Первая встреча состоялась в трамвае. Она тронула его за плечо и, когда он открыл глаза, сказала, показывая на окно:
– Вам сходить.
Трамвай уже остановился, и он, проталкиваясь, прыгнул сразу за ней. Она была совсем девчонка, лет пятнадцати-шестнадцати, не больше, он понял это тут же, увидев ее круглое, моргающее лицо, которое она повернула к нему, ожидая благодарности.
– Спасибо, – сказал он, – я ведь мог проехать. – Он почувствовал, что ей этого недостаточно, и добавил:
– Сегодня был сумасшедший день, я устал. А в восемь мне должны позвонить. Так что ты меня здорово выручила.
Кажется, она обрадовалась, и они вместе побежали через дорогу, оглядываясь на мчащуюся машину. Шел снег, и он заметил, что на ветровом стекле машины работал «дворник». Когда идет снег – вот такой мягкий, пушистый, словно где-то там, наверху, теребят диковинных снежных птиц, – не очень-то хочется идти домой. «Подожду звонка и снова выйду», – решил он, оборачиваясь к ней и размышляя, что бы ей сказать, потому что дальше молчать было уже неудобно. Но он понятия не имел, о чем можно с ней говорить и о чем нельзя, и все еще раздумывал, когда она сама сказала:
– А я вас знаю.
– Вот как! – удивился он. – Это каким же образом?
– А вы живете в сто двенадцатом, а я в сто четырнадцатом. В среднем два раза в неделю мы вместе ездим в трамвае. Только вы, конечно, меня не замечаете.
– Это интересно.
– А что тут интересного? Ничего интересного нету. Вы, взрослые, обращаете внимание только на взрослых, вы все ужасные эгоисты. Скажете, нет?
Она повернула голову вправо и смотрела на него слева, снизу вверх. Он хмыкнул только и не стал ничего ей отвечать, потому что все еще не знал, как вести себя с ней, что можно и что нельзя ей говорить.
Некоторое время они шли молча, и она глядела прямо перед собой и, так же глядя прямо перед собой, как ни в чем не бывало заявила:
– А вы ведь еще не сказали, как вас зовут.
– А тебе это необходимо знать?
– Да. А что особенного? Почему-то некоторые считают, что если я хочу знать, как зовут человека, то обязательно проявляю к нему нездоровый интерес.
– Ладно, – сказал он, – я все понял. Если тебе это необходимо – меня зовут Рудольф.
– Как?
– Рудольф.
– Рудольф. – Она засмеялась.
– Что такое?
Она засмеялась еще громче, и он, приостановившись, стал смотреть на нее.
– Рудольф, – она округлила губы и снова закатилась. – Рудольф. Я думала, что так только слона в зверинце могут звать.
– Что?!
– Ты не сердись, – она тронула за рукав. – Но смешно, честное слово, смешно. Ну что я могу поделать?
– Девчонка ты, – обиделся он.
– Конечно, девчонка. А ты взрослый.
– Сколько тебе лет?
– Шестнадцать.
– А мне двадцать восемь.
– Я же говорю: ты взрослый, и тебя зовут Рудольф. – Она снова засмеялась, весело поглядывая на него слева, снизу вверх.
– А тебя как зовут? – спросил он.
– Меня? Ни за что не угадаешь.
– А я и не буду гадать.
– А если бы и стал – не угадал бы. Меня зовут Ио.
– Как?
– Ио.
– Ничего не пойму.
– Ио. Ну, исполняющий обязанности. Ио.
Отмщение наступило моментально. Не в силах остановиться, он хохотал, раскачиваясь то вперед, то назад, как колокол. Достаточно было ему взглянуть на нее, и смех начинал разбирать его все больше и больше.
– И-о, – булькало у него в горле. – И-о. – Она ждала, оглядываясь по сторонам, потом, когда он немного успокоился, обиженно сказала:
– Смешно, да? Ничего смешного – Ио – такое же обыкновенное имя, как все другие.
– Ты извини, – улыбаясь, он наклонился к ней. – Но мне действительно было смешно. Вот теперь мы квиты, правда?
Она кивнула.
Первым был ее дом, а за ним – его. Остановившись у подъезда, она спросила:
– А какой у тебя телефон?
