Ожидая Генку на берегу речки, Эрудит не сидел без дела. Из кустов он вырубил колышки для установки палатки, а после стал собирать сушняк. Когда Генка прибежал, они вдвоем загрузили дрова в лодку и поплыли против течения реки. Проплыв метров четыреста, пришвартовали лодку к противоположному берегу. Поставили палатку, настелили веток, поверх набросали траву. Потом Эрудит приступил к разматыванию закидушек, а Генка занялся костром.
Доложив о встрече с Дыбой, мальчишка стал с энтузиазмом пересказывать книжку «Последний из могикан». Эрудиту было неинтересно слушать, в голове крутились другие мысли, но он знал, что останавливать его бесполезно. Распутав лески, достал из пакета масляные квадратики макухи, просунул их в тугие резиновые колечки, вырезанные из велосипедной камеры, и обе, одну за другой, закинул на самую середину реки. В это время и Генка уже вдохнул в костер огненную жизнь.
Вечер был такой безветренный и теплый, что даже костер горел как-то особенно мирно. Сухие дрова, объятые ярким пламенем, искрились и потрескивали совсем как в деревенской печке. Огонь вспыхивал то длинными, то короткими языками, его светлые блики теребили неровные границы ночной тьмы, за пределами которых она казалась еще чернее и гуще. Генка закончил историю о Кожаном Чулке, заслонил рукой свет от костра и, взглянув на Эрудита, понял, что тот его не слушал. Эрудит задумчиво смотрел на огонь, поправляя костер короткой палкой. Конец палки то и дело вспыхивал, Эрудит маши- нально, сбивая пламя, ударял ею о землю. Генка тоже умолк. В росистой траве чуть слышно стрекотали кузнечики, камыши стояли, не шелохнувшись, словно прислушивались к тишине сонного воздуха.
Генка подбросил в костер дров и, не выдержав больше мол- чания, попросил:
– Эрудит, давай поговорим о жизни.
Эрудит оторвал взгляд от костра, швырнул палку в огонь, как-то странно усмехнулся.
– Давай. Сейчас потолковать о жизни самое время. С чего начнем?
– Сначала расскажи, о чем ты сейчас думал.
– Как раз о житухе на земле нашей грешной я и думал, о превратностях судьбы.
Генке надо было разговорить его, и он спросил:
– Ты что ль в судьбу веришь?
– Да, в судьбу я верю, но только наполовину.
– Как это?
– А вот так. На мой взгляд, у каждого из нас есть своя Аннушка с бидончиком, которая может пролить масло где угодно и когда угодно. Но это не означает, что мы должны непременно поскользнуться на нем. У нас всегда есть выбор, как у Иванушки-дурачка: налево идти, чтоб жениться, направо – коня потерять, или прямо, чтоб голову сложить. Это называется свободой воли. Свобода воли дана нам Богом, а судьба – от дьявола.
– Ты считаешь, что дьявол на самом деле существует? —
удивился Генка.
– А как же? Если мы верим в Бога, то должны признавать и существование сатаны. Так ведь? Ну вот. Мне кажется, что ни Бога, ни дьявола мы сами по себе не интересуем, то есть им безразлично – больной ли ты, здоровый ли, долго будешь жить или недолго. Их интересуют исключительно наши грехи, следовательно – и это главное – наши души. Именно за наши души между Богом и дьяволом идет постоянная борьба. Поэтому полагаться на свободу воли мы можем тоже только наполовину, так как получается, что не все во власти Божьей. Значит, мы всегда находимся между Богом и дьяволом и должны шагать по жизни, как эквилибрист по канату, постоянно балансируя между ними, то есть находиться посередине. Этот путь древние так и называли – золотая середина.
Генка слушал внимательно, переваривая каждое слово.
– Получается, что человек сам себе не хозяин?
– Ну, как же не хозяин, если он имеет право выбора своей тропинки? Получается, что человек просто не должен отдаваться на произвол судьбы, а наоборот, жить вопреки ней.
– Я не понимаю, – сказал Генка, – как же жить вопреки судьбе, если человек хочет этого или не хочет, все равно совершает то, что вынуждают его обстоятельства.
