– А мне мама конструктор купит.

– Она и в прошлом году тебе обещала. А пока она купит, мне папа купил уже два – один

железный, другой пластмассовый, – сообщил Борька.

Костик промолчал, принялся что-то чертить пальцем по песку. Он снова задумался. Стал

похож на Буратино – тонкий с острым носом и большими откровенными глазами, бесцельно

смотрящими себе под ноги. На нем неплохо сидел добротно сшитый модный костюмчик –

кофточка с рукавами до локтей и шорты – измазанные зеленью и глиной. Он не сразу ответил

Борьке:

– Ей было некогда. А сегодня она купит мне конструктор. Я сделаю самокат. Такой, чтобы

не отталкиваться. Встал и поехал. Солнечный.

Наташа с надеждой глянула на Костика:

– А потом, когда вырастешь, будешь покупать маме. Да, Костик?

Борька притворно засмеялся, показывая на Наташу пальцем.

Наташа сердито нахмурила брови:

– Ты не смейся, Боречка. Я тоже буду покупать моему папе и моей маме. Ясно тебе? –

выпалила она, смущенно покраснев.

– Да? Вот тебе! – и Борька сунул в лицо Наташе кукиш. – У тебя нет денег.

– Я деньги заработаю, – сказала она спокойно.

Борька почувствовал, что проигрывает, вскочил на ноги. В голосе у него появились

крикливые нотки:

– Да кто тебя примет на завод? Ну, скажи, кто?!

Не обращая внимания на спор, Костик продолжал основную мысль:

– А потом, когда испытаю свой самокат, отдам на завод. Пусть сколотят побольше. Только

настоящие. И чтоб досталось всем пацанам на всей земле. Моему самокату бензин не нужен.

И атома тоже. Он солнечный. А солнца много – всем хватит.

Он замолчал в ожидании, что скажут Борька и Наташа. Чувствуя свое превосходство,

Борька с усмешкой смотрел на Наташу.

– Ты такой глупый, Боречка. Я же тогда вырасту, – наконец объяснила Наташа.

От возмущения Борька даже подпрыгнул. Он запищал, вертясь перед Наташей, обвиняя ее

в том, что она неправильно понимает жизнь.

Неизвестно, чем бы закончился их спор, но как раз в этот момент к дому Костика, хлопая

скатами по неровностям почвы и шурша галькой возле ворот, мягко подкатили красные

«Жигули». Из машины вышла стройная женщина, одетая в модное легкое платье, с сумочкой

на длинном узком ремешке через плечо.

Костик подбежал, обхватил руками высокие ноги, уткнулся лицом в гладкую ткань.

Женщина на минуту замерла, точно прислушиваясь к чему-то внутри себя, тяжело вздохнула,

осторожно отстранила сына.

27

– Костя… Костя… подожди, дружок, – произнесла женщина. На ее тонком и ровном лице

появилось выражение нетерпения. – Вовик! – нервно позвала она.

Водительская дверца отворилась, полный мужчина в джинсах и белой навыпуск рубахе

выставил ногу наружу и стал вытирать тряпкой лобовое стекло.

– Идиотская мошка… – сказал он громко тонким голосом.

– Костя, подожди, – повторила женщина, – я так устала! Вовик, ах, я изнываю. Эта жара

меня скоро доконает…

– Мама, – перебил ее Костя, – ты купила конструктор? Ты обещала.

Женщина обморочно закатила глаза, глубоко вздохнула, ловко поправила короткие

вьющиеся волосы:

– Ты же видишь, мама валится с ног. Чего ты хочешь? Какой конструктор?

– Такой… – он взмахнул руками.

– А… не успела. Пусти. В другой раз, – она оторвала Костины пальцы от платья и пошла к

калитке. Костик, уныло последовал за ней, опустив голову.

Возле машины остался один Вовик с ведром воды и тряпкой. Жидкая грязь, стекая по

гладкой поверхности металла, глухо шлепала в пыль.

Сумерки спускались на землю. Было душно и тихо. Громко плескалась вода…

Улица затихала. Роберт поднялся и пошел в дом бабы Насти.

На следующий день, была суббота, пользуясь бесконечным гостеприимством бабы Насти,

Роберт, разлегся на тахте, спасаясь от жары, перечитывал журнал «Наука и жизнь».

