В своей многозначительной речи об Эроте, Диотима делает вывод, что сам Эрот не может быть предметом любви, а любящее начало имеет другой облик. Но какой? Далее, в речах пиршествующих присутствует мысль о том, что некогда человек был рассечен на две половинки и поэтому каждый ищет всегда соответствующую ему половину. А Эрот движет любовными чувствами людей и помогает им из двух сделать одно, и тем самым исцелить человеческую природу и привести человека к изначальной целостности. Диотима не отвергая этих истин, вводит понятие «прекрасного», что люди беременны стремлением к прекрасному и когда они достигают известного возраста, человеческая природа требует разрешения от бремени. «Соитие мужчины и женщины есть такое разрешение, и это дело божественное», – делает заключение она. Вывод по тем временам революционный и универсальный на все времена. Среди мифов о создании человека, существует и такой; где первые мужчина и женщина были прилеплены друг к другу спина к спине и Творец, исправляя творение, ставит их лицом к лицу. Лицо к лицу – это по человечески. И все равно, соответствующая половина не находится просто, от одного желания и хотения человека. А бывает и так, вот она – нашлась, но проходит время и оказывается, что – нет. И Диотима говорит о восхождении к прекрасному словно по ступеням – от одного прекрасного тела к двум, от двух – ко всем, а затем от прекрасных тел к прекрасным нравам и учениям. И так, через любовь человек приобщается к бессмертию, – заметила Диотима.

«А если ты скажешь, что слово любого человека созидает Это, приди и взгляни: Если тот, у кого нет пути в тайнах Учения, обновит слова, которые не постиг так ясно, как подобает, то слово это поднимается. И к этому слову выходит „муж превратностей, язык обмана“ из жерла великой бездны… И берет его, и идет в этом слове в глубь своей бездны, и созидает из него небосвод лжи, называемый Хаос… И об этом написано: Эй, тянущие грех на веревках лжи… Грех – это мужское (когда не устремляет свои желания к Женскому). Вина – это женское (когда отвергает Мужское). Та самая вина, губящая людей. А причиной этого был мудрец, который не достиг понимания, и учит: Милостивый, будь нам защитой!» (Зогар. Обновление слов Торы)

В своей вступительной речи об Эроте, ссылаясь на Диотиму, как женщину очень сведущую в любви. Сократ как бы между прочим замечает, что она однажды добилась для афинян во время жертвоприношения десятилетней отсрочки «чумы». Нам необходимо рассмотреть этот момент, тем более, что по замыслу Платона элементы этой «чумы» присутствовали на пире и эти узлы неестественных отношений (не лицом к лицу), должны быть развязаны. Чтобы понять странный текст, необходимо обратиться к седой древности о жертвоприношениях и характеристикам этой болезни: Чума в спарте, чтобы избавиться от бедственного «поветрия», оракул советует «принести жертву как героям Лику и Химере». Не любопытно ли, что избавление от чумы, как «поветрия» должно состоятся через жертвование Мужчине и Женщине. Далее, Эллада страдала от гражданских войн и моровой язвы, а Пифия велит восстановить Олимпийское состязание. Опять, нужен международный праздник, чтобы избавится от язв, как мы думаем на теле человека, а по сути на теле общества. И так, война и чума в Афинах, старики припомнили пророчество Пифии: Придет Дорийская война, а вместе с ней и «голод-чума». Среди афинян начались споры о том, какое слово было в древнем предсказании – «голод или чума». В тогдашних обстоятельствах, – замечает историк, – верх одержало мнение «чума». Но это был «голод и чума» одновременно, но не голод хлеба, а любовный голод, созданный несовершенной моралью и поверхностными законами. А последствием такого «голода» стала «чума» перверсных отношений. Далее, Фукидид в своей библии много строк посвящает чуме и говорит о необходимости отыскания истины через соответствие действительности. А действительность была такова: война, которая сопровождалась неким «гнилым» миром и нарушением договоров. Уже потом мы догадываемся, что «гнилым» миром были слабые отношения между мужчиной и женщиной, которые создавались постоянными призывами к войне и рекрутством на строительство различных сооружений. Мужчины скучивались в казармы, а женщины оставались одни. Договоры о сочетании в одну плоть рушились под натиском военной дисциплины. А вот и характеристика странной болезни, которую уже в древности поставил под сомнение врач Гиппократ: «Большинство страдало от мучительного порыва на икоту, тело было не горячо, но внутри жар, который достигал области сердца. В острый период организм не слабел и все вдруг ринулись к чувственным наслаждениям, которое считалось полезным и прекрасным». Вот так описана болезнь «чумы» в книге Фукидида по прозвищу «кадильщик», по симптомам очень похожая на «неудачи» в любви и нехватки секса во время войны между мужчинами (процветало скотоложство). «Страх перед богами и законом исчез, таково было бедствие в стенах города», – заключает историк и говорит пространные утешительные речи женщинам, потерявшим «не разумных» детей в «чумных» делах любви. Что они утешатся надеждой иметь других – «новых детей» и им дается совет «не потерять присутствие женской природы», а в этом им помогут настоящие мужчины, «которые меньше говорят среди мужчин в порицание или похвалу». Не правда ли, замечательный совет для лечения чумного наследия в стенах города.