– В том-то и дело, что мы не всегда можем увернуться от своей судьбы. Однако частенько попадаемся в ее капкан и в том случае, когда могли бы избежать этого. Кстати, об индейцах. Пока ты мне рассказывал о них, я вспомнил одну интересную притчу. Когда-то давно старый индеец открыл своему внуку одну жизненную истину. В каждом человеке идет борьба, очень похожая на борьбу двух волков. Один волк представляет зло – зависть, ревность, сожаление, эгоизм, амбиции, ложь… Другой волк представляет добро – мир, любовь, надежду, истину, доброту, верность… Маленький индеец, тронутый до глубины души словами деда, на несколько мгновений задумался, потом спросил:
– А какой волк в конце побеждает?
Старый индеец едва заметно улыбнулся и ответил:
– Всегда побеждает тот волк, которого ты кормишь.
х х х
Друзья еще долго сидели у огня и разговаривали. Потом Генка напомнил Эрудиту о том, что он обещал показать ему приемы. Они поднялись и занялись изучением боевого искусства.
– В первую очередь научимся падать, – сказал Эрудит.
– А чего тут мудрого, – удивился Генка, – я и без обучения могу, шлепнулся и готово.
– Я знаю, это ты можешь. Но важно не поломать руки, поэтому держи их вот так, – и Эрудит показал, как, падая, одну руку надо быстро выбрасывать вверх, а вторую прижать к боку.
Они схватились. Эрудит делал подсечки Генке, каждый раз комментируя его приземление.
– А теперь попробуем в боевых условиях, – сказал он и ловким захватом подбросил Генку так, что, не успев ничего понять, мальчишка приподнялся в воздух, отлетел в сторону и упал на землю. Упал правильно. Эрудит оценил это. Генка полежал, взъерошился, вставая, и предстал перед Эрудитом в угрожающей стойке и с хмурым лицом.
– Что, бледнолицый, потолкаемся?
– Мой брат встал на тропу войны? – произнес Эрудит, тоже приняв воинственную позу и придав себе выражение готовности вступить в смертельную борьбу.
– Ага. Я закопал трубку мира.
– В таком случае береги свой скальп!
Напрыгавшись и наборовшись, они присели немного передохнуть, а отдышавшись, с аппетитом съели свои припасы. Костер догорал, его неяркое пламя отражалось в гладкой поверхности реки и билось на ней, словно живое перо жар-птицы. Оно как будто выпархивало из воды, вспыхивало и, не успев исчезнуть, появлялось вновь. Вода в реке казалась черной и неподвижной. Заметив, что Генка начал клевать носом, Эрудит скомандовал отбой.
– Наелись, напились и спать уложились, – сказал Генка и полез в палатку.
Через несколько минут он уже спал, тихо посапывая. Эрудит тоже пытался заснуть. На какое-то время он погрузился в сон, но туман в голове снова рассеялся, и мысли его стали опять четкими и ясными. Сна больше нет. Какая-то неприятная тоска овладела им. За короткий срок, прошедший после армии, он успел привыкнуть к спокойной, размеренной жизни. Теперь предстояло принять очень непростое решение.
Выбравшись из палатки, Эрудит вернулся к костру, в котором еле теплились последние уголья, их красные огоньки едва пробивались из-под серой, как войлок, золы. На непроглядном ночном небе появились подслеповатые звезды, в засеребрившихся тающих облаках показался расплывчатый месяц. В реке шумно всплеснула рыба. Наступало утро.
Эрудит спустился к воде, сидел и наблюдал за теченьем реки. Извилистое, как змея, русло реки Сал здесь было прямым и ровным. Сначала казалось, что вода течет одним спокойным и ровным потоком. Но чем дольше он смотрел, тем больше убеждался, что это не так. В середине ее поток стремительный, с переливами. Чем ближе к берегу, тем он глаже и тише. У самого берега – водоворот. Из глубины с неукротимой энергией выдувается большая выпуклая линза, вокруг которой с переменной скоростью вращаются струящиеся вихри, увлекающие за собой намокшие листья, водоросли и ветки. Они сталкиваются между собой и, пытаясь вырваться из этой круговерти, постоянно отклоняются от своей траектории, но, как намагниченные, притягиваются и вновь продолжают бестолково вращаться. Что происходит на дне – не видно. Но и там нет однообразия. Миллионы песчинок переносятся по нему за десятки и сотни километров. Размываются берега, отделяются от них куски земли и глины и перекатываются течением до тех пор, пока не уткнутся в какую-нибудь корягу, застрявшую в зыбком иле. Вот так же, думал Эрудит, течет в крутых берегах времени и река нашей жизни: то стремительно, то беспечно, а то внезапно закрутит в омуте бед и невозможно из него вырваться. Или затянет в застойную мутную заводь с клочками тухлой пены. Она так же весной бурлит, летом весело журчит и сверкает на солнышке, осенью становится холодной и тяжелой, как свинец, а с наступлением зимы – цепенеет под тяжким ледяным пластом.
