Машина мчится по дороге со страшной для меня скоростью. Я вообще не любитель быстрой езды, «неправильный русский», как меня однажды назвал Сашка, а сейчас стрелка перевалила отметку сто пятьдесят и продолжает клониться вправо. Может быть, если бы всё это происходило на хорошем шоссе, где скорость восемьдесят сложно отличить от сто двадцать и выше, я бы не возмущался, но сейчас, не выдерживаю:
– Светка, ты что, убить нас хочешь?
Девушка смеётся, и смотрит на меня с превосходством бывалой автогонщицы перед пенсионером, едущим на велосипеде по обочине.
– Мы ещё только начинаем разгоняться, – весело сообщает она.
– А я ещё только начинаю жить! Тут же яма на яме, ну куда ты гонишь!
Она опять смеётся, но скорость сбрасывает, хотя возможно лишь потому что впереди очередной поворот, а из-за деревьев не видно, что находится за ним. Вообще, лес здесь очень густой и деревья стоят достаточно близко к дороге, из-за чего вокруг приятный такой полумрак. После жаркой духоты на той лавочке, в кондиционированном салоне авто настоящий рай.
– Как ты вообще оказалась на том вокзале?
– Ты очень невнимательный, – с укором говорит она. – Я ведь тебе уже сказала, что провожала свою тётку на поезд. Тётка в город уехала, а я пока за её домом и козами буду приглядывать.
Почти уверен, что она мне этого не говорила, но поразмыслив, кажется припоминаю нечто подобное. Сумбурный день, не говоря уж о прошлой ночи.
Машина проходит ещё один поворот и лес заканчивается. Становится светлее, я осматриваю свою спутницу. Светка ловит мой взгляд, но тут же отворачивается к дороге. Сколько ей? Двадцать или двадцать один, кажется, но как по мне – она выглядит старше. Может быть из-за косметики, может быть лишние годы ей накидывают мельчайшие морщинки у глаз. И ещё, наверное, поведение. Там, в Белоземице, она показалась мне деревенской девушкой, чуточку простоватой, немножко округлой, но сейчас, рядом со мной сидела вполне себе городская офисная леди. Хотя, возможно на моё мнение оказывала влияние машина, которой она так лихо управляла, и конечно одежда. Серый короткий топ, оставляющий открытым плоский загорелый животик, чёрные джинсы с несколькими модными нынче дырами. В одну из них, выглядывала аккуратная коленка. Золотые серьги, кулон и кольцо на пальце были комплектными, выполненными в одном стиле и с одинаковыми голубыми камнями, отлично подходившими к голубым глазам владелицы.
И лишь в разговоре, да иногда в манерах проскальзывало нечто мягкое и тёплое, что удивительным образом шло ей и дополняло образ. В остальном же, она действительно уверенна в себе, на мой вкус, даже слишком. Сильная, современная женщина, совсем не похожая на большинство моих сверстниц. Вот и машину она ведёт так же, и где только научилась?
– Ты чего так смотришь?
– Да… – смущаюсь, но всё же отвечаю правду: – Ты необычная. Или точнее, непривычная для меня.
– В самом деле? – удивляется она. – И чем же?
– Какая-то ты… Сильная, уверенная. Это здорово, это очень интересно, но и странно немножко…
– Непохожая на твоих дворовых подружек, – Света усмехается.
– У меня нет дворовых, да и других подружек, но вообще-то да, примерно так и есть.
– Милый, у меня родители погибли в автокатастрофе, когда мне было четырнадцать. Тётка была моей семьёй, но больше по бумагам, потому что жить в городе она не хотела, а я наотрез отказалась переезжать в Белоземицу. Что я в этой деревне потеряла?
– Извини, я не знал, – растерянно говорю в ответ.
– Вот так и получилось, что я уже семь лет живу одна в городе. Со мной живут какие-то тёткины дальние родственники, но они по сути мне лишь квартиранты, за счёт них я поначалу имела какие-никакие карманные деньги.
– Свет, я не знал, – опять повторяю я.
– Да ладно, – она машет рукой, хотя весёлость в глазах, кажется теперь напускная. – Это было давно, я привыкла.