Из приоткрытого окна доносились звуки поселковой улицы: ребятня, крича, носилась под

окнами, редкие прохожие шли мимо по асфальтированной дорожке, громко выбрасывали

обрывки своих проблем, жужжала, резко стучала о стекла оса, бесцеремонно влетевшая в

прохладное помещение. Несколько минут спустя, словно в самой комнате, заговорил Борька,

потом, – Наташа…

Они снова сошлись на своей любимой песочной куче.

– Я решила вот что, – хозяйским тоном произнесла Наташа. – Я буду мамой, Костик

сыночком, а ты Боря, – тут она помедлила, собираясь с духом, и более строго добавила, –

папой.

– Ты что, с ума сошла?! – завопил Борька.

– Нет, Боречка. Я решила это вот почему. . У Костика целый день нет мамы. Он

беспризорный. Его бабушка старенькая и боится выходить на улицу, чтобы его покормить.

Поэтому мы с тобой создадим семью. Я – мама, ты – папа…

– Ты что?! – вскрикнул Борька.

– Ты не бойся, Боря, – серьезно сказала Наташа, – не правдашнюю. А то наш сыночек,

Костик, умрет с голоду. Он целыми днями ничего не ест.

– Я съем, – сказал Костик, – что хочешь.

– Давай варить, – продолжала Наташа. – Это суп. Он на мясном бульоне, с картошкой. Ты

лук не отгребай, он полезный. А это лепешки. С вареньем. Пока не съешь суп, лепешек тебе

не видать, как своих ушей. И вилку держи в кулаке, вот так…

Наташа перечисляла различные блюда и обучала Костика достойным манерам. Ее никто не

перебивал, и Роберт уснул под монотонную музыку ее голоса.

Разбудила тишина. Солнце перевалило на запад, и теперь баба Настя, наверное,

набегавшись за день, отдыхала у себя во флигеле, приготовив обед к приходу Григория с

работы.

Думать о Женечке не хотелось. Все равно, ни он, ни милиция ничего не сможет сделать,

пока все не выявится само собой. Осталось два дня до официального объявления в розыск.

Перед сном с таксофона звонил домой, хватала трубку теща уже на первом сигнале, услышав

28

голос своего преступного зятя, взрывалась обвинениями в его адрес, грозила подать на него в

суд.

Привлек внимание осторожный звук. Роберт пошарил рукой на пуфике, нашел очки, и

через открытую дверь в прихожей перед распахнутыми дверцами накрытого старенькой

клеенкой кухонного стола, увидел Костика. Малыш сидел на половике, по-турецки скрестив

босые ноги, перед ним прямо на полу стояла миска с румяными блинами. Не торопясь, он ел,

сосредоточенно глядя на теплую пахучую горку.

Когда на дне миски осталось еще есколько блинов, часы «кукушка», висящие перед столом

на стене, издали шипение. Костик вздрогнул, глянул на высунувшуюся птицу и замер. Роберт

тихо произнес:

– Костя…

Малыш не шевельнулся. Смотрел прямо перед собой.

– Скажи честно, ты наелся?

Он молчал.

– Но, между прочим, мог бы, и попросить у бабы Насти. Она тебе никогда не отказывала.

Или у меня.

Роберт присел перед малышом. Глаза Костика ушли в себя.

– Ну, скажи, зачем обижаешь бабушку Настю? Ты же знаешь – она старенькая, готовить ей

трудно, а дядя Григорий придет с работы, и его нечем будет покормить.

Костик шмыгнул носом, заморгал. От широко открытых глаз на щеках до подбородка

образовалась мокрая дорожка.

Роберт пожалел о сказанном, поднялся и с опаской глянул в окно. Дверь во флигель была

открыта. Баба Настя, склонившись над корытом, стирала белье.

– Ты вот что, Костя, – сказал он заговорщически, – беги отсюда. Баба Настя идет…

И едва прозвучало последнее слово, Костик вскочил, украдкой глянул в сторону Роберта,

схватил оставшиеся блины и выбежал прочь.

Еще протяжно и громко скрипя закрываясь тяжелая дверь, а на пороге, ведя Костика за ухо,

предстала перед Робертом баба Настя.