Раздумавшись, Эрудит вдруг вспомнил девушку-ангела, которая ехала с ним в автобусе, ее глаза, большие и голубые, как светлая и чистая мечта. Оттого, что он их больше никогда не увидит, ему сделалось грустно.
Потянул влажный ветерок. Эрудит заглянул в палатку, по- лучше прикрыл одеялом спящего Генку, взял топор, сел в лодку и оттолкнулся от берега. Ритмичный всплеск весел метрономом отмерял такт мелодии струящихся струн реки.
х х х
Когда Генка проснулся и выскочил из палатки, солнце уже поднялось. Прищурившись, он осмотрелся вокруг. На лугу, возле лесополосы на другой стороне реки, паслось стадо коров; за ним, среди зеленых лоскутов садов и огородов белели домики. Потянувшись, мальчишка несколько раз взмахнул руками и побежал к реке. Прыгнул в лодку, похлопал рукой по воде, умылся и неожиданно для себя увидел на дне лодки топор.
– Эрудит! – крикнул он, насторожившись. – Ты куда-то ночью плавал?
Эрудит сидел у костра, смотрел поверх реки и молчал. Генка подошел к нему и снова спросил:
– Ты что, умер? Я спрашиваю, куда ты плавал, пока я спал?
– Никуда. я от костра не отходил ни на шаг.
– Знаешь что, – пригрозил пальцем ему Генка, – малень- ких нельзя обманывать.
– Как ты догадался? – спросил Эрудит.
– Весла мокрые. И томагавк в лодке.
– А то, что костер горит, не заметил? Он ночью погас. Я плавал на ту сторону, сухой сук срубил. Вон уже догорает. Погреться не хочешь?
– Спасибо, не замерз, – глядя недоверчиво на Эрудита, произнес Генка. – Пойдем лучше закидушки проверим.
Они спустились к двум колышкам, от которых косо спуска- лись натянутые лески.
– Какая твоя? – прищурился Генка.
– Выбирай сам, так мне больше повезет.
Генка хитро присмотрелся к закидушкам. Левая была на- тянута туже.
– Хорошо, моя слева. Начинаем одновременно.
Эрудит поднял закидушку и сразу стало ясно: пусто. А Генка не ошибся. Он проворно перебирал руками натянутую, как тетива леску. Вдруг она дернулась и затряслась.
– Есть! – воскликнул Эрудит. – Держи крепче!
Генка, браво посматривая на него, подтягивал рыбину все ближе, и тут из-под воды мелькнула бурая голова сазана. Вдруг он рванулся, блеснул широким мокрым боком и потянул вглубь.
– Води, не отпускай леску! – крикнул, подскочив, Эрудит.
– Я сам, – остановил его Генка. – Я справлюсь сам.
Заядлый рыбак, стараясь изо всех сил, подтягивал рыбину ближе и ближе. Вдруг она уперлась, сверкнула на миг и потянула к противоположному берегу. Опасаясь, что леска может оборваться, Генка с минуту удерживал ее внатяжку, а как только сопротивление ослабло, начал быстро-быстро перехватывать руками. И тут у самого берега выбросился вверх огромный сазан, громко шлепнулся, изогнулся дугой и, подгоняя себя хвостом, пошел кругами.
– Уйдет! – крикнул Эрудит, выкинул руки вперед и бро- сился в воду. Через мгновенье он вынырнул, вцепившись обеими руками в жабры сверкающего крупной медно-золотистой чешуей гладкого красавца. Тяжелый сазан отчаянно вырывался, выгибаясь округлым туловищем и ударяя сильным упругим хвостом. беспрестанно бился, грозно напрягался, выкручивался и дергался рывками. Сильные руки Эрудита с трудом удерживали крупную добычу. Хватанув воздуха, рыбина особенно яростно задергалась, завибрировала хвостом. При- жимая ее к груди, Эрудит стал осторожно выбираться на берег, вдруг его нога скользнула по илистому склону, он опрокинулся назад и вместе с добычей исчез под водой. Генка стоял в за- сученных до колен штанах, в расстегнутой клетчатой рубашке с мокрыми рукавами и не знал, что делать. Эрудит вынырнул и крикнул:
– Руку, руку! Скорей руку давай!
