Читать книгу «Достоевский о науке, капитализме и последних временах» онлайн полностью📖 — Валентина Катасонова — MyBook.

На началах науки и разума народ устроиться не может

Очевидно, что Достоевский был против подобных воззрений (о первостепенной и важнейшей роли разума и науки в жизни народов). Этим его протестом наполнены все произведения писателя. Вот что, например, писал Достоевский в «Дневнике писателя» за 1873 год: «Все эти европейские высшие учители наши, свет и надежда наша, все эти Милли, Дарвины и Штраусы преудивительно смотрят иногда на нравственные обязанности современного человека.

Дай всем этим учителям полную возможность разрушить старое общество и построить заново – то выйдет такой мрак, такой хаос, нечто до того грубое, слепое и бесчеловечное, что все здание рухнет, под проклятиями человечества, прежде чем будет завершено. Одна из современных фальшей»[8].

И вот заявление Ивана Шатова о том, что «ни один народ еще не устраивался на началах науки и разума», прозвучало как гром среди ясного неба. Это был вызов «образованной» публике России, которая в романе «Бесы» была представлена Степаном Трофимовичем Верховенским, Варварой Петровной Ставрогиной, семейством фон Лембке (губернатор и его жена), Семеном Егоровичем Кармазиновым. Не лишены некоторых упований на науку и разум также некоторые из тех героев романа, которые относятся к «бесам».

И вот Шатов как бы встряхивает Николая Верховенского, напоминает ему азбучную истину: «Народы слагаются и движутся силой иною, повелевающею и господствующею, но происхождение которой неизвестно и необъяснимо. Эта сила есть сила неутолимого желания дойти до конца и в то же время конец отрицающая. Это есть сила беспрерывного и неустанного подтверждения своего бытия и отрицания смерти. Дух жизни, как говорит писание, „реки воды живой“, иссякновением которых так угрожает Апокалипсис. Начало эстетическое, как говорят философы, начало нравственное, как отождествляют они же. „Искание Бога“, как называю я всего проще».

Да, конечно, Шатов не богослов и даже не церковный человек, он ищущий, мятущийся, пока еще агностик. Но сердце ему подсказывает, что надо «искать Бога» и что наука и разум не могут заменить человеку Бога. Он рассуждает «от обратного», говорит, где Бога не надо искать.

Очень жестко о науке говорит в романе «Братья Карамазовы» Великий инквизитор. Он считает, что слабое и слепое человечество, не умеющее пользоваться свободой, будет пытаться полагаться на свой разум и науку. И они (разум и наука) заведут слепое человечество в окончательный тупик: «Свобода, свободный ум и наука заведут их (людей. – В. К.) в такие дебри и поставят перед такими чудами и неразрешенными тайнами, что одни из них, непокорные и свирепые, истребят себя самих, другие, непокорные, но малосильные и несчастные, истребят друг друга, а третьи, оставшиеся, слабосильные и несчастные, приползут к ногам нашим и возопиют к нам: „Да, вы были правы, вы одни владели тайной Его (Духа, искушавшего Христа в пустыне. – В. К.), и мы возвращаемся к вам: спасите нас от себя самих"».

О полунауке и полуинтеллигентах

Наука, как правильно замечает Шатов, не может определить, где добро, а где зло. Особо он обрушивается на так называемую «полунауку», которая может увести человека окончательно в болото и уничтожить: «Никогда разум не в силах был определить зло и добро, или даже отделить зло от добра, хотя приблизительно; напротив, всегда позорно и жалко смешивал; наука же давала разрешения кулачные. В особенности этим отличалась полунаука, самый страшный бич человечества, хуже мора, голода и войны, не известный до нынешнего столетия. Полунаука – это деспот, каких еще не приходило до сих пор никогда. Деспот, имеющий своих жрецов и рабов, деспот, пред которым все преклонилось с любовью и суеверием, до сих пор немыслимым, пред которым трепещет даже сама наука и постыдно потакает ему». Итак, полунаука стала богом «просвещенного» человечества, причем деспотическим. Этот бог дает такие способы разрешения человеческих проблем, которые герой Достоевского назвал «кулачными». Он также обратил внимание на то, что даже настоящая наука стала пасовать перед полунаукой. Как пример: наука второй половины XIX века не смогла дать должного отпора дарвинизму (который можно назвать не только полунаукой, но даже лженаукой) и в ХХ веке он захватил все так называемые «храмы науки» (университеты, с кафедр которых стала преподаваться теория эволюции и учение о происхождении человека от обезьяны).

