Читать книгу «Блуд на крови» онлайн полностью📖 — Валентина Лаврова — MyBook.
image

Вечерний чай

Три дня Анюта провела в доме Малевского. На обед он больше не приезжал, зато вечернее время они проводили вместе. Лаская ее молодое, полное жизненных соков и энергии тело, страстно отдававшееся любви, он с улыбкой говорил:

– Благодаря тебе, дружок, я открыл в себе нечто новое.

Она вопросительно поднимала пушистые ресницы:

– И что же это?

– Я был уверен, что уже не способен на такие жаркие чувства. Но встретил тебя и потерял голову.

Она начинала игриво хохотать, явно счастливая его признанием:

– Такую голову терять нельзя – от этого империя пострадает.

– Да нет, я серьезно! Но, дружок, я все обдумал. Уважая твою честь, я не могу оставить тебя в доме – твое положение было бы двусмысленно. Твоя честь – превыше всего! Я тебе сниму квартиру. И мы часто будем видеться.

Глаза Анюты стали наполняться слезами.

– И что потом?

– Потом? – удивился Малевский. – Я и сам не знаю – что будет потом. Жизнь сама все образует. Я дал зарок до сорока лет не удручать себя узами Гименея. Я хочу свободы. Так что еще по крайней мере лет пять мне предстоит пребывать в печальном одиночестве.

– А я?

– Прости за оговорку: вместе с тобой я, конечно, не одинок. Тебе, дружок, я буду давать «на шпильки», скажем, сто рублей. Столько на нашем заводе чернорабочий получает за три месяца. Согласна?

Анюта слабо улыбнулась, обнимая и целуя Малевского:

– Я согласна на все, лишь бы быть с вами рядом.

– Вот и отлично, – облегченно вздохнул он. – По воскресеньям у меня собираются друзья. За столом, за вечерним чаем, ты будешь хозяйкой.

* * *

На другой день Анюта поселилась в хорошо обставленной двухкомнатной квартирке на одной из петербургских окраин – в Нарвской части. Добираться до Малевского было далековато, но он обещал оплачивать извозчиков. Навестили они магазины на Невском, накупили модных женских нарядов. Малевский денег, верный своей размашистой натуре, не жалел.

Умные разговоры

Воскресным вечером к Малевскому приехали три респектабельных господина. Двое из них – лысый, лет пятидесяти, с большим животом, в поношенном фраке, и почти юноша, с мягкими пушистыми усами и розовым лицом, недавно окончивший тот же институт, что и Малевский, – работали у него на заводе инженерами. Третий – друг детства, с которым Семен учился еще в гимназии, Коновалов. У него были белесые редкие волосы, зачесанные назад за розовые ушки, тонкий хрящевидный носик и бесцветные навыкате глаза.

Гости с нескрываемым интересом разглядывали Анюту. Лысый сочно причмокнул губами:

– Ваш вкус безупречен, Семен Францевич!

Коновалов был еще более откровенен. Не стесняясь присутствия горничной, внесшей горячий самовар, он хлопнул Анюту по округлости зада и плотоядно ощерил зубы:

– Семен, сколько тебе обходится это сокровище? Я готов платить в два раза больше!

Малевский недовольно поморщился, но ничего не ответил.

До чая было выпито достаточно шампанского, которое и разогрело гостей. Шел горячий спор о месте женщины в современном обществе.

С прямотой, близкой к цинизму, Малевский убежденно доказывал:

– Мужчина во всех отношениях превосходит женщину – и в физическом, и в психическом, и в умственном развитии.

Коновалов лениво, ради самого спора, возражал:

– Но согласись, Семен, женщины ближе к земле, к реальной жизни…

– Это само собой разумеется. И ближе не только к земле, к самому космосу. Но как природа служит человеку, так служит ему и женщина.

Лысый понимающе покачал головой:

– Стало быть, мужчина, или, как вы изволили выразиться, человек, – это господин, а женщина – слуга, раба его?