Хочу спросить, как она вообще, и чем занимается сейчас, где работает, но не решаюсь. Меня смущает она, и машина эта – совсем даже не старая «Тойота» смущает. Света же, смотрит искоса и опять смеётся.
– Кажется, ты про меня плохо подумал, – я краснея мотаю головой, и она заливается колокольчиком смеха. – Дима, я работаю в достаточно серьёзной и взрослой фирме. Когда достигла совершеннолетия, старый друг папы устроил. Сначала на испытательный срок, но оказалось, что у меня талант чувствовать людей, убеждать их в своей правоте. Однажды меня взяли с собой на переговоры, и они прошли успешно. Потом ещё раз, и сейчас я зарабатываю столько, сколько мои одногрупницы-пустышки даже не мечтают. Поначалу они хихикали, когда я говорила, что работаю и пытаюсь чего-то достичь, потом начали напрашиваться в друзья, куда-то приглашать, а сейчас их для меня просто не существует.
– Какая ты… – говорю я и испытываю острое чувство дежавю. Морщу лоб – ну конечно! Вчера точно такие же слова сказал Янке, когда она мне про своего директора рассказывала. Надо же…
– Не веришь? – хитро щурится она, поглядывая со странным интересом.
– Верю, ты только на дорогу смотри, не на меня, – отвечаю я, и в самом деле сразу поверив в её слова.
Такой девушке сам Бог велел убеждать мужчин, хоть на деловых переговорах, хоть в неофициальной обстановке. Убедимся, как миленькие. Рассматривая её, я испытываю некое эстетическое наслаждение. Телесные контакты мне запрещены ещё на целый месяц вперёд, да и Яна появилась – её тоже приходится учитывать, но и у Светы было на что положить глаз.
– Смотришь, словно раздеваешь глазами. Ещё немного, и с меня топик сползёт, – хихикнув, она подцепляет лямочку топа и скидывает её, я вижу салатного цвета лямку бюстгальтера.
Хочу возмутиться, но отчего-то слова возмущения не идут, а девушка поправляет одежду и машет рукой:
– Всё-всё-всё больше не буду, извини. Захотелось чуть-чуть смутить тебя, интересно было посмотреть реакцию.
– И как?
– А ты что, смутился? Я не заметила.
– Вообще-то нет, – соглашаюсь. – Вот если бы ты его совсем сняла, и не остановилась на этом, может тогда?
– У-у-у, какой ты! – она молчит, а затем обещает: – я подумаю. Может попозже.
Не понимаю, шутит она, или говорит серьёзно, оттого ничего не отвечаю.
Машина преодолевает холм и перед нами открывается вид на деревню.
– Почти приехали, – говорит Света. – Тебе в магазин надо?
– Нет, я же в райцентре закупился. А здесь всё-таки есть магазин? Я не знал…
– Есть, хотя и ущербный, конечно. Сейчас будем проезжать, я покажу.
Указав местонахождение синего вагончика с надписью «Продукты» над дверью, Света высаживает меня у колодца, в десяти минутах ходьбы от дома. Я не возражаю, потому что по той дороге её «Тойота» не проедет. Напоследок, она меня даже в щёчку целует, что вообще-то неожиданно, но очень приятно.
Иду к дому, раздумывая как объяснить Янке, что сегодня ей надо ночевать у себя. Эта ночь особая, посторонним присутствовать при этом запрещено. Странно, но перед домом стоит высоченный внедорожник, рядом с машиной Яна разговаривает с пузатым мужичком в тельняшке.
– Ой, а вот и он, – радуется девушка, завидев меня и машет рукой: – Димка, Дим, иди сюда, я уже чуть не уехала!
Ускоряю шаг, с некоторым беспокойством глядя на подругу.
– Меня сегодня не будет, – она разводит руками, не тратя время на приветствия.
Пожимаю руку пузатому, но смотрю только на Яну:
– У тебя всё в порядке?
– У меня сегодня день рождения, у любимой племянницы, то есть. А я тут как дикая, спасибо Виталик позвонить догадался и даже приехал за мной. Это мой брат, ты его наверно не помнишь, он сильно старше нас.
