– Да что там рассказывать – он вам сам всё расскажет. Болтливый очень.

Санька открыл окрашенную в синий цвет железную калитку и они вошли в маленький дворик, заваленный колотыми дровами. Санька постучал в дверь, в окно:

– Дед Семён, я пришёл!

Ещё пару минут постучал и решительно начал собирать поленья. Наталья стала помогать. С шутками они таскали дрова за дом, в приготовленную поленницу. Когда решили присесть и отдохнуть, в калитку, сильно хромая на левую ногу, вошёл пожилой мужчина. В его руке был обыкновенный пакет с продуктами. Наталья удивлённо приподняла брови на Саньку:

– Это что, наше время?

– Угу.

– А чего не предупредил? Я б телефон взяла, детям позвонить.

Санька неопределенно пожал плечами и двинулся к хозяину дома:

– Здравствуйте, дед Семён.

– О, Санёк, здорово! – мужчина поставил пакет на землю и крепко пожал Санину ладошку левой рукой. Ну для Саши он и был дед, но Наталья никак не могла называть его дед Семён. На вид мужчине было лет шестьдесят. Ещё моложавый, но с серебряными прядями у висков. Опрятная стрижка, чистая одежда.

– Семён, – протянул левую руку Наталье.

– Наталья. Родственница Саши.

– Ого! Я думал, он сирота.

– Что ж ты, Саня, скрывал свою родственницу?

Саня отвел взгляд и пожал плечами.

– А мы вам помочь пришли! – поспешила сменить тему Наталья. – Вот дрова носим на задний двор.

– О, ну за это спасибо! А то мне протез лишний раз нагнуться не даёт. Рубить приспособился, а вот собирать – проблема. Пойдёмте в дом, я вас чаем напою!

За кружкой чая дед Семён, обрадованный неожиданному слушателю, рассказывал историю своего детства – как они с другом Сашкой не сдавали свои пальтишки в гардероб, а прятали их в дупле дерева возле школы, а потом, отпросившись в туалет, сбегали с уроков. Как курили в сарайке и Семёнова мамка их поймала и обоим уши пооткручивала. И что Санька сильно уж похож на того, его друга, Сашку.

– Дед Семён, мы пойдём, дрова поубираем, а то у нас ещё дел куча, – перебил Санька, вставая из-за стола.

– Да, действительно, засиделись, – спохватилась Наталья.

– Заболтал я вас, вы меня простите, старика.

Дрова перетаскали в молчании, Санька пожаловался на занятость и распрощавшись с хозяином, они отправились в лес.

– Рассказывай, – попросила Наталья, – ты что ли был тем другом Сашкой?

– Я.

– И что произошло? Что ты ему должен?

Санька остановился, грустно вздохнул:

– В тот год снега много навалило и я его позвал с крыши фермы в сугроб прыгать. Там ещё одноклассница наша была, Настя. Перед ней и хорохорились. Мы только залезли, я на другую сторону соскальзывать начал и за Семёна схватился. Так, вместе, как попало и упали. А там такие столбы железные, к которым сетки крепятся, ну ему руку порезало, а нога в мясо. Настя помощь позвала, Семёна успели в район увезти. Ему потом руку сшили, но там что-то – то ли с мышцами или сухожилиями, а ногу не спасли. Всю жизнь вон на протезе и не женился и детей нет. Прихожу помогать. – Санька тяжело вздохнул. – За всю его сломанную жизнь я виноват.

– А ты? – тихо спросила Наталья.

– А я что? Я сразу насмерть. Не мучился.

– Так ты мёртвый? – у неё встали волосы дыбом.

– Ну какой же я мёртвый, тёть Наташ? Я ж тёплый!

– А шрамы у тебя откуда?

– Ну это как напоминание мне о долге. Как очередной долг закрываю, тот шрам исчезает. Вот мы с вами за зеркалом сходили, ещё один шрам сошёл.

– А там что случилось с тобой?

– А там вообще странная история: я пробовал в тот день не воровать ни то зеркало, никакое другое уже несколько раз, но всё равно, видимо, в чем-то оставался виноват. Там оправу для этого зеркала я вырезал. Я должен был её позолотой покрыть, но я не успел просто. Это зеркало какая-то богатая сеньора заказала, мастер Винченсо ей его утром должен отвезти. Я думаю, раз оно не закончено, то оно ей не понравилось. А, вдруг, муж той сеньоры надавал мастеру плетей и он мне хлыста дал в сердцах, как вернулся? А сам умер через неделю от заражения крови? А теперь мы зеркало стырили, и у меня шрам пропал от хлыста, которым меня мастер по приезду "наградил". Значит он другое зеркало сеньоре отвёз и оно ей понравилось. И мастер жив остался и я так у него и остался в подмастерьях. А потом, может, как мастер и обещал, когда я вырос, в его мастерской управлять стал, ведь мастер не молодой был уже. Но скорее всего мастер меня хлыстом бы отходил за неисполнение и я б умер от заражения крови, – я не знаю. Я ушёл в этот вечер оттуда сюда. И коридор только в ту же ночь открыт. Никто не заметил моего ухода. Я здесь уже столько долгов закрыл и мог уйти туда, как я ходил туда-сюда, а сейчас коридор закрылся.

