Первые антимонопольные законы

Быстрому процессу монополизации способствовало дополнительно то, что западное общество ещё не успело в должной мере оценить негативные последствия возникновения монополий. Соответственно, ещё почти нигде не были созданы системы государственного контроля монополий. Исключение составили Соединённые Штаты. Там первый антимонопольный закон – Акт Шермана – был принят ещё в 1890 году. Был он принят, прежде всего, для борьбы с несколькими гигантскими трестами. Особенно – с нефтяным трестом Джона Рокфеллера Standard Oil, захватившим 95 % рынка нефтепродуктов США. В Великобритании государственное антимонопольное регулирование берёт начало с 1919 года, когда был принят Закон о спекуляции. Что касается Германии, то там отношение к монополиям (прежде всего, картелям) со стороны государства до Первой мировой войны было вполне позитивным, они рассматривались как фактор повышения международной конкурентоспособности страны. Лишь в 1923 году в Германии под давлением стран-победительниц был принят Закон о картелях. Между прочим, в таких странах, как Франция и Италия, антимонопольных законов не появилось даже после Первой мировой войны. Первый закон подобного рода во Франции был принят лишь в 1953 году, а в Италии – в 1990 году (итальянское законодательство до сих пор одно из самых либеральных). На межгосударственном уровне антимонопольные нормы появились в 1957 году, когда шесть европейских стран подписали Римский договор об учреждении «Общего рынка» (Европейское экономическое сообщество).

Кризисы и переход к монополистическому капитализму

Переход капитализма свободной конкуренции в фазу монополистическую Ленин связывает в первую очередь с картелями. Появление картелей в Европе он, в свою очередь, связывает с кризисом 1873 года. Тот кризис, кстати, потом перерос в депрессию, которая продолжалась до 1895–1897 годов^[10]. Картельные соглашения того времени – попытка крупных компаний выжить в условиях тяжёлого и затяжного кризиса. При улучшении экономической ситуации многие картели распадались. Ленин подчёркивает, что картели первого поколения не прочны. Но вот наступает подъём конца века, за которым следует кризис 1900–1903 годов. Возникают картели второго поколения, которые уже более устойчивы. Ленин пишет, что «картели становятся одной из основ всей хозяйственной жизни. Капитализм превратился в империализм». Каждый новый экономический кризис ведёт к новому витку образования картелей и других видов монополий: «А кризисы… в громадных размерах усиливают тенденцию к концентрации и к монополии».

Тему картелей Ленин продолжает в пятой главе своей книги, где он пишет о создании международных союзов капиталистов. Такими союзами становятся международные картели, осуществляющие экономический раздел мира (рынки сбыта, источники сырья, сферы приложения капитала).

Монополии: вместо конкуренции – удушение

Не только во времена Ленина, но и сегодня, в XXI веке, многие экономисты и социологи представляют модель капитализма как совокупность двух укладов (секторов) экономики: 1) сфера деятельности монополий; 2) сфера деятельности малого и среднего бизнеса. В первом секторе действительно конкуренции нет или же она ограничена (имеет место так называемая олигополия). Во втором секторе конкуренции сохраняется, здесь продолжает существовать старый добрый рынок Адама Смита. На самом деле эта модель не отражает сегодняшних реалий, впрочем – как и реалий начала XX века. Фактически немногочисленные монополии «делают погоду» во всей экономике, включая сектор малого и среднего бизнеса. Ленин раскрывает этот вопрос, опираясь на работу немецкого экономиста Фрица Кестнера с очень выразительным названием: «Принуждение к организации». Своё сочинение немец посвятил «борьбе между картелями и посторонними», т. е. не входящими в картель предпринимателями. Речь идёт о принуждении к подчинению союзам монополистов. Ленин воспроизводит список основных средств принуждения из книги Кестнера:

1) лишение сырых материалов («один из важнейших приёмов для принуждения к вступлению в картель»);

2) лишение рабочих рук посредством «альянсов» (т. е. договоров капиталистов с рабочими союзами о том, чтобы последние принимали работу только на картелированных предприятиях);

3) лишение подвоза;

4) лишение сбыта;

5) договор с покупателем о ведении торговых сношений исключительно с картелями;

6) планомерное сбивание цен (для разорения «посторонних», т. е. предприятий, не подчиняющихся монополистам, расходуются миллионы на то, чтобы известное время продавать ниже себестоимости, осуществлять демпинг);

7) лишение кредита;

8) объявление бойкота.