– Ты чего, малец, тута распоряжаисси? – проговорила она, обращаясь к Костику и

обшаривая глазами углы прихожей. – Божечки мои! – всплеснула она руками, увидев на полу

пустую миску из-под блинов.

Костик рванулся к двери. Баба Настя, хватая руками воздух – пыталась удержать беглеца –

кинулась следом, на ходу срывая с гвоздя висящую на стене бельевую веревку. Ее длинная

юбка, едва не защемленная дверью, хлестнула в проеме.

Роберт подбежал к окну:

– Баба Настя, у тебя молоко, кажись, сбежало, – крикнул он, перегнувшись через

подоконник, – чем-то пахнет…

Она остановилась и затопталась на месте, не зная, что ей делать в первую очередь.

– Убег, – сказала она, – и про молоко я, старая карга, совсем запамятовала! Беги, милок,

погаси огонь… Ан нет, погоди. Да погоди, говорю! Откель молоко? – она посмотрела на

Роберта мутными доверчивыми глазами. – Сегодня ж суббота. Сегодня ж я не брала молока.

Забил ты мне голову, сынок. И негодника я этого упустила, – с досадой махнула она рукой. –

Ах ты, окаянный, чево наделал! Иродова душа… убег, – сокрушалась она, старчески

покачивая головой, покрытой ослепительно белой косынкой. Она возвращалась быстрым

дробным шагом, шаркая в тапочках во дворе по цементному настилу.

Незлобно и обидчиво баба Настя еще ругалась, хлопотала по хозяйству, когда Роберт

вышел на улицу, посидеть перед наступлением вечерних сумерек.

29

Как только подкатили «Жигули» и из машины вышла мать Костика, а с водительского

места высунулся, выставив ногу в джинсах, Вовик, откуда-то выбежал Костик. Перед

матерью замедлил шаг, нерешительно подошел поближе и цепко ухватился за оборку подола.

– Чего тебе, Костя? – женщина одернула платье, поправила волосы, легким движением

провела пальцем вдоль губ… – Вовик, поставь машину и пошли!

– Мама, ты мне купила конструктор?

– Ой, Костя, ты же видишь, что мама с работы? Когда бы я тебе купила? И потом, что – у

меня сегодня получка? Да? Ну, вот…

Костик вяло отпустил платье, достал из-за пазухи свернутые в трубочку блины. Его рука,

выпачканная маслом, заблестела в свете заката. Женщина с ужасом вскрикнула:

– Что это за дрянь у тебя?!

– Это не дрянь. Это блины. Тебе… – понуро сказал.

– Фу! Где ты это взял?! – закричала женщина, ее лицо резко изменилось, стало некрасивым

и злым. – Ты почему, когда меня нет, по мусоркам лазишь? Ну! Говори, почему?! – она

дернула Костика за руку и, подталкивая ладонью в плечо, повела его в дом.

Роберт подумал, что и ему пора. Нужно постараться выспаться, встать пораньше и, пока

его не затормозила, собираясь утром в детсад Татьяна с Наташей, уйти на работу. Там, скорей

всего, включив знакомых и связи, попытаться самостоятельно организовать поиски Женечки.

Наступило время прощания. Сейчас откроется калитка и появится Татьяна. Она молча

постоит, не глядя на Роберта, понаблюдает за детьми. Потом решительно крикнет: «Наташа!

Домой!»

Роберт постоял, подождал. Вот она вышла, приблизилась к едва различимому в сумерках

Роберту, молча обняла, сильно прижалась к нему, всхлипнула… Потом решительно

оторвалась, отошла, позвала Наташу. .

Наташа тут же отделилась от детей, подбежала, прыгнула Роберту на руки и, крепко

охватив его шею, зашептала горячим дыханием:

– Папочка, ты еще придешь? Ты придешь?..

– Натаня, не волнуйся. Я сегодня ночую у бабы Насти…

– Ура!! – крикнула она и, крепко стиснув шею, принялась осыпать Роберта поцелуями.

Уже темнело.

