В 1947 г. при активной поддержке властей и советских спецслужб было создано Товарищество ПАКС – организация христианско-социалистической направленности, чье руководство (Б. Пясецкий, З. Пшетакевич, А. Лашовский и др.) в значительной мере состояло из антисемитски настроенных деятелей, до войны входивших в состав ультранационалистической организации ОНР-Фаланга. ПАКС был необходим властям как орудие против католической церкви, однако упорная юдофобия его лидеров ни для кого не была секретом. Имея тесные связи с верхушкой правящей партии, ПАКС претендовал на роль посредника между государством и костелом, но в то же время не слишком приветствовал «еврейскую группу» в Политбюро и правительстве. В частности, из недр ПАКС вышла так называемая «секретная директива Бермана» – документ, сработанный по образцу «Протоколов сионских мудрецов», в котором польским евреям приписывалось желание захватить все рычаги управления в стране^[54].

В 1948 г. в ППР столкнулись между собой два течения. Первое, представленное генеральным секретарем ЦК В. Гомулкой и некоторыми его соратниками по антифашистскому подполью (З. Клишко, И. Лёга-Совиньским, М. Спыхальским, Г. Корчинским, В. Беньковским и др.), выступало против насильственной коллективизации крестьян и воссоздания наднационального органа коммунистического движения взамен распущенного в 1943 г. Коминтерна. Гомулка, кроме того, не был склонен записывать в разряд врагов югославского лидера И. Броз-Тито, против которого была направлена пропагандистская и организационная машина Коммунистического информационного бюро – наследника Коминтерна. Второе же течение, представленное формально беспартийным президентом Польши Б. Берутом (членом КПП с 1918 г.) и большинством членов Политбюро и ЦК ППР (Я. Берманом, Р. Замбровским, Х. Минцем, Э. Охабом, А. Завадским, Ф. Юзьвяком, С. Радкевичем, К. Миялем и др.), слепо следовало курсом И. В. Сталина и обвиняло сторонников Гомулки в правонационалистическом уклоне. Почти все противники генерального секретаря были так называемыми «московскими поляками», то есть во время войны находились в Советском Союзе либо были заброшены в оккупированную гитлеровцами Польшу с советской территории. Эта линия водораздела была очевидна и для советского посла В. З. Лебедева, который в марте 1948 г. сообщал в Москву: «В руководстве ППР сложились и действуют две борющиеся друг против друга группировки: одна – вокруг Гомулки, включающая в себя лиц, зараженных польским шовинизмом, и другая – вокруг Минца, включающая в себя работников партии, которые во время войны находились в СССР и которые характеризуются явно “промосковской ориентацией”»^[55]. Понятно, что за такими людьми стояла вся мощь военного, идеологического и репрессивного аппарата СССР. В начале сентября 1948 г. пленум ЦК ППР снял Гомулку с поста партийного лидера. 9 декабря того же года прошла личная встреча опального политика со Сталиным, а спустя пять дней Гомулка написал советскому вождю письмо, в котором, пожалуй, впервые открыто заявил о наличии «еврейского вопроса» в правящей партии Польши. По его словам, в государственном и партийном аппарате страны было слишком много евреев, причем часть из них «не чувствует себя связанной с польским народом… никакими нитями или же занимает позицию, которую можно назвать национальным нигилизмом»^[56].

В научной литературе уже высказывалось предположение, что данный пассаж отставного руководителя был вызван стремлением сыграть на всё более нараставших антисемитских чувствах Сталина ввиду явных произраильских симпатий множества советских евреев^[57]. Однако подобную точку зрения не позволяет принять сам стиль письма. Во-первых, оно вовсе не похоже на обычный антисемитский пасквиль по образцу пресловутой «секретной директивы Бермана». Гомулка просто перечислял причины, по которым он отказывался баллотироваться в новый состав Политбюро, и среди прочего назвал «персональную», а точнее, кадровую политику партии. Более того, он упомянул, что уже не раз поднимал этот вопрос, и, словно продолжая заочный спор со своими оппонентами, говорил: «Не соответствует истине тот факт, что только серьезный недостаток польских партийных кадров делает невозможным проведение иной, чем существующая теперь, персональной политики»^[58]. Во-вторых, если бы Гомулка действительно хотел избавиться от своих соперников по партии, взяв на вооружение пропагандистский арсенал кампании по борьбе с космополитизмом, то, наверное, наполнил бы свое послание соответствующими формулировками. Однако бывший генеральный секретарь этого не сделал. Напрашивается вывод, что Гомулка был искренен, когда говорил, что большой процент евреев препятствует расширению социальной базы партии, и надеялся, что Сталин обратит внимание на этот наболевший вопрос. Неслучайны его слова: «Я располагаю многочисленными документами, подтверждающими, что существующее положение дел в области состояния руководящих кадров как в партии, так и в государственном аппарате вызывает серьезную тревогу и недовольство. В то же время в партии, особенно после августовского пленума [1948 г.], сложилась такая обстановка, когда никто не имел мужества высказать критические замечания против нынешней персональной политики. Недовольство же выражается в кулуарах»^[59].