Странный случай произошел на «Пире семи мудрецов» Плутарха. Молодой пастух показал мудрецам новорожденного, который сверху до рук был человеческого образа, а ниже лошадиного. Кто то отвернулся взывая к богам, принимая за знамение раздора, грозившее супружеству и потомству Периандра, который был в семье тираном. В принципе, этот страх был обоснован, потому что грозил размыканием между мужским и женским началами. Но Фалес, заметил: надо или не приставлять к кобылицам молодых пастухов, или не оставлять этих пастухов без женщин. Теперь, уже и нам не покажется странным, каково было жертвоприношение женщины-гетеры Диотимы и каким образом совершилась отсрочка очередной волны чумового наследия на людской род. Нельзя привести к знаменателю полный итог Пира, но в главном можно сказать, что в кругу мужчин должна быть женщина и не одна. И семерым собравшимся мужчинам нельзя присвоить статус пира и потому Платон вводит в пространство пира незваных гостей – мужчину и женщину. Что очень примечательно, как необходимость его расширения как в количественном составе, так и в разнообразии всяких гостей. Они появляются в конце пира, Алкивиад и флейтистка. Незваный гость говорит речь о том, что он благодаря благородству Сократа исцелился от «чумы» и не стал менять «золото на медь» по его совету. Где «чума» представлена серединой между невежеством и разумностью, а «золотом» являются чистые прикосновения между мужчиной и женщиной.

Или вот, о начале пира читаем что Сократ опоздал, замешкался в сенях соседнего дома. Но когда дошел до дома Агафона, тот предложил ему возлечь рядом и поделиться той мудростью, которой он якобы завладел в сенях другого дома. Сократ согласился, но заметил: «если бы мудрость имела свойство перетекать, как только мы прикоснемся друг к другу, из того кто полон ею, к тому кто пуст…» Почему Сократ опоздал? Почему стучался в соседние дома? Какую мудрость он мог приобрести в другом доме? И что это за «прикосновение», через которое передается некая мудрость? Правдолюбцы, как правило не зовутся на пир, с ними скучно и неуютно пирующим. Можно быть уверенным, что в сенях соседнего дома он видел семью, состоящую из мужа и жены, и детишек которых очевидно пожурил. Этого он не мог говорить на пиру среди собравшихся «гомо», представлявших элиту общества. Как не мог им сказать о тайне прикосновения, которое распредмечивает истинное бытие при «гомо» касаниях, что никакая мудрость не перетекает и не может перетекать при «чумных» отношениях. Тогда как гетеросексуальный образ прикосновения есть предметность, будущность и истинное бытие – семья, любовь, дети. Афиняне отравили Сократа, но софисты обвинили его в поклонении неким «неизвестным» богам. Все дело в том, что софисты по сути являются агентами старых традиций и отношений, а Сократ являлся для них врагом, с его пресловутым «демоном» внутри, который подсказывал по какой дороге пойти, чтобы не быть затоптанным свиньями. Как это однажды случилось с его друзьями, не послушавшими его. Каким может быть прикосновение, при котором существует возможность «перетекания мудрости», мы рассмотрим в «Пире семи мудрецов» у Плутарха и в других произведениях современных философов. А пока заметим, что «Пир» Платона стал местом, где столкнулись порядок и смысл, а выражение – «пир во время чумы» обретает свою осмысленность. Все это означает, что пир есть вещь разумная, где для всего человечества важно – какой пир случается с нами во время чумы, а лично для нас важно – какая чума постигает нас во время всякого пира. Земной пир, если он не попадает в разряд «пира во время чумы» – это не безумие, направленное против социума, как излишество, растрата и преступление против тела, но событие приближающее нас к священному, достойно завершающее наше земное бытие.