Генка одной рукой ухватился за торчащую из воды корягу, второй вцепился в рубашку Эрудита и стал с напряжением тянуть его к себе. Выбравшись на берег с сазаном в руках, Эрудит победно поднял трепещущую рыбину над головой, подошел к палатке и отпустил ее на траву. Сазан извивался и бился с удвоенной энергией, не понимая, что, оказавшись на берегу, спасти свою жизнь у него уже не было никакого шанса. Внезапно он притих и, лежа на боку, стал беспомощно открывать большой рот, выпуская пенистые пузыри воздуха. Генка, пронаблюдав за последними усилиями рыбины, не сдержался от восторга.
– Повезло так повезло!
Течение реки уносило лодку. Эрудит сидел, взявшись руками за борта, и посматривал на берег. Генка о чем-то напряженно размышлял, судя по движению зрачков, в его голове мелькнула какая-то значительная мысль, и он спросил:
– Эрудит, ты правду мне сказал?
Эрудит понял, о чем спросил его Генка, но уточнил:
– Что ты имеешь в виду?
– Почему томагавк очутился в лодке? Ты точно за дровами плавал?
– Подумай сам, смогу я тебя обмануть или нет?
Генка промолчал, в его глазах так и остался заданный им вопрос. Эрудит посмотрел на него и ответил:
– Генка, я сказал правду. И я знаю, о чем ты думаешь. У меня было намерение повстречаться с нашим гостем, но я решил не спешить. Ты, возможно, и сам не догадываешься, что спас мне жизнь. Если бы не твое предупреждение о появлении в хуторе Дыбы, еще неизвестно, чем бы все кончилось. И Эрудит рассказал Генке о драке в армии и объяснил, с какой целью приехал Дыба.
– Я так и подумал, – признался Генка.
В хутор они заходили с тылу. Прошли огородом и через за- днюю калитку проникли в Генкин двор. Верка Шмелиха возилась возле тазика с бельём. Повернув голову и увидев в руках сына внушительную рыбину, она так удивилась, что выпустила тряпку из своих рук.
– Вот это да! Я думала, что такие только в Дону водятся.
Генка сходу, поглядывая то на Эрудита, то на мать, принялся сочинять страшную небылицу об их невероятных приключениях на рыбалке, в которых не хватало только кораблекрушения, цунами и крокодилов.
– Дорогой мой Мюнхгаузен, я скоро заикаться начну от твоих страшилок, – сказала мать.
А Генка взял ее за рукав.
– Мама, ням-ням!
– Идите, там сами найдете чего-нибудь, я пока вашего «поросеночка» почищу.
В доме друзья заглянули в холодильник. Генка поставил на стол две эмалированные кружки, налил в них холодного молока. Эрудит отрезал от буханки два толстых ломтя черного хлеба.
х х х
Дыба долго сидел на скамейке без движения, как истукан; казалось, ждал чуда: вот сейчас повернет голову и увидит на травке сложенные вдвое купюры. Но не было ни чуда, ни Эрудита. Он встал, еще раз осмотрел двор, прошелся вокруг хаты, заглянул в окна: ничего не видно, кроме своего серого уставшего лица. Осмотревшись по сторонам, взглянул на часы: было около пяти, а казалось, как будто рассвет наступил уже давным-давно. Он присел под окном и стал размышлять. «Наверное надо идти на остановку. Можно еще подождать, но если Эрудит так и не появится, то только зря потеряю время, могу опоздать на автобус, – значит, пропадет билет на поезд. Тогда будет еще хуже». Он допускал, что до Семикаракорска добраться без денег можно, главное, надо сесть в автобус, а потом с ним никто не справится. На автовокзале, в крайнем случае, придется продать часы.
Хутор просыпался. По синему небу тянулись редкие облачка, и каждое из них пыталось хоть одним краешком коснуться солнца; его лучи пригревали, но в воздухе еще оставалась ночная свежесть. Хутор уже не был такой, как ночью: дома словно передвинулись, а кроны деревьев поредели. По дороге ехала упряжка – лошадь мотала головой и помахивала хвостом, отгоняя слепней и мух. Телега подпрыгивала; свесив поперек нее ноги и держа в одной руке свисающие вожжи, в ней трясся небритый мужик. Его опущенная голова беспрерывно кивала, как будто он все время с чем-то соглашался. В переулке громко переговаривались две женщины.