Узкие, возвышающиеся над поселком девятиэтажные коробки Новых домов блестели на

вечернем небе и казались гигантскими небоскребами. Город подступал все ближе к Поселку

и, может быть, где-то сегодня был сдан еще один жилой дом. Жильцы справляли новоселье…

Глава 8

В другом измерении

После глубокого непрерывного сна сознание просыпалось на ходу, машинально выполняло

привычные движения везде – в транспорте, на переходах и перекрестках. Глаза определяли

правильный маршрут, ноги быстро и безошибочно вбрасывали тело в вагон, руки цепко

хватались за предметы общественного пользования, вестибулярный аппарат, надежно

ориентируя, работал как у натренированного космонавта. Но самое приятное ощущение

просыпающемуся сознанию приносили неторопливые независимые мысли по оценке

прошедших событий. У них был другой характер и отношение другого человека. Куда-то

делась угнетающая тяжесть ответственности и зависимости. Отдохнувший разум получил

кратковременную возможность трезво разобраться в проблемах и правильно их разрешить. В

30

этом, видно, сыграл немалую роль из открытых настежь окон дома бабы Насти чистый

Поселковый воздух. Роберт отнесся к этому своему состоянию с благодарностью, как к

Божьему дару. И сейчас, замкнуто сидя в электричке метро, использовал эту возможность,

обдумывал встречу с Ниной, понимая, что скоро, может уже в самолете, окончательно

проснется его истерзанный разум и все вернется в круги своя: снова будут мучить

противоречия двух противоположных семейных миров, будет съедать совесть, угнетать

обязанность, заставлять ум ловчить и изворачиваться, чтобы, стремясь к равновесию,

избежать страданий близким людям. Теперь, когда представилась возможность трезво

определить правильные поступки, нужно без эмоций привести их к ясности: Назаров,

Женечка, Татьяна. А главное – в такой же последовательности… если хватит выдержки и

обретенного состояния.

Приехав на работу еще с неустойчивостью мыслей, он согласовал с Виталием Ивановичем

свое отсутствие в лаборатории на время поездки к Назаровым. Туда же, в лабораторию, не

понятно, каким образом проник телефонный звонок типа, не назвавшего себя. Роберта

позвали к городскому, и анонимный мужской голос, показался очень знакомым, сказал, что

жена Назарова в настоящий момент из Харькова, где была у своих родственников, выезжает в

Москву, и он, Роберт скорей всего может ехать по известному ему Московскому адресу.

Почему-то подсказка незнакомца Роберта не удивила, хотя была очень кстати, не нужно было

перед отъездом звонить в Москву, он сказал обычное «спасибо», как за полученную

городскую справку, и положил трубку.

Время меньшее получаса, проведенное в салоне самолета, не изменили настроя, в памяти

крутились отрывки деловых встреч, радостных маленьких удач, насмешки в адрес

агрессивных идеологов, пытающиеся раскусить их с Назаровым орешек, их открытие. И

вдруг невольно ловил себя на мысли, что не чувствует скорбной потери друга, проходила

нормальная деловая поездка к Назарову, каких было немало, впереди его ждала приятная

встреча с Володей и его милой Нинон… Возможно ли такое – лезут праздные мысли, и он,

притворяясь, наслаждается ими, будто ничего и не произошло? Не от небрежности и

невнимания ли к людям все его мытарства? Все неприятности и семейные противоречия?.. Но

тут же, поймав себя на самосъедании, заметил, что ничего кощунственного в том нет, что в

голове возникают памятные воспоминания о друге, с которым провел многие творческие

годы.

Но дверь в квартиру на улице Летчика Бабушкина показалась незнакомой. Тут же

утратилось лживое спокойствие. Участило сердце. Нужно было взять себя в руки. Роберт

нажал кнопку, в памяти всплыла прощальная их отметка после пресловутого Ученого Совета

в Лектории. Возник в больничной пижаме жестикулирующий Сабуров…

Дверь открылась сама под незначительным нажатием пальца. Здесь ждали любого, кто

придет.

На пороге стоял паренек лет семнадцати. Лицо у парня измятое, безразличное. Роберт

понял – это Анатолий, сын Назарова. За ним в тени коридора просматривалась девушка с

нежными привлекательными чертами. В глазах ее таился испуг.

– Анатолий, здравствуй… – произнес Роберт и почувствовал неуместность слов.

Анатолий отступил на шаг, молча пропустил Роберта.