Как можно видеть, речь идёт не просто о конкурентной борьбе между монополиями и компаниями немонополизированного сектора экономики. Это уже откровенное удушение малого и среднего бизнеса, уничтожение остатков капитализма свободной конкуренции. Ленин резюмирует: «Монополия пролагает себе дорогу всюду и всяческими способами, начиная от «скромного» платежа отступного и кончая американским «применением» динамита к конкуренту». Почему-то, читая эти строки ленинской работы, я вспоминаю шутливую фразу американского олигарха (собирательный образ): «Я готов отчитаться за каждый доллар, но не спрашивайте меня, как я заработал первый миллион». А первый миллион он заработал разбоем, динамитом, в лучшем случае обычным воровством или обманом. А дальше начинается уже стадия «благопристойного» бизнеса на фондовой бирже или на банковском рынке.

Миллионы мелких предприятий, формально оставаясь «свободными», «юридически независимыми», должны играть строго по тем правилам, которые устанавливают монополии. Прежде всего, придерживаться цен, устанавливаемых картелями. Многие малые и средние предприятия фактически оказываются структурными подразделениями крупных и крупнейших корпораций. Выступая в качестве поставщиков какой-то детали, какого-то «винтика» или в качестве субподрядчиков или получая конечную продукцию корпораций для реализации. Жизнь малого бизнеса всецело зависит от монополий.

Среди называвшихся выше средств картелей по «принуждению к организации» всех остальных числится «лишение кредита». Но ведь кредиты выдают банки. «Эффективные» картели стремятся устанавливать тесные «рабочие» отношения с банками, иногда устанавливая «эффективный» контроль над самими банками. Подробнее вопросы взаимоотношений нефинансовых монополий и банков рассматриваются во второй и третьей главах работы Ленина.

Монополии и технический прогресс

Безусловно, важнейшим последствием монополизации становится торможение технического прогресса. При свободной конкуренции важнейшим средством успеха является снижение издержек производства, а такое снижение, в первую очередь, достигается путём создания и внедрения технических новшеств. Зачем внедрять технические новшества, на которые надо тратить время и деньги, если рыночного успеха и повышения прибылей можно добиться путём установления картельных цен? Монополии, безусловно, следят за развитием науки и техники. Более того, они скупают патенты. Но 90 % этих патентов не используется, а кладётся «под сукно». Монополии с их извращённой патентной политикой напоминают «собаку на сене». В XX веке классические ценовые картели стали дополняться патентными картелями. Они представляют собой соглашение нескольких компаний об обмене патентами. Патенты либо вообще не используются (кладутся «под сукно»), либо используются узкой группой компаний, составляющих картель. Интересы этой узкой группы защищают государственные патентные службы, которые следят за тем, чтобы технические новшества не использовались тысячами прочих компаний. Тут государство не только не борется с монополиями (антимонопольное законодательство), но, наоборот, оказывается на службе картелей (патентных).