– Не помню, – услышав о брате, немного успокаиваюсь. Почему-то первым делом я всегда думаю о плохом, и сейчас увидев этого пузатого, предположил, что её бывший директор явился за денежками своими. – День рождения – это святое, его пропускать нельзя. Значит, ты уезжаешь.
– Только до завтра, Дим, – она точно отпрашивается у меня. Словно Яна уже давно за мной замужем, а я слегка подзабыл этот факт. – Виталя говорит, что мне не надо пока в городе появляться, ещё не всё устаканилось.
– Значит, проблемы всё же были?
– Ну, разве это проблемы, – она легкомысленно машет рукой. – Ой, ты наверно думаешь, что это из-за работы? Нет, там совсем другое. Фигня!
Она морщит носик.
Вот значит, как. Ещё какая-то «фигня» есть… Решаю выпытать всё позже, если она таки вернётся сюда, а Яна уже прощается, и напоследок целует меня в ту же щёку, где совсем недавно отметилась Света – пикантная деталь.
Смотрю вслед машине и думаю, что всё сложилось очень даже удачно, а главное, само-собой, ничего не пришлось изобретать. Теперь у меня имеется такая необходимая ночь в пустом доме.
Только сейчас замечаю, что к калитке ведёт широкая выкошенная полоса, и двор кажется тоже очищен от травы. Захожу за калитку и убеждаюсь, что не только двор, но и тропинка к туалету и бане. Неужто Виталик постарался? Экий трудолюбивый Винни-Пух, надо будет ему пожать при встрече мужественную волосатую лапу…
Время уже послеобеденное, а мне ещё кучу дел нужно переделать. Скошенная трава, которая так и лежит во дворе, требует уборки. Жаль, но грабли в доме не нашлись, приходится сгребать её мотыгой. Мою полы в бане, потому что вполне возможно, скоро она пригодится. Делаю ещё десяток мелких дел, неосознанно оттягивая самое серьёзное, а поняв это, бросаю всё и заперевшись в доме, приступаю к подготовке. Сегодня будет сделан ещё один шаг. Я не отступлю.
В голове пусто и пронзительно холодно. Когда-то видел рекламу, в которой человек берёт в рот мятную подушечку жевательной резинки и выдувает морозный воздух. Кажется, мою голову набили такими подушечками под завязку. Мыслей нет. Ощущений нет. Желаний что-либо делать нет. Есть чувство полёта, словно я парю над землёй…
Сколько длится это состояние не знаю. Прихожу в себя постепенно: появляется жажда, затем голод, приходит ощущение неудобной позы, в которой я лежу, а ещё, очень тяжело дышать. Поднимаю голову и слепо повожу ею из стороны в сторону. Темнота. Провожу рукой по лицу и скидываю с себя спальный мешок. Свобода! Дышать становится легче, зрение тоже сразу восстанавливается.
Я в доме деда, в Белоземице. С трудом поднимаюсь, и обнаруживаю себя абсолютно голым. В комнате полумрак, ставни закрыты, но предметы видно достаточно отчётливо, и себя тоже вижу хорошо. Тело грязное, покрытое непонятными значками и разводами, видны несколько кровоподтёков. Сильно болит скула – на ней обнаруживается синяк. Что со мной произошло?
Надо умыться, но выйдя из дома останавливаюсь на крыльце шокированный зрелищем. Двор выглядит так, будто его на ночь облюбовала под свои игрища секта сатанистов. Бурые, почти чёрные, идеально прямые линии исчерчивают его вдоль и поперёк. Пентаграмма? Похоже… В центре находится нечто тёмное и лохматое, от чего я отворачиваюсь, борясь с подступающими к горлу спазмами. Закрываю глаза, дышу ровно и часто, пытаясь прийти в себя и…
Я натягиваю капроновые нити меж вбитых крошечных деревянных колышков. Условия очень плохие, начерченная пентаграмма конечно лучше, но чертить негде и нечем. Плохо. Большой дополнительный расход силы, которой в моём распоряжении так мало.
Рычу.
Ничего, пропитанные моей кровью нити справятся, они подойдут. Передвигаться по двору становится очень неудобно, иду на цыпочках. Прохожу над силовыми сплетениями, шепчу слова. Чужие, странные, горловые.
Мешает мельтешение в мыслях, слышу обрывки заунывных песен и чьи-то голоса, чудятся отзвуки чужих шагов и ядовитое шипение с крыши.