– Сань, а когда все долги закроешь и все шрамы пропадут, что будет?

– Не знаю, – Санька пожал плечами, – но там, вроде, на спине ещё много осталось.

Демьян опять встретил их натопленной банькой, да столом, полным еды: салатик из свежих овощей, холодненькая окрошечка, жаркое да пирог с яблоками. Да только у Натальи совсем не было сил на еду. Она очень устала, ныли с непривычки мышцы. Демьян с Санькой только переглянулись, когда хозяйка из последних сил утопала в баню.

– Как думаешь, Сань, долго она продержится, если он явится? Сама силой своей не лечится, как она сможет другим-то помогать? – Демьян задумчиво водил пальцами одной руки по столу.

– Не знаю, – Санька пожал худенькими плечиками, – но сила проснулась в ней. Вчера такая поляна цветов после её слёз осталась!

– Ну это я тоже чую: еды полные закрома, и коровам припасено, и дров для бани, – Демьян грустно вздохнул, – да только скоро потянутся к нам "просящие", а хозяйка силу не взяла, учить её надо. А кто будет?

– Так ты и учи, – сказал Санька сонно, – а мне некогда, у меня там детдомовцы да рыцарь, будь он неладен! – Санька зевнул.

– Вот ещё – я учи! – Демьян глянул на мальчишку из-под густых бровей. – Я многого не знаю, при Видящей не жил, так только, основы.

– Понятно, – Санька уже откровенно зевал, – учитель нужен. Тут думать надо…

– Таточка, – говорила во сне бабушка, – зачем мучаешь себя? Пошто силу родовую не призовёшь? Скоро прознают все, что Видящая тут есть, да все в лес потянутся, а ты не помочь, ни защититься не сможешь.

– А от кого мне защищаться, ба? Тут Санька да Демьян.

– Ну не скажи! Раз ты не видишь, думаешь нет никого? Так ты оглянись! Выйди из-за плетня, пока не ходють, да погляди на лес попристальней, а то некогда потом будет, как Наял явится! А силу бери, не думай! У тебя ж зеркало есть!

***

Наталья проснулась утром от звонкого "кукареку". За окном вставало золотое летнее солнце, утренний ветерок нежно трогал лёгкий тюль и тут второй раз это звонкое: "кукареку"! Еле встав с кровати, с ахами и охами она поковыляла к окну. Из него не было видно "будильник". Выйдя из дома, накинула по пути снятую с вешалки полюбившуюся куртку в красный цветочек и вошла в сарай. Да только то был не тот сарай на одну корову, где телилась Зорька, тут было несколько отдельных стойл по правой стороне. Зорька с тёлочкой занимали самое большое. А по левой стороне, за сетчатой дверью на разной высоте находились куры. На самом верху и находился хохлатый красавец.

– Это что? Это как? – Наталья растерялась.

Из воздуха опять соткался Демьян:

– Так доброе дело вчера сделала, частичку себя отдала – человеку немощному помогла. Вот и возвращается всё сторицей.

– Демьян, а ты бабушку мою, Фросю, знал?

– Нет, хозяйка, – Демьян помотал головой, – другой домовой у неё жил, Наял.

– Мне баба Фрося во сне сегодня тоже что-то про Наяла говорила. А что с ним случилось? – Наталья гладила Зорьку по тёплому боку.

– Так неизвестно. Как она вышла из леса, к людям вернулась, так разом всё прахом пошло: и дом и всё вообще. Демьян поднял голову, прислушиваясь:

– А вот и первые "ласточки".

– Что? О чём ты?

– Лесовушки пришли, гостинцы принесли. Ты им поляну цветов наплакала, а они страсть как венки плести любят.

– Лесовушки? – Наталья была в недоумении. – Это кто?

– Ну пошли, хозяйка, познакомлю, – Демьян ухмылялся в усы, наблюдая за реакцией хозяйки.