Аналогичную озабоченность высказывали и работники советского посольства. В уже приводившемся донесении советского посла от марта 1948 г. имеются такие строки: «Группа Г. Минца, как всякая подобная группа, идет по ошибочному пути: борясь против польского шовинизма в партии, сама складывается как еврейская группа»^[60]. Летом 1949 г., на волне кампании по борьбе с космополитизмом в СССР, посол Лебедев сообщил министру иностранных дел СССР А. Я. Вышинскому, что руководящая в ПОРП группировка явно страдает еврейским национализмом, покровительствует еврейским националистическим организациям и стремится изолировать Берута от «польских товарищей». «Аппарат министерства госбезопасности, начиная с заместителей министра и включая всех начальников департаментов, не имеет ни одного поляка. Все – евреи. В департаменте разведки работают только евреи…» Посол настаивал на необходимости замены министра госбезопасности и проведении чистки в ведомстве^[61].

Даже после смерти И. В. Сталина и спада антисемитской волны в СССР из Польши продолжали доноситься призывы к ограничению числа евреев в руководящих органах. Так, 20 октября 1953 г. министр обороны ПНР К. К. Рокоссовский проинформировал советника посольства СССР Д. И. Заикина, что в политуправлении Войска Польского кадры укомплектованы по семейному и национальному признаку (с преимуществом евреев), а Берут находится под влиянием Бермана, Минца и Замбровского. Советские лидеры (Н. С. Хрущёв, Г. М. Маленков, В. М. Молотов, Н. А. Булганин) откликнулись на это пожеланием польской верхушке сделать оргвыводы и «серьезно заняться выдвижением руководящих кадров из числа выросших и преданных партии товарищей польской национальности»^[62].

Из этих заявлений самым шатким выглядит письмо Лебедева, написанное летом 1949 г. Его тезис о потворстве еврейским националистическим организациям (прежде всего, «Джойнту») сильно напоминает аналогичные «заклинания» советской пропаганды того времени, когда везде виделись происки сионистов и космополитов. Лебедев, будучи государственным чиновником, конечно, не мог остаться в стороне от очередной политической кампании, а потому старательно занимался распознаванием еврейского элемента на поднадзорной территории. Чтобы понять, насколько его доклад не соответствовал действительности, достаточно сказать, что как раз летом 1949 г. в Польше интенсивно шел процесс уничтожения всех независимых от ПОРП еврейских структур, в особенности националистических (т. е. сионистских и традиционалистских).

Значительно большего внимания заслуживает сообщение Рокоссовского. Известно, что у него не сложились отношения с руководством ПОРП, которое считало его чужеродным телом в своем организме. Однако вряд ли столь прямолинейный человек, как Рокоссовский, стал бы прибегать к разного рода грязным приемам, чтобы опорочить кадровый состав политуправления Войска Польского. Представляется, что он был искренен, когда указывал, что данное ведомство укомплектовано по семейному и национальному признаку. Очевидно, у министра, как до него у Берлинга и Сокорского, вызывала раздражение бросающаяся в глаза численность евреев в данной структуре.

