя огромными кусками хлеба. Иногда вместо салата можно какую-нибудь траву, отваренную и заправленную оливковым маслом и уксусом. И все.

Все остальное есть нельзя. Маша с тоской думала.

– Ну вот, никакого в жизни счастья. Секса нет, любви нет, одежды нет. Есть только то старье, которое она втайне от мужа иногда покупала на ярмарке в куче поношенных вещей. В дом ничего нельзя купить. Как-то она принесла с ярмарки искусственных цветов, поставила на кухне букетик и коротенькую в пять листочков лиану прибила к стене над кроватью. Хоть какой-то уют. Но муж весь вечер бурчал, что в доме у него все есть и ничего менять не надо. И еще и еды вкусной купить нельзя. Хорошо живем!

Пришло письмо от подруги Веры. Она писала:

«Дорогая Машуня, что же ты не пишешь, как ты там, в солнечной Италии? Как там твой муж, любит тебя? Пиши, у тебя, наверное, много впечатлений там, ты же в Италии».

«Ах, Вера, Вера, подружка моя милая. Если бы ты знала, как я здесь живу. Ну что я тебе могу написать? Какие там впечатления. Что Италия – прекрасная страна, окруженная горами, лесами и рассыпанными повсюду домами, с приветливыми и добрыми людьми – я уже писала, а больше писать не о чем. Что я тебе напишу, что уже год живу в Италии, и еще нигде не была, ничего не видела. Как только заикнусь куда-нибудь съездить, муж начинает плакать, что нет денег. Ну что тебе напишу? Что сижу днем и ночью в этом сарае. Что я еле пережила зиму. В доме было так холодно, что я ходила в трех свитерах, жилетке и шапке. А руки мерзли так, что приходилось надевать перчатки в доме, а ночью спать с грелкой и в шерстяной шапочке. От что муж вечно хихикал и читал лекции, что голова должна быть в холоде. Что тебе написать? Что мне приходится подрабатывать уборкой в домах, чтобы у меня было хоть немного денег, чтобы я могла послать хоть что-то своим старым родителям. Когда я попросила мужа, чтобы он хоть по сто евро отправлял моим старикам, он начал стонать, что он не может помогать своим взрослым дочерям и моим родителям. Написать тебе, как я все вечера корчусь на этом стуле перед телевизором, потому что у моего мужа нет дивана, чтобы прилечь, или хотя бы кресла. К вечеру у меня болит спина и отекают ноги от этого сидения. И жить мне с мужем очень тяжело. Днем он вечно чем-нибудь недоволен, а ночью тоже никакого покоя. Всю ночь я часто просыпаюсь, потому что муж ворочается, встает, включает свою настольную лампу, выходит в туалет или покурить, а я просыпаюсь разом с ним и потом долго не могу уснуть. Лежу на краешке кровати, не шевелясь, чтобы не дай Бог, он не полез ко мне со своей любовью. А когда встану ночью в туалет, считай, что ночь потеряна. Этот мой муж додумался сделать туалет на первом этаже. И пока сбегаешь туда и обратно по крутым ступенькам – проснулась полностью. Написать тебе, что у нас чуть ли не каждый день ссоры из-за еды и денег, которые он дает внатяжку, да еще, оказывается, их нельзя тратить. Ты не слышала, как его дочь с подружками и друзьями бегают обутыми по третьему этажу, прямо по нашему потолку всю ночь, что невозможно спать. Ты не знаешь, что его дочь демонстративно переложила всю домашнюю работу на меня, вплоть до уборки в ее комнатах и мытья ее тарелок. Ну ладно, когда она обедает вместе с нами, я мою всю посуду. Но она обычно еще ест часов в двенадцать ночи и грязную посуду всегда складывает в раковину. Что написать? Что я никак не привыкну к пустому холодильнику, где, как мы говорим, «мышь повесилась», а заполнить его нельзя, сразу недовольство.