Издали Наталья увидела двух худеньких, низкорослых девушек. Приблизившись, она просто уставилась на них, открыв рот. Девушки были как бы и не девушки совсем – может и женщины, может и бабушки. Носы их были просто сучки деревьев, у одной даже листик болтался сбоку, глазки – цветочки: сердцевинка – глазки, лепесточки – реснички. Рот – тонкая полоска, ушей и бровей не видать. На непонятной формы головах – то ли мох, то ли трава и сверху огромные венки из жёлтеньких и синеньких цветов с Натальиной поляны.

– Здравствуй, хозяйка дома в лесу, – пропищала одна, приложив ручку-веточку к груди.

– Здравствуй, – скрипучим голосом вторила её подружка.

– Здравствуйте и вам, – Наталья растерялась.

– В дом позовёшь? – пищала первая.

Демьян тронул хозяйку за руку, Наталья взглянула на него, он отрицательно покачал головой.

– Ну и ладно, тоже мне, хозяин нашелся, – опять пищала первая.

– Ага, ага, нашёлся тут! – скрипела вторая.

– Ты, хозяйка, прими от нас гостинец – за цветочки благодарствуем. Давно в нашем лесу такой красоты не бывало. Когда последняя видящая, Ефросинья, уходила, рыдала сильно, так весь лес цветами разными усыпан был. Так с тех пор и ходим не радостные. А тут опять красота такая! Мы сейчас пойдём и лешего нашего обрадуем, что ты у нас есть! А то тоже хандрил столько лет, да в спячку завалился, за лесом не смотрит, бурелом сплошной, не пройти. Так что, хозяйка дома, жди хозяина леса, обязательно явится! И, смеясь, лесовушки растворились в воздухе, а на земле стояла большая корзина с земляникой, сверху которой лежал красивый венок.

– Ты, хозяйка, в дом никого не зови и не пускай, – Демьян указал пальцем на корзину и та поплыла через калитку во двор. – А то не выгонишь потом. Сама ко всем выходи, и смотри: правда если помощь нужна, так можешь в беседочку пригласить, – он кивнул на новую беседку, которой вчера тут не было. – А если так пришли, поклянчить чего, так за плетень не выходи, просто ветерок призови, чтоб от дома отпугнуть, ну или, если совсем доставать начнут – купол невидимости поставь.

Наталья смотрела с удивлением на домового:

– А как это?

Демьян хлопнул в ладоши и корзина с земляникой исчезла.

– В погребе она, – ответил он на недоумённый взгляд Натальи. – Зачем мне тратить силы и время, если я могу переместить? Вот так и ты, хозяйка, – зачем тебе терпеть боль в натруженных мышцах, если ты можешь её снять, не пойму?!

– Как снять? – ещё больше удивилась она.

– Ну так ты в верхнем шкафчике, что в комнате твоей, смешай что само подскажет, да пожелай, чтоб не болело и пальцами щёлкни.

Наталья доковыляла до комнаты, открыла шкафчик, увидела пузырёчки, травки в мешочках. Два пузырёчка светились до половины. "Наверное по половине надо смешать" – подумала она. Смешала в пустом стакане, и выпила бесстрашно, очень сильно пожелала, чтоб у неё ничего не болело, щёлкнула пальцами и боль прошла, будто и не бывало.

– Ого! Демьян! Всё прошло! Ой, как хорошо-то! Ничего не болит! Она засмеялась, выбежала во двор и закружилась на месте. По беседке побежали зелёные побеги и распустились синие звёздочки вьюнка. Демьян улыбался в бороду.

– Пойдём завтракать, хозяйка. Нам ещё варенье варить.

– А Санька где? Спит ещё?

– Нет, – Демьян нахмурился. – Вчера ещё ушёл – хотел с детдомовцами встретиться.

До обеда Наталья и Демьян провозились на кухне, занимаясь вареньем.

– Можно было и поволшебничать, только такое варенье закиснет быстро да и невкусным будет, – объяснял домовой.

Он ещё много чего рассказывал хозяйке, и про лес и про лесных жителей, только её беспокоило долгое отсутствие Саньки.

– Пойду, что ли, прогуляюсь, – решила Наталья.

Она медленно обошла свои владения: в маленьком саду перед домом выкинули листья розовые кусты, из-под земли уже сильно заметно вылезли розовые побеги пионов, в кроне цветущих яблонь перекликивались какие-то птицы. Запах яблоневого цвета смешивался с запахом цветущего куста сирени и кружил голову. Наталья закрыла глаза, подставляя лицо солнышку и наслаждалась тем, как лёгкий ветерок нежно ласкает её лицо.

– Кхе-кхе, – раздалось где-то рядом.

Она открыла глаза и уставилась на говорящего: Леший! Как есть леший!

– Ты, что ли, новая хозяйка дома? – спросил корявый ствол дерева с глазами и длинным, сучковатым носом, облокотившись на плетень.