Платон по прозвищу «широкий» обладал широкими взглядами на мир и в своей разносторонности вводит в свой Пир очень большой круг вопросов, все еще нуждающихся в осмыслении. Это определенные слова, намеки, глаголы и не до конца отработанные темы. Платон ввел в пространство пира многие атрибуты философской рефлексии, которые в будущем будут разрабатываться новым поколением писателей, философов и религиозных деятелей.

Другим, кто существенно расширил пространство пира, был Плутарх. В девяти книгах «Застольных бесед» он дал обильное наставление тем веселым гулякам, которые «ввалились» в дом в самом конце «Пира» Платона. В этих беседах Плутарх сделался бытовиком моралистом, но пишет всегда интересно и глубоко, почти всегда остроумно, многознающе и многогранно. Но нас больше интересует его произведение под названием «Пир семи мудрецов». И не семеро было застольников на этом пиру, – замечает философ, – а вдвое, если не втрое больше. Вот так сразу Плутарх увеличивает число пирующих. Примечательно, что пир происходит не в городе, а в «особенном» доме, близ храма Афродиты богини любви. В то время особенные дома были у многих представителях философских школ (Эпикур, Пифагор, Платон и другие), основавшие храмы «Афродитам, благим девам, нимфам, гетерам», где совершались ночные слушания для женщин и определенные таинства. Как бы в оправдание тех, о ком мы привыкли думать «возвышенно» Плутарх замечает: «Не сказать ли, будто нынче никто не умеет любить и Эрос покинул нас? Грешно и стыдно было бы сказать, будто не ведает Эроса Академия и весь хор Сократа и Платона». И в наше просвещенное время, не менее грешно и стыдно думать, что они были мужами «чистого» знания, а еще труднее сознавать, что именно они положили начало сакральной философии двух – мужчины и женщины.

Сократ – сын скульптора, создал одетые Хариты на акрополе. Те самые Хариты, которые в философии означают краеугольный камень согласия женщины по отношению к мужчине. И далеко не случайно стал сыном повивальной бабки, родившей мужа которому суждено принимать роды нового знания. Да, он был выкуплен из «блудилища» и очевидно там пришел к выводу, что геометрия нужна человеку только, чтобы мерить землю и женщину. Что тоже не плохо для простой жизни человека. Любил гетер, почитал петуха, как мужское просительство и естественно «чума» в Афинах не повредила ему. А вот Пифагор, великий муж в белых одеждах, а постель был шерстяная. Не только и не столько занимался геометрией, но более был озабочен своим домом, который был как святилище Деметры, где происходили ночные «слушания» и обучение молодых женщин. Сожительницам мужей давал божественные имена – «дева, невеста, мать, царица итд». Учился у дельфийской жрицы, утверждал принцип – ни перед кем не бесстыдствуй, женщина всегда чиста и очищается стыдом после встречи с мужем. «Имел огород с бобами» из плодов которых приготовлялось изысканное кушанье, а все потому что плод был похож на женское. И это поле он не смог перейти, когда ему угрожала опасность, – замечает Диоген Лаэртский Говорил: похоти уступай зимой, слюбляйся всякий раз как захочешь, но береги мужскую силу для других побед. Знаменитый «сад» прикосновений Эпикура о многом говорит и мы не будем о нем много домысливать, что там происходило. Но вот современные историки «разрываются» как старые мехи, когда читают о нем в современниках, как завершителя всей греческой философии. Но мы уже знаем о какой геометрии идет речь. Его учение об атомах в связи с «ощущениями и претерпеваниями», которые движутся «вверх и вниз» через «пустоту» и другое множество двусмысленностей, все говорит об одном – соитии мужчины и женщины. Считается, что он много написал сочинений и все они утеряны, в том числе и знаменитый «Пир» Эпикура. Мы не думаем, что это так, но все они с определенными изменениями и дополнениями вошли в большую и главную Книгу жизни. Ну и немного о Платоне: «Кто такой Платон? – говорит античный философ Нумей и сам отвечает, – как не Моисей, говорящий на аттическом диалекте». Так что, когда будем ссылаться на некоторые части учения Моисея, не будем ханжами, но помянем и великую мудрость Платона.

В пирах Платона и Плутарха уже в начале в самом тексте оговаривается, что пересказчики неправильно передают разговоры на том пиру, ибо сами они заведомо не были среди собравшихся. Мы тоже не были на этих пирах, но такое вступление настраивает нас на то, чтобы мы правильно понимали суть этих вечеров и пиров: «а кто хочет обманываться, пускай обманывается», – замечает тот же Платон. Ну зачем нам, людям последнего времени обманываться и отлучать свою жизнь от ее полноты.