Я иногда возмущаюсь, какая разница – или каждый день понемногу или сделать закупку сразу на неделю. Мне как-то спокойнее, когда в холодильнике что-то есть. А он постоянно твердит об экономии. Что написать, что я живу с каким-то бревном, которое не знает, что такое ласка? Я его часто поглаживаю по голове, обнимаю, когда чувствую что ему плохо, жалею его. А он ничего не чувствует. Не чувствует, как мне тяжело без знания языка, без друзей, без каких-либо развлечений. Он не может понять, что я в чужой стране и мне нужно как-то адаптироваться, прижиться, привыкнуть к нему. Мне нужно помочь, относиться ко мне терпимее и ласковей. Но этого нет, потому что он не знает, как это делается. Он жалеет только себя, какой он несчастный почему-то. Я так думаю, потому что не может заниматься любовью. И он вечно плачет, какой он несчастный и безденежный».

Маша вздохнула и написала подруге, что у нее все хорошо и муж ее любит.

* * *

Еще лишь начало мая, но тепло уже с самого утра. Маша бродила по ярмарке. Прошлась по рядам, покопалась в кучах, это типа сэконд-хэнда, и выбрала себе кофточку за три евро. Она не говорила мужу, что она что-то покупает себе. Обычно говорила, что подруга Лена дала. Та, которая была переводчицей на их бракосочетании.

Лена в Италии уже живет почти десять лет. Она несколько раз приезжала в Италию на гастроли с вокальной группой. Молодая, статная и красивая, она быстро покорила сердце красавца Жижи. Выйдя замуж, она привезла сюда и своего сына-восьмиклассника. Лена очень переживала, что мальчик не сможет учиться в школе на итальянском языке, но мальчишка быстро сориентировался и уже через полгода болтал со сверстниками-итальянцами.

Маша иногда приходила к Лене. Она любила бывать у Лены, и каждый раз восхищалась Лениной квартирой. В ней было очень красиво и уютно. В огромной комнате по итальянской моде были зал и кухня. Что сразу бросилось в глаза – это красивые гардины на окнах и огромная люстра, переливающаяся перламутром и зеркалами. Заметив Машин взгляд, Лена сказала:

– Из России тащила.

По стенам в квартире висело множество картин в дорогих рамах и огромное зеркало на полстены в багетовой раме. Справа буквой «г» стояли два кожаных дивана и возле них восхитительный столик из стекла. Слева сервант с дорогой посудой и круглый белый стол, застеленный шикарной скатертью. Возле него такие же белые стулья, обтянутые гобеленом и сделанные под старину. Дальше стоит еще один миниатюрный столик, а на нем разные красивые серебряные и хрустальные вещички и в красивой китайской вазе искусственные цветы – синие розы. Очень необычно и красиво. В конце зала, поперек отделяя зал от кухни, стоит такой же белый шкаф, как и вся мебель. Он без задней стенки и на его полках стоят различные статуэтки, красивые вазочки и на верхних полках книги.

Полы застланы дорогими коврами. В углу огромный телевизор.

– Молодец, Леночка, у тебя шикарный дом, – сказала Маша, невольно сравнивая со своим, где она сейчас жила.

На кухне, наверху кухонной стенки, Лена сделала русский уголок. Поставила там балалайку, матрешек и русский тульский самовар.

В двух других комнатах была супружеская спальня и напротив – комната сына. И везде картины, длинные красивые шторы и ковры.

– Дом в русском стиле, – заметила Маша. – А твой муж не против, что ты так обустроила дом?

– Нет, что ты! Ему даже нравится жить в таком красивом доме.

– Ну вот, оказывается не все итальянцы жадные, как мой муж. Ему ничего не надо, лишь бы не тратить деньги, – вздохнула Маша.