– Тебе это не надо, – сказал он.
– Боишься?
– Дело не в этом.
– Взрослые всего на свете боятся.
– Это верно, – согласился он.
Она вынула из рукавицы свою ручонку и подала ему. Рука была холодной и тихой. Он пожал ее.
– Ну, беги домой, Ио.
Он опять засмеялся.
У двери она остановилась.
– А теперь ты меня узнаешь в трамвае?
– Еще бы, конечно, узнаю.
– До трамвая… – Она подняла над головой руку.
– …в котором мы вместе поедем, – добавил он.
Через два дня он уехал в командировку на север и вернулся только через две недели. Здесь, в городе, уже чувствовался пряный, острый запах наступающей весны, сдунувшей с него, словно пепел, зимнюю неясность и неотчетливость. После северных туманов все здесь было ярче и звонче, даже трамваи.
Дома жена чуть ли не сразу же сказала ему:
– Тут тебе каждый день какая-то девчонка звонит.
– Какая еще девчонка? – равнодушно и устало спросил он.
– Не знаю. Я думала, ты знаешь.
– Не знаю.
– Она мне надоела.
– Забавно, – нехотя улыбнулся он.
Он принимал ванну, когда зазвонил телефон. Через дверь было слышно, как жена отвечала: приехал, моется, пожалуйста, попозже. И он уже собирался ложиться, когда телефон зазвонил снова.
– Да, – сказал он.
– Рудик, здравствуй, ты приехал! – раздался в трубке чей-то радостный голос.
– Здравствуйте, – осторожно ответил он. – Кто это?
– А ты не узнал? Эх ты, Рудик… Это я, Ио.
– Ио, – тотчас вспомнил он и невольно рассмеялся. – Здравствуй, Ио. Ты, оказывается, подобрала для меня более подходящее имя.
– Да. Тебе нравится?
– Меня так звали, когда мне было столько же, сколько сейчас тебе.
– Не важничай, пожалуйста.
– Нет, что ты…
Они замолчали, и он, не выдержав, спросил:
– Так в чем дело, Ио?
– Рудик, она что – твоя жена?
– Да.
– А почему ты не сказал мне, что женат?
– Прости меня, – шутливо ответил он, – я не знал, что это очень важно.
– Конечно, важно. Ты что – любишь ее?
– Да, – сказал он. – Ио, послушай, пожалуйста: не надо мне больше звонить.
– Ис-пу-гал-ся, – нараспев произнесла она. – Ты, Рудик, не подумай чего. Ты, конечно, живи с ней, если хочешь, я не против. Только так тоже нельзя: не звони. А может, мне по делу надо будет.
– По какому делу? – улыбаясь, спросил он.
– Ну как по какому? Ну… ну, например, из одного резервуара у меня вода никак под ответ не выкачивается в другой, – нашлась она. – Ведь тогда можно, правда?
– Не знаю.
– Конечно, можно. А ее ты не бойся, Рудик, ведь нас двое, а она одна.
– Кого? – не понял он.
– Да жену твою.
– До свидания, Ио.
– Ты устал, да?
– Да.
– Ну, хорошо. Пожми мне лапу и ложись спать.
– Жму тебе лапу.
– А с ней даже не разговаривай.
– Ладно, – он засмеялся. – Не буду.
Все еще улыбаясь, он вернулся к жене.
– Это Ио, – сказал он. – Так зовут эту девочку. Забавно, правда?
– Да, – выжидающе ответила она.
– Она не могла решить задачу с двумя резервуарами. Она учится не то в седьмом, не то в восьмом классе – не помню.
– И ты помог ей с задачей?
– Нет, – сказал он. – Я все перезабыл, а резервуары – это действительно сложно.
Утром телефон зазвонил чуть свет. Какой там свет – никакого света не было, весь город спал последним предрассветным сном. Поднимаясь, Рудольф взглянул на дом напротив – ни одно окно еще не было освещено, и только подъезды, как губные гармошки, сияющие металлом, светились четырьмя правильными рядами. Телефон трезвонил беспрерывно. Подходя к нему, Рудольф взглянул на часы: половина шестого.
– Слушаю, – сердито сказал он в трубку.