Останавливаюсь, рычу. Задираю голову и чувствую, что на крыше действительно кто-то есть. Гибкий. Опасный. Женщина? Враг! Надо достать.
Рычу.
Поняв, что обнаружена, она бросается в сторону, спрыгивает с крыши и исчезает из поля зрения.
Оборачиваюсь к жертве. Пёс, большой, чёрного окраса. Сначала лаял, но я ему повредил горло и теперь он может лишь скулить.
Помещаю его в центр пентаграммы и глядя в чёрные глаза, начинаю шептать слова…
Я очнулся, сидя у стены. Приятная прохлада кирпича холодила затылок и спину, а перед глазами до сих пор стояли чёрные глаза собаки. Вот значит, кто там лежит… Надо убраться, но в ногах слабость, которая пока не даёт встать. Сильно болит левая рука, при взгляде на неё, меня берёт оторопь. Два длинных и глубоких пореза через всю ладонь. Вспоминаю: пропитал капроновые нити своей кровью. Видимо, когда кровь перестала течь, я, не раздумывая, полоснул себя по руке снова.
Опять начинает мутить, и я, отправляюсь в дом. Перебинтовываю руку и смотрю на часы: почти полдень. Яна! Подпрыгиваю, вспомнив о ней, она не говорила во сколько приедет, а значит, может заявиться хоть прямо сейчас. Что девушка предпримет, увидев останки пса во дворе – не берусь даже гадать. Плюс нужно ещё убраться в доме, и отмыться, потому что тело исписано похлеще чем у якудзы и матёрого уголовника вместе взятых.
Смотрю на себя в зеркале и обнаруживаю, что узоры покрывают даже спину. Не верится, что я это сделал сам, человек не способен так извернуться, ну по крайней мере я – так точно не смогу. И ещё, не могу понять, чем нанесены эти узоры. Не шариковой ручкой же, в конце концов, она бы размылась потёками пота и частично стёрлась за ночь о спальный мешок. На душе появляется неприятное предчувствие. Царапаю ногтем рисунок на запястье, затем мочу его слюной, тру более усердно и ничего не происходит. Но ведь невозможно нанести татуировку за ночь на всё тело! Здесь даже некому её наносить, это не может быть татуировка, как я на люди выйду в таком виде?!
«Позже попробую ещё раз, схожу на реку», – говорю я себе, но голос слабый и не убедительный.
На самом деле, уборка занимает не так и много времени. Труднее всего копать землю пользуясь одной правой рукой, а потом маскировать собачью могилу. Получается вообще-то не очень, но лучшего ничего в голову не приходит.
Рычу и покрываюсь холодным потом при этом звуке. Это сделал я?! Я издал это рычание?
Сижу на кухне точно потерянный плюшевый мишка: ни единого движения, в голове ни одной мысли. Наконец, с трудом нахожу в себе силы на уборку зала. Спальный мешок оказывается разорванным на две части, одна из них пропитана кровью и воняет псиной. Засовываю без лишних сожалений его в мусорный пакет, а сам отправляюсь на реку отмываться.
Вода холодит и приводит в чувство, я наконец ощущаю себя по настоящему проснувшимся, но избавиться от рисунков на теле не удаётся. Я тру себя мочалкой с мылом, потом шампунем, потом содой, а под конец просто песком. В итоге, мочалка рвётся и закинув её остатки со злости в кусты, я растягиваюсь под деревом.
Приплыли.
Я открываю глаза и смотрю на себя точно со стороны. Худощавый – плохо, слишком слабый. Светлые волосы – плохо, светлый окрас нам не привычен. Место ритуала – хорошо, сила протекает через меня, я чувствую её и купаюсь в её потоках. Время года – хорошо, люблю тепло.
Встаю широко расставив ноги. Одежды на теле нет, вижу себя одновременно всего, включая ступни и кожу головы, покрытую волосами. Чувствую тело в каждой точке и клеточке, собираюсь с силами и закрываю глаза. Линии рождаются на груди и ползут по коже, расчерчивая меня. Это песнь моего призыва, это моя клятва верности, это шаг, что я должен сделать или сгореть.
О проекте
О подписке