– Маш, ну не расстраивайся. Ну ты же знаешь, что как и в России, здесь хороших мужиков давно порасхватали, а что никому не нужно, то осталось нашим бедным женщинам, – сказала Лена, наливая кофе себе и Маше.

– Лена, ты знаешь, – жаловалась Маша, – я стараюсь с ним ужиться. Я терплю все его бесконечные недовольства, я его всегда зову «мой дорогой». Когда он чем-то расстроен, я его жалею, обнимаю, а расстроен он почти всегда. Но ты даже не представляешь, сколько нервов мне это стоит! И самое обидное, что это все не ценится.

– Да не расстраивайся, Маш, как только сделаешь документы, бросай его. Если не получается жизни, зачем себя мучить. Ты еще молода и очень симпатична, найдешь себе лучшего.

– Ой, Лена, не знаю, что делать. Он, вроде, любит меня. Правда, очень жаль, что он очень редко говорит об этом. Ну такой он человек. И потом, ну как его можно бросить, он вечно такой несчастный.

– Жалей, жалей! А он тебя жалеет?! – воскликнула Лена.

Маша бродила по ярмарке – меркате. Довольный народ съехался со всех окрестных деревень и гор. День ярмарки для многих был просто праздником. Люди встречались, общались, сплетничали, делали покупки, сидели в барах, попивая капуччино и пиво. Вобщем, отдыхали. Бродя между рядами автолавок, Маша встретила Лену.

– Леночка, голубушка, приветик! Как я рада тебя видеть!

Они поцеловали друг друга в щеки два раза, как обычно приветствуют друг друга итальянцы, потому что Лена за десять лет проживания в Италии привыкла к этому обязательному ритуалу – целования со знакомыми, да в прочем, и незнакомыми. У итальянцев так принято. Но Маша заметила, что целуются в основном женщины, а мужчины всегда больно щипают за щеку. Маша поначалу возмущалась:

– Больно ведь! И неизвестно, руки у него чистые или нет.

А потом просто стала хватать за руку или даже слегка бить всякого мужчину, позарившегося на ее щеку.

– Мне больно и я не люблю этого!

Мужчины конфузились и удивлялись. По-видимому, это считалось лаской, которую Маша не хотела принять.

Побродив по вещевой ярмарке и поболтав о том о сем, женщины пошли к овощным рядам. Маша набрала фруктов и овощей.

– Муж опять будет возмущаться, – улыбнулась она.

– Давай, давай, надрывай свои руки, благодарности все равно не получишь, – бурчала Лена.

Она купила лишь одну упаковку клубники.

– Остальное муж купит и привезет домой, – сказала она.

Проходя мимо бара, Лена увидела знакомых русских женщин. Они сидели за столиком и пили кофе.

– Девочки, приветик, – улыбнулась Лена, садясь рядом с ними.

Маша присела на четвертый стул.

– Знакомьтесь, это моя подруга Маша.

Одна из них была примерно Машиного возраста, другая намного моложе. Маша замялась, как представиться и с улыбкой сказала:

– В России была Мария Александровна, а здесь Маша. Просто Маша. Здесь по отчеству не зовут, кажется.

Девчата засмеялись:

– Просто Катя.

– А я просто Люба, – сказала та, что помоложе.

Лена заказала для всех купуччино, и женщины оживленно болтали о последних новостях. Маша рассматривала новых подруг. Что постарше была худощавой, с маленькими голубыми и очень симпатичными глазами, с ямочками на щеках и обесцвеченными волосами. Одета она была модно, но недорого. Другая, что помоложе, темноволосая, со стрижкой под каре, с белозубой улыбкой и необычайно сияющими глазами. Из глаз ее струился свет.

«Как солнышко», – подумала Маша.

Мимо пробегал пожилой итальянец. Он взял стул и присел к женщинам.

– Девочки, здравствуйте, что вам заказать? – широко улыбаясь, спросил он.

– Мне крем-ликер, – сказала Люба. – И мне, и всем.