И, опережая еще не успевшего родиться Освальда Шпенглера, Малевский жарко продолжал:

– Это так! И более того: женщина не только служит источником мужского наслаждения. Она сохраняет на земле человечество, а для государства расу.

Преодолевая некоторое смущение, но желая участвовать в общем разговоре, еще более зардевшись, молодой инженер спросил Малевского:

– А как же относительно идеалов? Неужели у женщины их нет?

Малевский, наслаждаясь собственной мудростью и словно со стороны наблюдая себя и оставаясь собой весьма довольным, важно кивнул:

– Идеалы, говорите? Как же, как же, они есть! – И, повернувшись к Анюте, спросил: – Скажи, ведь у вас, женщин, есть идеалы? То есть, – пояснил Малевский, – какая-то высокая цель, к которой женщина стремится?

– Конечно!

Малевский азартно хлопнул в ладоши:

– И я скажу вам, господа, какая это цель: найти богатого мужа и прижить с ним кучу сытых и здоровых детишек!

Анюта вопросительно посмотрела на своего возлюбленного:

– А что ж в том плохого: муж и детишки?

Малевский досадливо поморщился:

– Я не говорю, хорошо это или плохо, тем более что эти категории весьма относительные. Речь идет о другом: у мужчины идеалы более возвышенные. Это развитие собственных способностей и служение обществу.

Коновалов спросил:

– Так что, вечный антагонизм?

– Правильно, Владимир Алексеевич, вечный антагонизм! Мужчина самим Провидением призван подавлять женские инстинкты, подчиняя их собственным целям.

Молодой инженер счел необходимым вставить слово:

– Вы хотите сказать, Семен Францевич, что мужчина борется с самой природой? Надо ли?

Вместо ответа, Малевский устало потянулся. Он был глубоко убежден, что его нынешнее положение директора много ниже его достоинства и его выдающихся способностей. Анюте он откровенно скажет: «Если бы смолоду в голове у меня было больше ума, то я не ушел бы из академии, встав тем самым в оппозицию правительству. Был бы я теперь министром или сенатором…»

По этой причине Малевский в душе презирал тех своих товарищей и то окружение, среди которых был вынужден вращаться. Коновалова он считал подлизой и приспособленцем, добившимся исключительно благодаря этим качествам какого-то положения в Министерстве иностранных дел. Лысый господин, по твердому убеждению Малевского, был отпетый жулик, грабивший вдов и сирот. Что касается самого молодого гостя, то хозяин о нем и думать не желал, полагая его личностью пустяковой.

Единственный человек, который вызывал в нем интерес, – это была Анюта, в силу своей молодости и чисто женских качеств способная доставить ему минуты животного блаженства.

Малевский, извинительно улыбнувшись, вздохнул:

– Простите, господа, хочу немного нынче поработать в своей библиотеке. Спасибо за визит!

Гости ушли. Малевский со всей пылкостью страстной натуры привлек к себе Анюту и начал ее целовать.

Анюта, преданно глядя ему в глаза, горячо шептала:

– Только вас одного люблю! Если надо – жизнь отдам…

Она говорила чистую правду. И с каждым днем, с каждой встречей ее чувства становились жарче и нежнее.

В дороге

– В тебе что-то есть этакое, ну, змеиное, – говорил Малевский Анюте. – Когда змея смотрит на жертву, она словно завораживает ее. Так и ты обладаешь каким-то магнетическим воздействием.

Разговор происходил в поезде Петербург – Москва. Любовники решили навестить старую столицу, благо Малевскому по делам службы следовало побывать в Белокаменной.