К теме «монополия и технический прогресс» Ленин специально обращается в восьмой главе, которая называется «Паразитизм и загнивание капитализма». Ленин пишет: «Как мы видели, самая глубокая экономическая основа империализма есть монополия. Это монополия капиталистическая, т. е. выросшая из капитализма и находящаяся в общей обстановке капитализма, товарного производства, конкуренции, в постоянном и безысходном противоречии с этой общей обстановкой. Но, тем не менее, как и всякая монополия, она порождает неизбежно стремление к застою и загниванию. Поскольку устанавливаются, хотя бы на время, монопольные цены, постольку исчезают до известной степени побудительные причины к техническому, а следовательно, и ко всякому другому прогрессу, движению вперёд; постольку является далее экономическая возможность искусственно задерживать технический прогресс. Пример: в Америке некий Оуэнс изобрёл бутылочную машину, производящую революцию в выделке бутылок. Немецкий картель бутылочных фабрикантов скупает патенты Оуэнса и кладёт их «под сукно», задерживает их применение. Конечно, монополия при капитализме никогда не может полностью и на очень долгое время устранить конкуренцию с всемирного рынка (в этом, между прочим, одна из причин вздорности теории ультраимпериализма). Конечно, возможность понизить издержки производства и повысить прибыль посредством введения технических улучшений действует в пользу изменений. Но тенденция к застою и загниванию, свойственная монополии, продолжает в свою очередь действовать, и в отдельных отраслях промышленности, в отдельных странах, на известные промежутки времени она берёт верх». Забегая вперед, отметим, что никаких принципиальных изменений в механизме торможения монополиями технического прогресса за истекший век не произошло.

Монополии, обобществление производства и социализм

Монополистический капитализм Ленин называет высшей и последней стадией развития капитализма. Почему последней? Потому, что на этой стадии происходит беспрецедентное обобществление производства: сфера действий монополий – все отрасли экономики, каждая монополия прямо или опосредованно контролирует деятельность тысяч предприятий и миллионов работников, монополии принимают решения о будущем развитии отдельных отраслей и всей экономики в целом. Ленин пишет: «Это уже совсем не то, что старая свободная конкуренция раздробленных и не знающих ничего друг о друге хозяев, производящих для сбыта на неизвестном рынке. Концентрация дошла до того, что можно произвести приблизительный учёт всем источникам сырых материалов (например, железорудные земли) в данной стране и даже, как увидим, в ряде стран, во всем мире. Такой учёт не только производится, но эти источники захватываются в одни руки гигантскими монополистическими союзами. Производится приблизительный учёт размеров рынка, который «делят» между собою, по договорному соглашению, эти союзы. Монополизируются обученные рабочие силы, нанимаются лучшие инженеры, захватываются пути и средства сообщения – железные дороги в Америке, пароходные общества в Европе и в Америке».

«Капитализм в его империалистской стадии вплотную подводит к самому всестороннему обобществлению производства, он втаскивает, так сказать, капиталистов, вопреки их воли и сознания, в какой-то новый общественный порядок, переходный от полной свободы конкуренции к полному обобществлению».

Позволю здесь небольшое отступление. Как сейчас помню: нам в советское время на лекциях по политэкономии говорили, что капитализм нельзя рассматривать как сплошной негатив. Он играет прогрессивную роль с точки зрения подготовки материальных предпосылок для перехода к социализму. Социализм продолжает начатый капитализмом процесс обобществления производства, но это уже принципиально иное обобществление. При социализме товарно-денежные отношения дополняются (а отчасти и вытесняются) непосредственно общественными отношениями. Под последними понимаются планомерно организуемые и направляемые из единого центра связи между всеми звеньями производства. Впоследствии, когда начали разрушать СССР, идеологи «нового мышления» эти непосредственно общественные отношения назвали уничижительным термином «административно-командная система». К тому, что нам говорили в институте, хочу лишь добавить, что в XXI веке то капиталистическое обобществление производства, о котором говорил Ленин, вышло на совершенно иной уровень. И в современном капитализме очень чётко просматриваются признаки того, что принято называть «административно-командной системой». А именно планомерно организуемые и направляемые из единого центра связи между всеми звеньями экономики, причем даже не национальной, а глобальной. Что это за «единый центр» – тема особого разговора. Единственно, что стоит сейчас сказать: он не имеет ничего общего с государством, выражающим интересы всего общества; скорее это центр мирового правительства, выражающего интересы мировой финансовой олигархии.