Нина сидела в завешенной шторами комнате за столом, сложив на коленях собранные в

узел кисти рук. Черные легкое платье и полупрозрачный платок делали ее почти невидимой в

сумраке. Она не подняла головы, ее взгляд, казалось, неподвижно упирался в узорчатые

зигзаги тяжелых штор.

31

Роберт присел рядом на стул. Положил на ее руку свою. Провел по плечу. Еще минуту она

неподвижно смотрела перед собой, но потом вдруг обняла Роберта, прижалась к нему, тихо

заплакала. Роберт чувствовал сдержанное вздрагивание ее холодных щек у своего виска.

– Держись. У тебя сын, держись…

После его слов Нина еще сильней стиснула шею Роберта. Затем отпрянула, будто

опомнилась от неприятных мыслей, обернулась к Анатолию, застывшему у двери:

– Толечек, зажги свет. Дядя Роберт пришел.

– Да, мама.

– Познакомь Роберта с подружкой. Леночка!

Лена неуверенно вошла, остановилась возле Анатолия, взяла его за руку.

– Дети, там, в холодильнике все. Леночка, похозяйничай, пожалуйста. Толя помоги ей.

Анатолий молча последовал за Леночкой.

Дети вышли и Нина, наконец, украдкой ласково посмотрела на Роберта. Обмерила его

воспаленными глазами, сказала буднично:

– Боже! Как я давно тебя видела, дорогой! Как ты?

Роберт виновато пожал плечами, словно извинился перед кем-то за неуместный вопрос

своей подруги.

– Сама знаешь… – неопределенно ответил он.

Она покивала:

– Да. Я не верю, Роберт. Это не правда.

– Да…

– Я видела все, что осталось от него… Нет, его там не было. Они лгут, Роберт. Одна

одежда… Но это не он. Это только одежда, – ее глаза уперлись в пол, что-то осмысленно там

высматривали. – Так не бывает. Так просто не может быть, я знаю. Его нет, но он есть и скоро

придет. Вот увидишь.

– Ты считаешь?

– Да. Я уверена.

– Честно говоря, мне почему-то тоже так представляется. Все это кажется несерьезным и к

нему не относится.

– Ты тоже так решил?! – вскрикнула она. – Значит, раз и у тебя такие мысли, то я

правильно считаю – он есть и придет… может быть не скоро, но обязательно придет. Он не

может меня так бессовестно покинуть. Он же меня любит, Роберт! – она по-детски наивно

посмотрела на Роберта, поднялась, подошла к окну, отдернула шторы, открыла шкаф, достала

прозрачную в узорах скатерть, накрыла ею стол.

У входной двери позвонили. Дверь открыл кто-то из детей. Послышался голос Леночки:

– Папа, ты чего?..

Мужчина спокойным родительским голосом ответил:

– В гости. А что, нельзя?

Ответа не последовало, и в комнату вошел мужчина Нининого возраста. Из-за его спины

выглядывало встревоженное лицо Леночки. Нина сорвалась с места, кинулась к мужчине,

уткнулась ему в грудь, он нежно ее обнял, вздрагивающую.

Вскоре она оправилась, обернулась к Роберту:

– Роб, это Александр Семенович. Леночкин папа, мой очень хороший друг. Если бы не он,

я бы тут подохла одна и умерла от тоски.

Мужчины скромно обменялись рукопожатием.

Незаметно и быстро с помощью Леночки и Анатолия стол был накрыт. Все сели молча в

ожидании команды хозяйки.

32

– Люди, вы пришли к нам в гости. И другой причины за столом у нас нет, – Нина тяжело

проглотила комок в горле, – я никому не верю на слово, пока не увижу своими глазами или не

услышу лично от Володи. А он мне говорит другое. Всегда… и сейчас тоже…

Александр Семенович одобрительно кивнул:

– Ниночка, ты права, – он повернулся, надеясь на поддержку к Роберту, – признать

нерешенное, значит окончательно приговорить. Роберт?

Роберт снял очки, прижал пальцами глаза, задумчиво промолвил:

– Скорей всего. Нина скажи, если можешь, когда он звонил из Майами?

Нина, застыв, молчала. Анатолий хмуро взглянул на мать, держа навису у рта полную

ложку. Рука нервно вздрогнула и ложка с резким стуком упала в тарелку. Нина опомнилась, не