– Я тебя понимаю, пупсик, – грустно отвечала Анюта. – Будь я наследницей миллионного состояния, тогда ты давно узаконил бы наши отношения. А что я теперь? Нищая с туманным прошлым…

Малевский раздражался:

– Не в миллионах дело! Если бы я захотел, я нашел бы себе весьма состоятельную невесту. Ты знаешь это. Я и сам не беден. Я говорю как раз в твою пользу. Ты зачаровываешь, приковываешь к себе. Ведь мы скоро год вместе. Прежде я никогда не был таким постоянным. Если бы ты мне была безразлична, разве я взял бы тебя с собой?

– Конечно, пупсик! – Анюта поцеловала Малевского в переносицу. – Не обращайте внимания на мою болтовню. Я знаю, что неровня вам. И вам не нужны миллионы жены. Но вот зато если бы я была знаменитой певицей, пела в опере, мне под ноги бросали бы букеты роз, а газеты писали «Анна Кириллова – гордость русской сцены!», то вот тогда…

Малевский прикрыл ей ладонью рот:

– Мне ничего от тебя не надо, лишь хочу, чтобы ты оставалась такой же. Посмотри, купе закрыто?

И они вновь заходились в любовной страсти. Только паровоз время от времени подавал гудки да колеса бились о стыки рельс.

Гостиница «Санкт-Петербург»

…В половине десятого утра, блестя медью, никелем и маслом, паровоз медленно подкатил к дебаркадеру вокзала в Москве. Малевский и Анюта прошли через зал ожидания, сиявший нарядной чистотой, громадными зеркалами и золотыми рамами картин.

На площади их окружили комиссионеры. Один из них – черный, с крупным носом, цыганистого типа – хрипло кричал:

– Бояры вы мои, поезжайте к нам в меблированные комнаты. Где? Да в доме Рейнгарда! Это на Сретенке в Луковом переулке. Очень роскошные нумера! Предоставляем все необходимые услуги. У нас очень большие люди останавливаются.

Долговязый парень в вытертом демисезонном пальто на узких плечах криво усмехнулся:

– В ваших номерах не люди – тараканы останавливаются! – И он смачно сплюнул на булыжную мостовую. – Вот у нас, в «Полтаве», даже генералы бывают! Едем, господин хороший. Садовая улица, возле церкви Святого Ермолая. Поживете себе в наслаждение.

В этот момент, словно из-под земли, вырос громадный мужик с окладистой бородой, в добротном, старинного покроя армяке, с повадками думного дьяка. Раздвинув богатырскими ручищами комиссионеров, он важно пробасил:

– Все брешут они! Нумера у них самые заурядные, клопы постояльцев, аки тигры кровожадные, пожирают. У нас в «Санкт-Петербурге» останавливались? Нет? Тогда непременно к нам следуйте. Ни клопов, ни тараканов не водится. Удобные помещения на любой вкус – от полтинника до двух рублев с прислугою и самоваром круглосуточно. Повар у нас прославленный, французский!

Анюта хлопнула в ладоши:

– Хочу к французскому повару!

Малевский хмыкнул:

– Да это лишь название одно – «французский», а на деле – какой-нибудь Еремей Парамоныч из Люберец.

Бородатый мужик против этого довода не возражал, но привел еще один резон:

– Зато езды отселя – сто сажень! Давайте вашу багажную квитанцию, доставим вещички прямо в нумерок.

Малевский согласно махнул рукой:

– Вези!

Если бы ведали влюбленные, чем для них обернется сей выбор!

Песенки под арфу

Они плотно уселись в легкую рессорную коляску. Мужик разместил свой обширный зад на узких козлах и, по-разбойничьи посвистывая, понесся через площадь. Едва пересек ее и выкатился на Каланчевку, как резко осадил у солидного строения, на котором красовалась вывеска «Санкт-Петербург». (Забавная преемственность: почти на этом же месте спустя три четверти столетия была возведена высотная гостиница «Ленинградская».) В этой гостинице останавливались солидные купцы, крупные спекулянты, знаменитые аферисты и гастролирующие актеры.