На мысль Достоевского о полунауке в романе «Бесы» обратил внимание русский философ Иван Ильин. Представителем такой полунауки, как отмечает Ильин, является полуинтеллигент, который посмеивается над религией и слепо верит в науку и технику: «Полуинтеллигент есть человек весьма типичный для нашего времени. Он не имеет законченного образования, но наслушался и начитался достаточно, чтобы импонировать другим „умственною словесностью". В сущности, он не знает и не имеет ничего, но отнюдь не знает, где кончаются его знание и умение. Он не имеет своих мыслей, но застращивает себя и других чужими штампованными формулами; а когда он пытается высказать что-нибудь самостоятельное, то сразу обнаруживает свое убожество. Сложность и утонченность мира, как Предмета, совершенно недоступна ему: для него все просто, все доступно, все решается сплеча и с апломбом. Главный орган его – это чувственное восприятие, обработанное плоским рассудком. Духа он не ведает; над религией посмеивается; в совесть не верит; честность есть для него „понятие относительное". Зато он верит в технику, в силу лжи и интриги, в позволенность порока»[9].

Еще до Ильина понятие «полуинтеллигенты» использовал писатель А. В. Амфитеатров, который об этой публике писал следующее: «Во-первых, подавляющий процент ее состава, – то, что вы называете – полуинтеллигенты: люди не с образованием, но и не без образования; дикари, хватившие верхушки культуры, и – увы, как всегда почти бывает, верхушки не добродетелей ее, но пороков[10].

Полуинтеллигенты Достоевского

Если применить понятие «полуинтеллигента» в определении Ильина к романам Достоевского, то, наверное, половину их героев можно отнести к разряду полуинтеллигентов. Многие исследователи творчества Достоевского обращают внимание на то, что основные герои романов писателя имеют свои «теории». Например, Раскольников из «Преступления и наказания», Лебедев и Ипполит из «Идиота», Аркадий Долгорукий из «Подростка», Шигалев из «Бесов», Иван Карамазов из «Братьев Карамазовых» и другие. «Теории» эти, как правило, не придуманы самими героями, не «высосаны из пальца». Чаще всего, они заимствованные, причем первоисточниками оказываются теории, которые были созданы в Европе. Сами герои неоднократно в своих разговорах упоминают имена этих «авторитетов»: Фурье, Вольтера, Руссо, Платона, Мальтуса, Милля и других. Есть основания полагать, что лишь немногие из героев Достоевского действительно серьезно изучали работы «авторитетов». Чаще всего идеи «авторитетов» воспринимались из газет, журналов, переводных романов и особенно из разговоров с более информированными людьми. Таким образом, этих «идейных» героев можно записать в разряд полуинтеллигентов. В их головах собраны обрывки разных теорий и учений (почти исключительно тех, что пришли в Россию из Европы). Но все это не переваренная умом мешанина.

Полуинтеллигентов много и среди не самых главных героев. Так, например, все основные герои «Бесов» из группы заговорщиков вполне могут претендовать на звание полуинтеллигентов: Петр Верховенский, Шигалев, Виргинский, Липутин, Лямшин, Толкаченко, Кириллов.

Так, главным идеологом и «умственно подготовленным» членом группы заговорщиков считается Шигалев. Достоевский рисует портрет этого героя, который выглядит карикатурно. Петр Верховенский с восторгом говорит Николаю Верховенскому: «Шигалев гениальный человек! Знаете ли, что это гений вроде Фурье; но смелее Фурье, но сильнее Фурье; я им займусь. Он выдумал „равенство"!»

И вот на заседании «У наших» (заговорщиков) Шигалев собирается читать «толстую и чрезвычайно мелко исписанную тетрадь». Он создатель новой системы «устройства мира» – шигалевщины. Вот заявление Шигалева перед собранием: «Я хотел изложить собранию мою книгу по возможности в сокращенном виде; но вижу, что потребуется еще прибавить множество изустных разъяснений, а потому все изложение потребует по крайней мере десяти вечеров, по числу глав моей книги. (Послышался смех.) Кроме того, объявляю заранее, что система моя не окончена. (Смех опять.) Я запутался в собственных данных, и мое заключение в прямом противоречии с первоначальной идеей, из которой я выхожу. Выходя из безграничной свободы, я заключаю безграничным деспотизмом. Прибавлю, однако ж, что, кроме моего разрешения общественной формулы, не может быть никакого».

Шигалев в своем докладе предлагает для построения рая на земле разделение человечества на две неравные части. Одна десятая доля получает свободу личности и безграничное право над остальными девятью десятыми. Естественно, что первая часть – образованные граждане, приобщенные к науке; остальные – темная масса. Слушатели в недоумении: что же это за рай, если в нем будут такое вопиющее неравенство и несправедливость? Действительно, Шигалев приходит к неожиданному для него и слушателей выводу о «безграничном деспотизме». Но тут выход из этого противоречий предлагает один из «бесов» Лямшин: «А я бы вместо рая… взял бы этих девять десятых человечества, если уж некуда с ними деваться, и взорвал их на воздух, а оставил бы только кучку людей образованных, которые и начали бы жить-поживать по-ученому»[11]. Естественно, Лямшин исходит из того, что в оставшуюся кучку людей войдет и он как «образованный». Все «бесы» из подпольной группы считают себя «образованными»!