И так, на пире мудрецов Плутарха уже нет людей нетрадиционной ориентации, но полноправного присутствия женщины, тоже нет. В начале пира появляется Евтемида, дочь одного из участников пира, Клеобула. В свои годы она уже успела стать знаменитой за свои искусные и мудрые загадки. Расчесывая волосы Анахарсиса, как замечено Фалесом; «она ласкает его, а сама слушает его разговоры и учится». Здесь уже частично разрешается вопрос Сократа, как и через кого перетекает мудрость в прикосновениях. Это женщина, которая умеет «ласкать и слушать, и учиться». Примечательно и то, что она ласкает мудреца-дикаря, который гордится своею бездомностью, дома у него нет, и живет он в повозке. Анахарсис является представителем аскетизма, человеком с суровым характерам и таковым Платон советовал обратить внимание на женские Хариты (прелести), чтобы его душа стала мягче. На пиру возникает вопрос о женских загадках, но как выразился один из присутствующих на пиру, что не дело мужчин разгадывать смешные загадки женщин. За нее заступился Эзоп, сказав что еще смешнее, когда мы не умеем их разгадывать и приводит загадку, которую слышал от нее незадолго перед пиром: «Видел я мужа, огнем припаявшего медь к человеку». Клеодор – врач, которому надлежит знать все о теле, лукавит, что знать не хочет что это такое, но Эзоп разоблачает его, утверждая что он прекрасно знает о чем эта загадка. И мы тоже уже говорили, в чем различие «медных и золотых» отношений между людьми. Здесь к месту вспомнить миф, что у Пифагора было «золотое бедро», которое символизировало мужскую силу, направленную к женщине.

Плутарх является поборником супружеского Эрота, сочетание мужского с мужским называет гнусным извращением и самым низким родом порочности: Гибрида, а не Киприда здесь зачинщица. Его Эрот принимает черты света, солнца, призывного огонька в доме женщины, готовой принять у себя путника, но путник часто проходит мимо. Эрот единственный из богов, ради которого Аид оказывает уступку, тогда как вообще ни милости, ни снисхождения не знает: Поэтому хорошо быть посвященным в элевсинские таинства Эрота, ибо им уготована лучшая доля и это есть новый, и божественный путь к свету. Этот свет представлен проблесками истины, рассеянных в египетской мифологии, но извлечь их и прийти от этих малых начал к великим выводам дело очень трудное, – делает заключение Плутарх. Трудное, но возможное и замечательно это делает в своей книге «Возрождающийся Египет» В. Розанов. В ней он приводит пример изображения восточных божеств «фиванской эннеады», где около мужского божества рядом сидит соответственно женское. Суть: где не двое – нет жизни, – делает заключение писатель.

«Двое будут отдыхать на ложе: один умрет, другой будет жить. Саломея сказала: Кто ты, человек, и чей ты сын? Ты взошел на мое ложе, и ты поел за моим столом. Иисус сказал ей: Мне дано принадлежащее моему Отцу. Саломея сказала: Я твоя ученица. Иисус ответил ей: Поэтому я говорю следующее: Когда он станет пустым, он наполнится светом, но когда он станет разделенным, он наполница тьмой.» (Евангелие от Фомы)

Но при поверхностном повествовательном чтении, смысл «Пира семи мудрецов» скуп и аскетичен, покрыт плащом морали, которая определена для простолюдинов того времени: Флейтистка на этом пиру играет не долго, а лишь для того, чтобы завести разговор о флейте, сделанной из ослиной кости. Можно и нужно было бы говорить здесь о «флейте и кости», как и о других частях текста, но об этом, возможно, поговорим в другое время. Чтобы понять, почему пир семи оказался таким сухим и не праздничным? Дадим некоторую характеристику тем семи мудрецам, какими они представлены нам в произведении: Фалес – ученый. Во многих науках был первый и в государственных делах наилучшим советником. Когда мать заставляла его жениться, он отвечал: слишком рано! А когда эти слова он слышал в возрасте, то ответил, что уже слишком поздно. Он тот самый философ, который упал в яму и его спасла женщина. По одной из версий он не был женат и таковым был на пиру мудрецов. Солон – законодатель. Один из его законов запрещает опекуну над сиротами, жениться на матери их. На вопрос, почему он не установил закона против отцеубийц, он ответил: чтобы он не понадобился. Хилон – аскет стихотворец. Советовал не жениться, а если женат жену отпустить и от детей отречься. Был женат, но о семье ничего не известно. Писал, счастлив тиран, который умрет у себя в доме своею смертью.