В прокуренной бильярдной стучали шары, по номерам и в специальном зале азартные постояльцы резались в карты, половые носились по коридорам с пыхтящими паром самоварами. Несколько комнат занимали порочные девицы, удовлетворявшие потребности наиболее темпераментных постояльцев.

Но гостиница и впрямь оказалась довольно чистой, так что Малевский отлично выспался и утром в бодром настроении отправился по делам.

Сначала он побывал в доме Купеческого общества, что в Рыбном переулке. Здесь, в правлении заводов знаменитого Кольчугина, он договорился о поставках мельхиора в листах и красной меди. Оттуда отправился на Даниловскую улицу, где заключил выгодный контракт с Германом Прейсом, владельцем напилочного завода.

Усталый, но счастливый, вернулся к вечеру в гостиницу, принял ванну и вместе с Анютой отправился в небольшой, но уже изрядно заполненный гуляющей публикой ресторан, разместившийся в полуподвале.

Они пили хорошее французское вино, с аппетитом ели сочные деволяи и забавлялись зрелищем, которое шло на невысокой эстраде, освещенной керосиновыми лампами с большими отражателями. Представление было вполне балаганным. Лихо отплясывал трепака крошечного роста сухонький человечек, дробно стуча каблуками ярко начищенных сапог. Потом бородатый мужик в цветастом жилете наяривал на балалайке, перекидывая ее то через спину, то через ногу и не сбиваясь с такта.

Балалаечника сменили разухабистые цыгане, долго не уходившие с подмостков.

Уже около полуночи два половых выкатили на середину сцены арфу. Перед публикой предстал толстый человек в новом фраке с блестящими саржевыми лацканами, оказавшийся владельцем гостиницы. Воздев руки к потолку, на котором были изображены голые амуры, он пророкотал:

– Известная во всем мире, блестящая европейская знаменитость госпожа Надежда Пильская!

Из-за ширмы, стоявшей у задника сцены, вышла женщина, взглянув на которую Малевский и Анюта от удивления обомлели. Они увидали смуглую красавицу с роскошными плечами, с громадными печальными глазами и толстенной смоляной косой. Арфистка была поразительно похожа на… Анюту.

Последняя даже перекрестилась:

– Господи, бывает же такое!

Малевский покрутил головой и расхохотался:

– Невероятное сходство! Ох, хороша бабешка…

Тем временем госпожа Пильская изящной рукой тронула струны и запела красивым контральто:

 
Зачем на краткое мгновенье
В сей жизни нас судьба свела,
Когда другое назначенье
И разный путь она дала?
 

Зал сразу стих. Краснолицые купчины и изящные господа с моноклями в глазу с интересом слушали арфистку. Когда она кончила песню, на сцену полетели ассигнации, за которыми, впрочем, госпожа Пильская не наклонилась, чем еще больше расположила публику.

Малевский поднялся с места, громко захлопал в ладони и крикнул:

– Пожалуйста, «Затворницу»!

Из зала как эхо отозвались крики:

– «Затворницу», «Затворницу»!

Это была популярнейшая песня на слова Якова Полонского, которую много десятилетий спустя обессмертит в одном из своих рассказов гениальный Иван Бунин, пребывавший, впрочем, в те годы еще в младенческом состоянии.

Госпожа Пильская согласно наклонила голову и запела:

 
В одной знакомой улице
Я помню старый дом,
С высокой темной лестницей,
С завешанным окном.
 
 
Там огонек, как звездочка,
До полночи горит.
А ветер занавесочку
Тихонько шевелит.
 

В зале уже никто не ел, не пил, не произносил тостов. Все, словно заколдованные, внимали певице: голос ее завораживал, у многих гуляк на глазах блестели слезы.

 
Никто не знал, какая там
Затворница жила,
Как чудно сила тайная
Меня туда влекла…
 

Чистый голос пел о несчастной любви, и трогательные слова находили отзыв в сердцах слушавших.