Когда он пошел заказывать, Люба сказала:

– Это мой хозяин, я квартиру у него арендую. Хороший мужик, но женат.

– А тебе он что, нужен? – съехидничала Катя. – У тебя ведь есть жених. Вот мне бы не помешало.

– Ну, у тебя тоже есть, – парировала Люба.

– Ой, да я не знаю. Я, наверное, с ним не буду. Ну что, он только лижет и все. Зализал всю, – и захохотала.

Вернулся Ивано, а за ним официантка с подносом.

Мимо проходили толпы людей. Кто что-то покупал, кто просто глазел, кто встречался с друзьями и знакомыми. Мимо прошла девушка лет восемнадцати. Ивано потянулся за ней взглядом.

«Надо же, старый, а туда же», – подумала Маша.

А он сказал:

– Девчата, познакомьте меня с какой-нибудь русской девушкой не старше двадцати, двадцати одного года.

Люба улыбнулась:

– А тридцати нельзя?

– Нет, нет, – вполне серьезно сказал Ивано. – В тридцать лет ты уже опытная и знаешь, как нужно заниматься любовью. А мне нужна неопытная, чтобы с нею чуть-чуть и она не поняла, что что-то не так.

Все захохотали, а Маша подумала:

«Какие простые ребята эти итальянцы! Так всенародно, без стеснения говорить об этом и запросто признаются в своей слабости».

– Ой, что-то мы засиделись, – сказала Люба. – Мне на работу надо.

– А где ты работаешь? – поинтересовалась Маша.

– Да убираю в доме, здесь недалеко.

– А ты не знаешь, где еще можно убирать? – спросила Маша, и добавила:

– Мне мой муж уже год ищет работу и ничего не может найти.

– Да, здесь очень трудно с работой, – добавила Катя.

– Девчонки, если что услышите, позвоните мне, вот мой номер домашнего телефона.

Обменявшись номерами телефонов, они разошлись.

– Лена, пошли ко мне, – предложила Маша.

– Хорошо, только на полчасика. Мне еще нужно готовить обед, – согласилась подруга.

Как только они вошли в дом, их обдало холодом и сыростью.

– На улице жара, а здесь как в погребе, – сказала Лена.

– Да, вот так я живу, – уныло протянула Маша. Они поднялись на второй этаж:

– Заходи в мой зал-кухню, – улыбнулась Маша.

Лена уже была в этом доме несколько раз и всегда поражалась убогости дома и обстановки.

«Бедная Маша, – подумала она в который раз. – Живет как в сарае».

Они жевали апельсины, которые Маша только что купила, и болтали. Внезапно, раньше времени пришел на обед Лука. Он зашел и недовольно буркнул:

– Здравствуй, – и выскочил в коридор.

Лена засобиралась домой:

– Маш, я пошла, – и выскочила из дома.

Недалеко стояла ее машина. Она вскочила в нее и уехала. Минут через двадцать вернулся Лука.

– Навела здесь русских, – забурчал он.

– Кого я навела? – у Маши задрожали руки. – Я что, не имею права подругу привести?!

– А если что пропадет в доме. Я на работе неспокоен. Переживаю за дом, – бурчал он.

Маша вспыхнула:

– Можно подумать, что в твоем доме есть что взять.

– Я не люблю, когда в доме посторонние, – буркнул опять Лука, пряча глаза.

Маше стало так обидно, что слезы сами покатились из глаз. Она накрывала на стол, а слезы текли по щекам. Муж сел за стол и стал медленно жевать макароны. Он недовольно взглянул на горку мандарин в вазе, и лицо его почернело еще больше. На Машу он не смотрел, вроде бы ее и не было. Вытерев, слезы салфеткой, она поковыряла вилкой макароны. Лука, съев макароны, принялся за шпиначи – шпинат и мясо. Поел и молча ушел в спальню отдохнуть. Маша мыла тарелки и тихо плакала.