В принципе, Гомулка был недалек от истины, когда говорил, что часть его однопартийцев страдает национальным нигилизмом. Действительно, многие «московские поляки» рассматривали Польшу как очередной взятый коммунистами бастион, а потому для них не имело смысла рассуждать о каком-то самостоятельном пути страны к социализму. Любой, кто так ставил вопрос, однозначно расценивался как пособник буржуазного национализма. Отсюда и тезис о правонационалистическом уклоне Гомулки. Например, издатель Е. Борейша, идейными и родственными нитями связанный с высшими кругами партаппарата (его братом был заместитель министра общественной безопасности Ю. Ружаньский), сообщал одному из советских дипломатов 30 марта 1948 г.: «…Гомулка, как вы знаете, националист, как и многие поляки». По его мнению, Берман и Минц были «куда более спокойными и рассудительными людьми»^[63]. Позднее, когда политическая линия правящей партии радикально изменилась, подобные убеждения начали расцениваться как левацкий курс, особенно присущий «скрытым сионистам». Но в конце 1940-х гг. в таком духе не раз высказывались многие представители государственного и партийного истеблишмента Польши, в том числе и нееврейского происхождения. Например, член Политбюро ЦК ППР и ПОРП Александр Завадский, некоторое время занимавший пост председателя Государственного Совета, утверждал позднее, что отказать в поддержке Гомулке его побудили соображения коммунистического интернационализма. «Мы – не одинокая Народная Польша, – говорил он, описывая настроения того времени. – Мы – Народная Польша, снова связанная узами с другими коммунистическими и рабочими партиями, в том числе с ВКП(б)…»^[64]Глава управления общественной безопасности в Лодзи Мечислав Мочар, позднее прослывший лидером партийных антисемитов, заявил в августе 1948 г. на пленуме ЦК: «Советский Союз – это не просто союзник. Для нас, партийцев, это – наша родина, границы которой трудно определить. Сегодня они за Берлином, а завтра – на Гибралтаре»^[65]. Таким образом, оба деятеля отстранялись от «националиста» Гомулки с его тезисом об особом, «польском пути к социализму».

В 1949–1951 гг. в Польше проходили многочисленные аресты лиц, заподозренных в правонационалистическом уклоне, а также в связях с югославской и англо-американской разведками. Подготавливался большой судебный процесс В. Гомулки и его «соучастников». Стремясь обосновать наличие разветвленного межгосударственного заговора, верхушка ПОРП сносилась с советским руководством и лидерами других стран народной демократии, где проходили аналогичные процессы над своими «отступниками», вроде Ласло Райка и Трайчо Костова. Смерть И. В. Сталина 5 марта 1953 г., казалось, должна была положить всему этому конец, но Политбюро ЦК ПОРП, раздосадованное, очевидно, тем фактом, что не успело до смерти «вождя мирового пролетариата» провести по-настоящему крупный процесс над собственными «отщепенцами» в партии (в отличие от всех остальных стран советского блока), продолжало раскручивать маховик репрессий. 19 марта 1953 г. снова был взят под арест бывший председатель фракции ППР в Сейме Зенон Клишко (член Компартии Польши с 1931 г.), а 22 мая 1954 г. на тайном судебном заседании был приговорен к пожизненному заключению ветеран гражданской войны в Испании и бывший помощник министра общественной безопасности Гжегож Корчинский. Среди прочего его обвинили в убийствах евреев во время войны (в 1942–1943 гг. его партизанский отряд действительно произвел несколько экзекуций на еврейских коммунистах в рамках внутрипартийной борьбы^[66]). Это было беспрецедентным фактом в истории политических репрессий в Польше и, вероятно, вытекало из изменившихся правил игры, когда улучшение отношений СССР с Югославией сняло с повестки дня обычный до тех пор пункт о связях с «титовской агентурой».

После развенчания культа личности и возвращения Гомулки на политический Олимп период с 1948 по 1956 г. стал именоваться в официальной пропаганде «временем ошибок и искажений», а в среде разнообразных антисемитов (в том числе с партийными билетами) получил негласное наименование «еврейского засилья». Причинами этого, как уже упоминалось, являлось, во-первых, большое число евреев в органах госбезопасности, а во-вторых, присутствие нескольких евреев в составе Политбюро ЦК ПОРП. В опровержение этого тезиса также не раз указывалось, что среди людей, непосредственно причастных к установлению в Польше сталинских порядков, было немало поляков, в том числе и самого высокого ранга (первый секретарь ЦК ПОРП Болеслав Берут, премьер-министр Юзеф Циранкевич, министр общественной безопасности Станислав Радкевич, члены Политбюро и Оргбюро ЦК ПОРП Александр Завадский, Франтишек Мазур и Эдвард Охаб, заместитель премьер-министра Зенон Новак, секретарь варшавского комитета партии Казимеж Мияль, председатель Центрального совета профсоюзов Виктор Клосевич, министр обороны Константин Рокоссовский, председатель Центральной комиссии партийного контроля Франтишек Юзьвяк, министр культуры Влодзимеж Сокорский и многие другие). Но нельзя не заметить, что если среди поборников сталинского курса встречались как евреи, так и поляки, то среди осужденных за правонационалистический уклон были только поляки. Такое положение являлось закономерным следствием этнического состава тех активистов ППР, которые весь период войны провели в Польше и привыкли видеть в Гомулке своего лидера. Это также имело свой отзвук в дальнейшей эволюции правящей партии Народной Польши.