– Я… – Наталья беззастенчиво оглядывала пришельца.

– В дом позовёшь?

– Ээ…

– Ну да, ну да. Незнакомы ж мы. Леший я местный. Леса этого хозяин. Акимычем кличут.

– Леший Акимович? – уточнила Наталья с глупым видом.

– Нее, Северьян Акимович. Можно просто Акимыч, – леший оскалился деревянными зубами.

– А я – Наталья. Пройдёмте в беседку, чайку попьём.

Страх уступил место любопытству, тем более, что лесовушки предупреждали о скором появлении лешего.

В беседке уже был накрыт стол для чаепития – Демьян расстарался. Домовой обнялись с лешим как старые приятели:

– Ещё скрипишь, трухлявый пень?!

– Ну я смотрю, тебя тоже время не щадит, хозяйский приживалка.

Они были рады друг другу, обменивались шуточками, рассказывали Наталье истории из своей прошлой жизни, из жизни лесных обитателей. Наталья и не думала, что в лесу живёт так много разного народу.

– Жило, – поправил леший, – раньше лес был больше. Гораздо больше. Лет двести назад жили тут два барина и из-за леса всё судились, и пакостили друг другу, не жалеючи. Ты помнишь, Демьян?

– Ну как же, помню, – вздохнул домовой. – Сколько лесу пожгли, дриады по двое-трое в одном дереве долго жили, пока молодняка наросло.

– Ага-ага! Так вот: и малину и землянику только у соседа собирали и дрова запасали, столько крестьян тут в той войне полегло – считай от каждого по полдеревни. Ненавидели друг друга люто! Да только дети тех хозяев прям в суде предстали перед ними: вот, де: любим, страсть как, жить друг без друга не можем! Ничего не осталось, как поженить детей – невеста-то тяжелая уж была. Отдали им тот лес с двумя деревнями в приданое.

– Да только люди в тех деревнях – кто отца потерял, кто мать, кто мужа. Не простили молодых, озлобились на них. И не было молодым от тех деревень проку: доходу не приносили, крестьяне скотину губили, лес вырубали, браконьерничали, пьянствовали. Молодой барин и так и так пытался, а – бестолку. А когда мальчонке ихнему около десяти было, его, как зверя дикого, мужики в лес загнали, гоняли, пока не обессилел, да так вон, возле речки, где сейчас мосток, собаками и затравили.

Наталья от ужаса закрыла рот руками, осенённая страшной догадкой, чтобы не закричать:

– Это Санька был? Скажите, Санька?

Домовой кивнул, не поднимая глаз:

– Барин, когда сына нашёл, поседел сразу, принёс то, что осталось домой, барыня тут и свихнулась. Барин сам и гроб сколотил и сына омыл и слова с того дня не сказал. Да только всех крестьянских детей собрал в своём доме, закрыл и поджёг. А сам повесился. Вой людской стоял по всей округе. Нынче на том месте церква стоит, – добавил он уже тихо.

Наталья обхватила голову руками:

– Так вот почему он к этому месту привязан, по мостику этому ходит. Только почему он ходит в деревни, не которые тут рядом, а, возможно, в разных концах страны находятся?

– А потому, – за спиной раздался звонкий Санин голосок, – что там сейчас потомки тех, кто был невиновен в тот день. Некоторые остановить тех мужиков пытались. И я перед ними этот грех и замаливаю.

Наталья огромными глазами смотрела на Саньку:

– Бедный ребенок! Ты ж не виноват в этом! Ты ж им плохого не делал! И родители твои!

– Ну прокляли-то они меня! – Санька обошел беседку и сел за стол. – Я пытаюсь понять, кто этот потомок из людей вокруг меня. И, когда нахожу, пытаюсь загладить свою вину ценой собственной жизни. Иногда получается, иногда нет.

– Семён понятно. А баба Тоня?

– Так мамка моя. Была.

– И что случилось?

– А там первая мировая война началась, старшего брата призвали ратником, да там он и погиб.

– Так мы к бабе Тоне ходили в какой год, получается?

– Тысяча девятьсот сорок второй, – Саня опустил глаза.

– О, Боже! Так она мне про Великую Отечественную, а ей про ту, что сейчас!

– А ты как погиб?

– Да я как всегда – по глупости. Коров возле леса пас, да заснул. Чего-то они испугались, да ринулись от леса, да меня и снесли. И я с обрыва вниз кувыркнулся, видимо, шею и сломал. Так вот опять меня тропа вывела до мамки, да понять пока не могу, что мне для неё сделать, чтоб отпустило, чтоб ту дорожку закрыть.

Все сидели молча, переосмысливая сказанное.