Она с мужем очень мало разговаривала, ей еще было трудно говорить по-итальянски, и он ее не понимал, только махал рукой, не можешь говорить, лучше молчи. Нет, чтобы помочь сказать правильно. Не бывает. Учи сама.

Прошло два дня, Маша молчала. Она не издала ни одного звука. Он понял, что это бойкот, что она обиделась на него. Хотя он так и не понял почему. Он хозяин дома и вполне законно волнуется о его сохранности. Он почувствовал, что ему не хватает Машиных приглаживаний по голове и плечам, не хватает вечернего массажа, который она делала ему, когда болела его шея. Ему не хватало ее «мой дорогой». Ему хотелось ей пожаловаться, и чтобы она его вновь пожалела и подбодрила. И внезапно он испугался:

– А вдруг она уйдет от меня?

Вечером он принес ей золотой кулончик в виде сердца. Он не стал на колени, он не схватил ее руку, чтобы поцеловать и попросить прощения. Он просто ткнул бархатную коробочку ей в руки и сел ужинать. Маше кулончик очень понравился. Она повесила его на шею, обняла мужа сзади и шепнула на ухо:

– Спасибо, дорогой.

А сама подумала:

– Ну, хоть какая-то компенсация за мои слезы.

Она опять надела маску хихикающей дурочки, и он был весь вечер доволен. На следующий день позвонила Люба:

– Маша, я сейчас дома, не хочешь ко мне прийти?

– Почему бы нет, – ответила Маша. – Муж пообедал и ушел работать, а мне делать нечего.

И она пошла к Любе. Люба жила рядом, через несколько домов. Квартиру ей снимал ее жених. Они уже больше года встречались с ним. Он платил за квартиру, покупал ей еду и делал подарки в виде золотых украшений по праздникам и на день рождения. Иногда покупал кое-что из одежды или давал ей денег.

Это Люба рассказала ей за чашкой кофе.

– Я слышала, что сейчас на море набирают работников на сезон. Меня мой не пустит, а ты, если хочешь, попробуй, – сказала Люба.

– Не знаю, нужно говорить с мужем, – сказала Маша прощаясь.

Когда ужинали, Маша сказала:

– Мой дорогой, я хочу поехать на море, на лето, поработать. Мне нужно родителям послать денег, а у тебя нет. А здесь, сам видишь, никакой работы. Можно я поеду в Римини, может, найду что-нибудь?

Лука почернел и недовольно заерзал. Ему очень не хотелось отпускать жену на все лето, но тогда придется давать ей деньги для ее родителей, а этого ему не хотелось еще больше, и он буркнул:

– Ну, если есть деньги, езжай.

Маша от радости чуть не подпрыгнула. Боже, наконец-то она сможет покинуть хоть на какое-то время этот холодный сарай и этого никак не любимого мужа. Как бы она ни старалась его полюбить. Но она сделала скорбное выражение лица и сказала:

– Мой дорогой, мне тоже очень не хочется расставаться с тобой.

А сама подумала:

– Ну и артистка я здесь стала, хоть на большую сцену.

Вошла Къяра вся помятая и лохматая. Она целый день, как всегда, спала. Сейчас проснулась и не умываясь, с нечищеными зубами уселась за стол.

Маша повернулась к ней:

– Къяра, я завтра уезжаю, приготовь, пожалуйста, обед отцу.

Девушка точь в точь, как ее отец буркнула:

– Хорошо.

Утром Маша подскребла копейки, которые у нее остались. Муж молча смотрел, но не предложил денег. Он только подбежал к ней, больно ударил по попке и крикнул, заглядывая в глаза:

– Аморе.

Он это сказал для того, чтобы она помнила, что он ее любит, и чтобы она не подумала там где-то найти себе другого. Маша вздохнула, чмокнула в подставленные его синие губы и подумала:

«Да пошел ты со своей любовью, лучше бы денег дал».