Предупреждение Гомулки о глухом недовольстве многих членов партии и работников органов власти кадровым, а точнее, национальным составом правящей элиты имело под собой все основания. Уже вскоре после окончания войны сотрудник советской госбезопасности обращал внимание начальства на то, что значительная часть служащих в государственном аппарате пеняет на еврейское засилье в министерствах и ведомствах. В 1947 г. комиссар по вопросам обеспечения еврейского населения в Кракове информировал верхи: «Сохраняется более или менее скрытая неприязнь к евреям, свойственная также и низам демократических партий (т. е. ППР и ее союзников. – В. В.), хотя и в значительно меньшей степени. То же самое касается армии и милиции»^[67]. Последнее подтвердилось в ходе келецкого погрома, когда активное участие в избиении евреев приняли военнослужащие и сотрудники министерства госбезопасности^[68]– той самой госбезопасности, чью деятельность, по мнению келецкого же епископа Качмарека, якобы направляли евреи.

Всё это свидетельствовало о том, что бытовой антисемитизм никуда не исчез, даже если часть населения встала на путь сотрудничества с новой властью, принимая, вроде бы, ее лозунги пролетарского интернационализма. Рабочие, крестьяне и интеллигенция, даже вступая в ППР или какие-либо официальные структуры, по-прежнему находились под сильным влиянием польской католической церкви (чье отношение к иудаизму и евреям было хорошо известно), а кроме того, многие из них в прошлом так или иначе взаимодействовали с разными политическими организациями, которые тоже не слишком жаловали евреев (например, крестьянские партии, обвинявшие их в эксплуатации деревни^[69]) или даже открыто провозглашали врагами Польши (как упоминавшиеся уже национал-демократы), что не могло не сказаться на мировоззрении масс.

Учитывая всё вышесказанное, можно понять обеспокоенность Гомулки и некоторых других представителей партноменклатуры чрезмерным количеством евреев в партийно-государственном аппарате. Уже в 1949 г. А. Завадский говорил в доверительной беседе: «Для меня совершенно ясно, что группа в лице Бермана, Замбровского и Минца захватила в свои руки фактическое руководство ПОРП и умело отодвигает Берута на задний план… Я считаю, что засилье евреев в партийных и государственных органах Польши является серьезной политической проблемой»^[70]. А в конце сентября того же года министр общественной администрации Владислав Вольский (бывший член КПП) в личной беседе с одним из сотрудников советского посольства раскритиковал Я. Бермана, заметив, что из-за господства «лиц еврейской национальности» в министерстве общественной безопасности Москва не получает объективную информацию о событиях в Польше. В апреле 1950 г. Вольский даже обратился к советскому послу с просьбой разрешить ему встретиться со Сталиным, чтобы донести до советского вождя свою озабоченность «еврейским вопросом». Тогда же, согласно спецдонесению ТАСС, член ЦК ПОРП, бывший социалист Стефан Матушевский следующим образом высказался о решении Политбюро ЦК ограничить полномочия Я. Бермана и Р. Замбровского: «Многие работники ЦК – евреи – рассматривают это решение как наступление против партийных работников-евреев, отстранение их от руководства партией… это решение будет горячо одобрено всей партией»^[71].

Однако советские верхи не поддались подобным настроениям. Причиной тому, несомненно, было то, что Берман, Минц и ряд других деятелей, которых причисляли к «еврейской группе», являлись доверенными лицами Сталина в ПОРП. А кроме того, как быстро выяснилось, начиная атаку на них, Вольский руководствовался отнюдь не заботой о продвижении польских кадров, а личными амбициями. Как сообщал советник МГБ СССР в Польше, сам Вольский следующим образом объяснял мотивы своих действий: «В настоящее время я веду борьбу с руководством партии. Там есть такие люди, которые хотят меня отодвинуть на задний план, поэтому у меня с ними идет борьба за власть»^[72]. В силу этого советская верхушка не поддержала Вольского, когда тот выступил с предметной критикой кадровой политики ПОРП на майском пленуме 1950 г. Результатом этого пленума было исключение Вольского из состава ЦК «за интриганство, двурушничество, за диверсионную деятельность против единства партии»^[73].