Петр Верховенский, самый главный «бес» романа, полагает, что, когда они («бесы») захватят власть и установят диктатуру, то им надо будет в самом срочном порядке понижать образовательный уровень народа, всех выровнять по нижней планке. Ибо образованный народ опасен для власти: «Не надо образования, довольно науки! И без науки хватит материалу на тысячу лет, но надо устроиться послушанию. Жажда образования есть уже жажда аристократическая… мы всякого гения потушим в младенчестве. Все к одному знаменателю, полное равенство!»

Некоторые из героев, «заряженных» идеями европейских «авторитетов», при любом удобном случае начинают «просвещать» окружающих и порой напоминают не вполне здоровых на голову людей. Примером такого героя может служить Ипполит из романа «Идиот». Впрочем, Ипполит еще очень молод, ему лет 17, ему простительно. Но вот герой из романа «Преступление и наказание» Андрей Семенович Лебезятников постарше, чем Ипполит. Он очень любит рассуждать о науке, политике и правильном социальном устройстве. Систематических знаний не имеет, всего нахватался по верхам. В квартире, где проживает Лебезятников, к нему подселяется Лужин. И Андрей Семенович начинает с упоением пересказывать своему новому соседу учение Фурье и теорию Дарвина. Достоевский представляет этого героя в карикатурном виде. Про Лебезятникова можно сказать: «Слышал звон, да не знает, где он».

Есть категория героев, которые не погружаются в суть идей, а просто демонстрируют перед окружающими свой «интеллект». Тут невольно вспоминается коронная фраза из водевиля А. П. Чехова «Свадьба»: «Они хочут свою образованность показать и всегда говорят о непонятном». Диагноз вполне применимый к некоторым героям Достоевского. К таким, например, можно отнести напыщенного и довольного собой писателя Кармазинова из романа «Бесы».

Целый ряд героев использует разные теории для оправдания своих не очень нравственных (или даже совсем безнравственных) поступков. Например, Петр Петрович Лужин из романа «Преступление и наказание». Лужин – человек очень жадный, нацеленный на богатство, прагматичный и беспринципный. Конечно, Петр Петрович книг не читает, но стремится выглядеть «современным», «прогрессивным», «просвещенным». «Передовые» идеи эти он заимствует «через уши» от других (может быть, отчасти и от Лебезятникова, с котором соседствует в одной квартире). В разговоре с Разумихиным Лужин демонстрирует свои «прогрессивные» взгляды. Он приветствует начавшееся в последние годы распространение в русском обществе идей европейской науки, которые, по его мнению, постепенно освобождают молодежь от «предрассудков» традиционной культуры: «По моему же личному взгляду, если хотите, даже нечто и сделано: распространены новые, полезные мысли, распространены некоторые новые, полезные сочинения, вместо прежних мечтательных и романических; литература принимает более зрелый оттенок; искоренено и осмеяно много вредных предубеждений… Одним словом, мы безвозвратно отрезали себя от прошедшего, а это, по-моему, уж дело-с.»

И в оправдание своего прагматичного поведения проповедует теорию разумного эгоизма: «Наука же говорит: возлюби, прежде всех, одного себя, ибо все на свете на личном интересе основано». Идея эта пришла в Россию из Европы, она заимствована у английского экономиста и философа Иеремии Бентама (1748–1832) и последователя Бентама – Джона Стюарта Милля (1806–1873)[12].

Что касается людей, которые профессионально занимаются наукой, то большинство из них также слепы и глухи к вопросам духовным. Вот, например, в романе «Идиот» князь Мышкин беседует с Рогожиным. И рассказывает ему историю своего случайного общения с одним «настоящим ученым»: «Утром ехал по одной новой железной дороге и часа четыре с одним С-м в вагоне проговорил, тут же и познакомился. Я еще прежде о нем много слыхивал, и между прочим, как об атеисте. Он человек действительно очень ученый, и я обрадовался, что с настоящим ученым буду говорить. Сверх того, он на редкость хорошо воспитанный человек, так что со мной говорил совершенно как с ровным себе, по познаниям и по понятиям. В Бога он не верует. Одно только меня поразило: что он вовсе как будто не про то говорил, во все время, и потому именно поразило, что и прежде, сколько я ни встречался с неверующими и сколько ни читал таких книг, все мне казалось, что и говорят они, и в книгах пишут совсем будто не про то, хотя с виду и кажется, что про то. Я это ему тогда же и высказал, но, должно быть, неясно, или не умел выразить, потому что он ничего не понял…» Подобные «ученые» также с полным основанием могут быть отнесены к полуинтеллигентам.

1
...