– Рудик, Рудик…
Он рассвирепел:
– Ио, ведь это же черт знает что такое…
– Рудик, – перебили его, – послушай, не сердись, ты еще не знаешь, что случилось.
– Что случилось? – остывая, спросил он.
– Рудик, ты уже больше не Рудик, ты Рудольфио, – торжественно объявили ему. – Рудольфио! Здорово, правда? Это я только что придумала. Рудольф и Ио – вместе получается Рудольфио, как у итальянцев. Ну-ка повтори.
– Рудольфио. – В его голосе смешались отчаяние и ярость.
– Правильно. Теперь у нас с тобой одно имя – мы нерасторжимы. Как Ромео и Джульетта. Ты Рудольфио, и я Рудольфио.
– Послушай, – приходя в себя, сказал он. – Ты бы не могла в другой раз нарекать меня в более подходящее время?
– Ну как ты не поймешь, что я не могла ждать. Вот. А потом, тебе пора вставать. Рудольфио, запомни: в половине восьмого я жду тебя на трамвайной остановке.
– Я сегодня не поеду на трамвае.
– Почему?
– У меня отгул.
– А что это такое?
– Отгул – это внеочередной выходной, я не пойду на работу.
– А-а, – сказала она. – А как же я?
– Не знаю. Поезжай в школу, и все.
– А у твоей жены тоже отгул?
– Нет.
– Ну, это еще ничего. Только ты не забывай: нас теперь зовут Рудольфио.
– Я счастлив.
Он водворил трубку на место и, чертыхаясь, пошел кипятить чай. Уснуть теперь все равно он бы не смог. К тому же в доме напротив уже светились три окна.
В полдень в дверь постучали. Он как раз мыл полы и, открывая, держал в руках мокрую тряпку, которую почему-то не догадался оставить где-нибудь по дороге.
Это была она.
– Здравствуй, Рудольфио.
– Ты! – удивился он. – Что случилось?
– Я тоже взяла отгул.
Лицо как у святой – ни единой капли того, что называют угрызениями совести.
– Вон как! – мужественно ответил он. – Гуляешь, значит. Ну, проходи, коли пришла. Я сейчас домою.
Не раздеваясь, она села в кресло возле окна и стала смотреть, как он, склонившись, водит тряпкой по полу.
– Рудольфио, по-моему, ты несчастлив в семейной жизни, – заявила она через минуту.
Он выпрямился.
– С чего ты взяла?
– Это очень легко увидеть. Например, ты без всякого удовольствия моешь полы, а у счастливых так не бывает.
– Не выдумывай, – улыбаясь, сказал он.
– А скажешь, счастлив?
– Ничего не скажу.
– Ну вот.
– Ты лучше разденься.
– Я тебя боюсь, – заглядывая в окно, сказала она.
– Что-что?
– Ну, ты же мужчина.
– Ах вон что. – Он засмеялся. – Как же ты осмелилась сюда прийти?
– Ну, мы же с тобой Рудольфио.
– Да, – сказал он, – я все забываю об этом. Это, конечно, накладывает на меня определенные обязанности.
– Конечно.
Она замолчала и, пока он гремел ведром в кухне, сидела тихо. Но когда он вышел к ней, пальто уже висело на спинке кресла, а лицо Ио было задумчивое и печальное.
– Рудольфио, а я сегодня плакала, – вдруг призналась она.
– Отчего, Ио?
– Не Ио, а Рудольфио.
– Отчего, Рудольфио?
– Это из-за моей старшей сестры. Она устроила скандал, когда я решила взять отгул.
– По-моему, она права.
– Нет, Рудольфио, не права. – Она поднялась с кресла и стала возле окна. – Один раз можно, как вы не поймете. Я сейчас знаешь какая счастливая, что с тобой говорю…
Она опять замолчала, и он внимательно посмотрел на нее. Сквозь платье, волнуясь, у нее пробивались груди, как два маленьких гнездышка, которые лепят неведомые птицы, чтобы выводить в них птенцов. Он заметил, что уже через год лицо у нее удлинится и станет красивым, и ему стало грустно от мысли, что со временем будет и у нее свой парень. Он подошел к ней, взял ее за плечи и, улыбнувшись, сказал:
– Все будет хорошо.
– Правда, Рудольфио?
– Правда.
О проекте
О подписке