В центре Москвы расстояние между станциями метро небольшое. Те несколько минут, за которые поезда пролетают пространство от пункта А в пункт В, не дают возможности, если ты, конечно не едешь из одного конца Москвы в другой, поподробнее рассмотреть пассажиров и наделить их историями, не имеющими никакого отношения к этим самым подземным путешественникам.
Когда НЕТ возможности втиснуться между людьми на неудобное сидение, при этом удобно там расположиться и уткнуться в электронную книгу или смартфон, то ЕСТЬ желание пофантазировать на тему: «Кто этот человек? Какой он? Куда едет? Кем работает? Что его волнует? Каков он в быту?» И так далее. Не размышлять же бесконечно о различных делах, проблемах, планах и заботах своей жизни, тем более что всё – суета. «Нельзя сразу бросаться в кипучую деятельность по решению возникшего вопроса, нужно подождать. Он, вопрос, может сам отпасть, и все рассосётся само собой», – говорил наш зав. лаб., доктор наук, профессор. Конечно, если вспомнить слова нашего военпреда: «Вопрос не член, он может стоять сколько угодно!» – здесь несколько другой энергетический потенциал ситуации, но и тут то же самое течение мыслей вполне оправдано. Если проблема стоит или висит давно, то пусть поколеблется еще какое-то время, хлеба же не просит. Вот и получается: чем перекачивать свои несчастные мысли туда-сюда, лучше обратить внимание на окружающую среду и погрузиться в мир своих фантазий, не связанных лично с тобой. Чужие люди, другие персонажи, а проблемами их можно наделить вполне неразрешимыми и сразу станет легче, вон как все страдают, не меньше меня самой, любимой. Или не злобствовать, а, например, пуститься в легкий флирт. «Навязать» вот этому толстомордому мужику, который явно с бодуна, неожиданную романтическую связь с вон той тощей и бледно-серой курицей неопределенного возраста. Охарактеризовать взаимоотношения с сотрудниками офиса этого субтильного юноши, необщительного, погруженного в своё «я» и обиженного на весь белый свет.
Мне пора выходить, до службы ровно пять минут, и вот дела производственной деятельности поглощают меня до восемнадцати ноль-ноль…
Ах, какое счастье: наконец-то рабочий день окончен! Убаюканная плавным потряхиванием вагона метро, я возвращаюсь домой. К станции Крылатское народ чуть-чуть рассосался, и я обнаружила на опустевшем диване метро напротив меня забавную троицу тесно прижатых людей. От Крылатского до Строгино поезд идет долго, около восьми – десяти минут. Все это время я с интересом и, конечно, украдкой наблюдала за ними. Между двух могучих ядро-толкательниц сидел худенький, с большой головой, закутанный в серый шарф с кистями и в очках, мужчина. Огромная женщина примерно тридцати лет, сидящая справа от очкарика, килограммов под сто десять, поместила между ног на полу вагона объёмную сумку. Не отрывая глаз от мобильного телефона, она толстыми пальцами тыкала в дисплей, покачивая в такт движению поезда круглыми, необъятными коленями. Соседка слева, имела меньший – примерно на пять кило – вес, тоже не отрывалась от смартфона, и меж её, тоже не маленьких ног, покоился баул. Обе дамы сидели вплотную к узким плечикам мужчины, не давая ему возможности прижать локти к своим тощеньким бокам, и он, сжатый в неудобной позе – ручки вперед, ножки рядышком – одним пальцем в районе коленок придерживал сплющенный портфель. Румяные щеки дам пламенели в сравнении с бледным, сухощавым личиком мужчины. От обеих исходил яростный и всепоглощающий заряд женского начала, способный и коня на скаку…, и в горящую избу…, и спасти, и накормить, и спать уложить. Время от времени они искоса фиксировали своего соседа, сначала изучающим взглядом, потом уже более теплым, дружески-любовным. Большеголовый мне напомнил хвостатого сперматозоида на перепутье. Куда нырнуть? Налево или направо? При этом нырнуть следует обязательно, две яйцеклетки так просто не отпустят! Они созрели для полнокровной жизни на земле и возьмут свое при любых обстоятельствах! Его дальнейшие действия предопределены, правда, выбор все-таки есть! В один прекрасный момент мне даже показалось, что он сделал слабую попытку вырваться из тисков, но, задавленный могучими плечами, в смирении и тепле покатился дальше навстречу судьбе.
Вырвался он и спасся или нет, мне неизвестно, так как я вышла на станции Строгино, а «яйцеклетки» еще теснее прижались к сперматозоиду, и его обреченный взгляд затравленно посмотрел мне вслед. «Держись мужик! Попался!» – игриво улыбнулась я и выпита.
Несмотря на то, что моя мама утверждала, будто она произошла от пришельцев, реальная картина её корней все же просочилась сквозь коммунистические происки советского времени.
Её мама, урожденная Анна Глинская, утверждала, что хорошо помнит, как её бабушка рассказывала о годах обучения в Смольном институте в Петербурге. В это учебное заведение принимали дочерей лиц чинов не ниже полковника и действительного статского советника на казённый счёт и дочерей потомственных дворян за годовую плату, и готовили их для придворной и светской жизни.
Бабушка Анечка, или Бабанечка, как её звали мы все, прожила нелегкую жизнь, но смогла вдохнуть в своих дочерей любовь к этой самой жизни и необыкновенное чувство юмора. Моя мама, женщина с царственной осанкой и божественными чертами лица, всегда смеялась, когда муж её родной сестры называл маму Великой Екатериной Третьей. Несмотря на бедное детство и тяжелую жизнь, рачительной хозяйкой она так и не стала. В её характере присутствовала некая дворянская широта души, расточительность и доброта. Щедрость и радушие не позволили скопить грош на черный день, она отдавала последнее и никогда не жалела об этом.
Глядя на неё, моя молодая жена, воспитанная в бедности и тщательной экономии, к сожалению – а может, и к счастью – переняла мамино отношение к жизни. Отсутствие педантичности в характере, некоторая небрежность в быту и умение посмеяться над собой не привели к мелочному истязанию ближнего в семье из-за неудачного планирования бюджета или множества других, сопутствующих семейной жизни, проблем.
То, что мы с женой могли одновременно в один и тот же день купить по велосипеду, так как давно собирались это сделать, и, не сговариваясь, каждый получил премиальные деньги и притащил к вечеру домой железного коня, говорило о нашем одинаковом восприятии жизни. А уж покупка хлеба, кефира, фруктов и так далее, оканчивалась порой просто гомерическим хохотом, когда мы приносили после работы – и она, и я – все по полному объему.
О проекте
О подписке