– Зинк, твоя во сколько пришла?
– Я не слышала. Вчера ухандокалась на работе, сама спала без задних ног.
– А моя гулена только под утро заявилась. Дрыхнет. Теперь палкой не добудишься. Хорошо, отец не видал, он бы ей всыпал. Говорит, на речке была. Взяли моду по ночам купаться.
– Дело молодое.
– Молодое-то, молодое, но они ведь не одни купаются, а с парнями. Сама знаешь, до чего такие игрушки доводят.
– Я как-то и не подумала, вроде моя еще маленькая.
– Ага, маленькая, ты скажешь тоже. Маленькие по ночам спят, а этих – как вечер, дома на веревке не удержишь.
Небритый на телеге продолжал одобрительно кивать голо- вой: согласен, согласен.
Дыба все думал: ехать или еще подождать? Времени для размышлений больше нет. Если сейчас же не идти на остановку, будет поздно. Да, нужно срочно выбираться из хутора.
На трассу он подоспел точно к подъехавшему автобусу. Первым проник в салон и сел на свободное место. Когда вошли еще несколько человек, водитель объявил:
– Передавайте деньги на билеты. – Пассажиры полезли в карманы за мелочью. Пересчитав монеты и людей, водитель возмутился: – Кто-то не передал. – И, обратившись к Дыбе, спросил: – Молодой человек, вы не передали деньги?
Дыба оскалился.
– Хватит разборки устраивать, поехали!
– Пока не передадите деньги, я с места не тронусь! – заявил водитель.
– Сколько можно стоять? Поехали! – послышался сзади недовольный мужской голос.
– Это, наверное, какой-то убогий, откуда у него деньги? – съехидничала женщина с золотыми сережками, даже не взглянув на Дыбу.
– Ничего себе убогий, ты погляди, какая дылда. Убогие в рванье ходят, а у этого и рубашка, и штаны новые. Привыкли за чужой счет жить, – возмутился кто-то еще.
В глазах Дыбы сверкнула злоба. Он наклонился к водителю и пригрозил жестким голосом:
– Поехали, я сказал, а то уши обрежу!
Водитель пригнулся, проверил левой рукой, на месте ли гаечный ключ 29 на 32. Убедившись, что инструмент на месте, повернулся. Взгляд его был твердым.
– Рецидивист это, вот он кто, – робко проронила женщина в очках.
Как раз в это время у Дыбы произошел рецидив. Он схва- тился за живот и, выскочив из автобуса, побежал к заросшему бурьяном пригорку. Автобус дернулся и поехал. Дыба рванулся бы вдогонку, но обстоятельства вынуждали его смиренно сидеть, пригибаясь за молодыми побегами амброзии. Застонав, как раненый зверь, он заскрежетал зубами, а на осунувшемся лице выразилась беспомощная ярость. От злости сердце бешено барабанило. И тут ему вспомнилось наставление лейтенанта Утехина: «Никогда не теряйте самообладания. В критических ситуациях рождаются гениальные идеи». Пытаясь достичь душевного равновесия, он глубоким вдохом вбирал в легкие воздух и медленно выдыхал. Что же делать? Необходимо немедленно раздобыть деньги, иначе отсюда не выберешься. Придется кого-то ограбить. Но кого? В этой дыре одна нищета. Стоп! Тут есть магазин! Да, да, надо брать магазин.
х х х
Под окном магазина с открытыми деревянными ставнями, скрестив руки на груди, беседовали две женщины. Они обернулись, посмотрели на долговязого парня и, изучив его спину, про- должили свой разговор. Дыба перешагнул дощатые приступки и открыл дверь. При виде незнакомца продавщица быстро заморгала. «Или ревизор, или инструктор райкома партии», – подумала она и застыла в ожидании. Дыба окинул взглядом полупустые витрины, на которых стояли батарея противотанковых бутылок с «червивкой», пирамидка из банок кильки в томатном соусе, десятка два килограммовых пачек соли, стопка сигарет «Прима» и два оббитых эмалированных лотка с ржавой соленой селедкой и килькой. На прилавке лежали деревянные счеты и стояли весы с птичьими носиками, на одной из чашечек которых покоилась килограммовая гиря. Дыба оценил обстановку, вздохнул.
– Не фонтан.
– Что вы спросили? – спросила продавщица.
– Смотрю, с продовольствием у вас тут напряг.
О проекте
О подписке